А как же узнать, что будет дальше?

tuchiki — 04.08.2022

Чтобы понять, о чем я здесь толкую, нужно прочесть предыдущий пост.

Моя приятельница, когда-то — выпускница филфака, имела совершенно превратное суждение о Томасе Манне, пока на бескрайних (в те давние времена) просторах ЖЖ не повстречалась со мной. Звучит нескромно, но не будем забывать, что «скромность — удел посредственностей». Дело в том, что я — вольный читатель, не охваченный высшим гуманитарным образованием. А на ихних филфаках Манна хоть и изучают, но ограничивают этот процесс самым скучным из его романов — «Будденброки», за который в 29-ом году он почему-то и получил литературного Нобеля. Когда я стала вязаться к ней с Иосифом, она сказала, что уже делала первый подход, и что нормальному человеку и через стостраничный Пролог не прорваться, не говоря обо всем, что за ним следует. И что, мол, как раз над такими снобистскими псевдо интеллектуалами, как я, сам Довлатов (наш с ней общий кумир) смеется в Записных Книжках, и она, короче, на головоломки, претендующие зваться изящной словесностью не подписывается. И чтобы я от нее отстала. Но я с непонятной настойчивостью ходила вокруг нее кругами и добилась, чтобы она, похерив первую половину книги, сразу приступила к главе «Одержимая». А в ней, буквально по годам — хроника зарождения и развития преступной любви жены египетского царедворца Потифара к восхитительно прекрасному юному слуге, упорно, для юноши столь невнятного происхождения, не уступающего сладостному напору знатной египтянки. А у приятельницы моей в ту пору длился, ничем не кончаясь, мучительный роман.... И она, из простого женского сочувствия к жертве трагической любви прочла главу «Одержимая»... А там чуть не на каждой странице посверкивало такими вот драгоценными каменьями:

Сейчас мы только с сочувственным удивленьем отметим, что она трубила о своей любви и о неутоленном своем желанье направо и налево, не в силах сдержать себя ни перед кем, будь он высокого или низкого званья, так что вскоре о ее беде судачила вся дворня, и повара — помешивая в котлах и ощипывая птицу, а привратники — сидя на кирпичной скамье, говорили друг другу: — Госпожа наша зарится на молодого управляющего, а он воротит от нее нос. Ну и дела! Ибо именно такой вид приобретает подобное дело в посторонних умах и устах в силу того плачевного противоречия, что существует между священно-строгим и прекрасным своей болью представлением слепой страсти о себе самой, с одной стороны, и впечатлением, производимым ею на людей трезвых, для которых ее неспособность и нежеланье себя утаить — такой же скандал, такое же посмешище, как пьяный на улице…

Ну, и все, понеслась косая в щавель... Теперь она подсела на Иосифа так прочно, что время от времени, «как и не я», перечитывает всю тетралогию, включая, разумеется, тот самый Пролог, о девственной непотревоженности которого друзьями-снобами действительно очень смешно вспоминал Довлатов:

Подходит ко мне в Доме творчества Александр Бек: — Я слышал, вы приобрели роман «Иосиф и его братья» Томаса Манна? — Да, — говорю, — однако сам еще не прочел. — Дайте сначала мне. Я скоро уезжаю. Я дал.

Затем подходит Горышин:— Дайте Томаса Манна почитать. Я возьму у Бека, ладно?— Ладно.

Затем подходит Раевский. Затем Бартен. И так далее. Роман вернулся месяца через три. Я стал читать. Страницы (после 9-й) были не разрезаны. Трудная книга. Но хорошая. Говорят.

Но тем, кто в качестве main dish смог осилить, сиречь, насладиться, Иосифом, другие два шедевриальных романа Манна покажутся изысканным дессертом. «Изгнанник» — medieval story с захватывающим псевдо-историческим сюжетом многоуровневого инцеста, которую, тем не менее, можно смело, начиная чуть не с отроческого возраста, вкладывать в руки своих обожаемых чад. Второй роман — неоконченные, но тем не менее, изданные «Признания авантюриста Феликса Круля».

Вот именно с этим последним детищем «Волшебника» и связан «случай из жизни», достаточно невероятный, чтобы показаться занимательным не только его участникам.

Один юноша, десяти лет привезенный из Ленинграда в Америку, к своим 25-ти легко читал в оригинале толстые русские книги. В чем, честно говоря, не было ничего удивительного.

Он был воспитан в доме, где царил культ Толстого. Русскому алфавиту его учили по факсимильной "Азбуке Толстого". Ему было тогда полтора года и две буквы, "твердый знак" и "мягкий знак" он выговаривал еще не совсем четко. До трех лет у него не было ни детских пистолетов, ни танков, ничего, чем мальчики "играют в войну". Он знал, "что человек должен быть добрым" и на четвертом году стал силой отнимать пистолеты и танки у других детей, повторяя страстно: "Отдай, отдай, человек должен быть добрым".

Родители этого юноши, и, в особенности, его не совсем адекватная мать, не поняв, что применяемая ею система дает плоды, обратные ожидаемым, с идиотическим упорством продолжала воспитывать его на всем классическом. Пушкине, Толстом, Детской Библии, игре на скрипке, которой его начали обучать в шесть лет...и т.п.

Мальчик от природы был необычайно восприимчив ко всему, чему его обучали. Но мать приписывала его успехи в музыкальной и обычной школах своей волшебной методике воспитания. А между тем, ее сын с малолетства ловко и правдоподобно врал всем кому ни попадя, в начальной школе (а в другой он в России и не учился) таскал у этой самой матери сигареты, с целью дальнейшей продажи их в школе «взрослым пацанам», а у дедушки — червонцы... Но ребенок был так мил, и так верно интонировал, читая наизусть «Бесы» Пушкина, а на концертах, вдохновенно раздувая ноздри, так охренительно играл в киске-бабочке Вивальди и Баха, что эти мальчишеские проделки скорее умиляли и смешили, чем тревожили его мать. Эта безумная женщина, не замечая надвигающейся беды,  безмерно гордилась тем, что в третьем классе ее мальчик отказался вступить в пионеры.

Потом у него была заполненная интересными событиями жизнь в новой стране. Он играл в лучшем юношеском симфоническом оркестре Калифорнии, и его мать, сидя в филармоническом зале, с радостью отличала его белокурые вихры, среди черных азиатских голов.

....Ну, а в тюрьме этой страны, где не было никакой другой "живой жизни", он запойно читал книги, лучшие из книг, написанные на русском и английском, которые его мать и ее друзья посылали ему туда. Он прочел там многие тысячи страниц книг Айн Рэнд. Прочел по-русски "Другие Берега" Набокова" и "Анну Каренину". Прочел "Архипелаг Гулаг" Солженицына, прогулки "Вокруг барака" Губермана, и "Шаг влево, шаг вправо" Эдуарда Кузнецова, высланную его матери самим автором для передачи ее сыну-сидельнику. Таким образом, благодаря этому молодому человеку, русская лагерная проза шагнула за пределы американской пенитенциарной системы.

Вот в этом месте нашей истории мы, наконец, возвращаемся к Томасу Манну и главному герою его плутовского романа, юному Феликсу Крулю. Феликс Круль, он же лже-маркиз Веноста, неотразимый плут и обольстительный мошенник, чарующим умом и обаянием превосходящий всех других литературных авантюристов и аферистов, включая даже и «сына турецкоподданного», был отправлен волей автора романа в кругосветное путешествие с первым пунктом назначения  в Лиссабоне. Этот роман был когда-то большим утешением для родителей сидящего в узилище юноши. Они не имели возможности увидеть белый свет своими глазами, буквально, ни один кусок земли за пределами Империи, даже «солнечную Болгарию». Именно прочтение этого незавершенного шедевра и зародило в них, еще тогда, в Питере, жгучее желание увидеть чудодейственно воссозданный пером Томаса Манна город Лиссабон. И они осуществили свою мечту, бродя по этому как бы давно знакомому им городу с томиком Томаса Манна, и радуясь своим топографическим находкам. Но их сын никогда не путешествовал с ними. Он жил своей отдельной, сколь нескучной, столь и нечистой жизнью.

И бывает же такое, но в один прекрасный день, дочитав в своей темнице посланную матерью книгу о похождениях в чем-то похожего на себя героя, он позвонил ей в коллект с просьбой немедленно выслать ему продолжение романа. В этом необычном телефонном разговоре он сказал ей, что эта книга — лучшая книга на земле, и что там есть диалог Феликса и Зузу... И что у него никогда не было девушки, с которой бы можно было так разговаривать, и что когда он вернется, он обязательно найдет такую девушку, и чтобы мать немедленно выслала ему продолжение...

Несчастная женщина, услышав эти слова, опять обрела веру в силу Слова, казалось бы необратимо утерянную за последние годы. Обрести — обрела. Но выполнить просьбу не смогла. — Продолжения нет, сынок, — сказала она. Томасс Манн умер, не дописав свой последний роман. — Как умер? А как же узнать, что будет дальше? — с глубочайшим недоумением спросил с детства восприимчивый к прекрасному юноша.

Иногда его матери, когда она в который уже раз приближается к финалу этого романа, именно к тому месту, где разворачивается во всем своем несравненном стилистическом блеске диалог Феликса с очаровавшей его Зузу, она откладывает книгу, и ее посещает безумноватое видение: Волшебник, каким она знает его по последним фотографиям, ведет неторопливую беседу с ее сыном. Сын спрашивает его, что же будет дальше с Феликсом Крулем, простит ли ему измену его Зузу, тем более  с кем, с ее собственной матерью...И создатель Феликса Круля не заносясь и не проводя границ между ними, неторопливо рассказывает «что было дальше»…

**************************************

Об этом же:

И не с кем не прощаясь, уходит... 

Внемли предупреждению и спасешься...

О "Кадише" по Жаботинскому

Оставить комментарий

Популярные посты:

tescin

Почему стоит заказать шкаф по индивидуальным размерам: плюсы и особенности проектирования

stvolar

Ромбическая "Полтава"

elshanec

ДАРТ вейдер УЖ не ТОТ

kirill_pw

Феликс Эдмундович – родственник Лейки

mcheburashkina

Чемодан

kiowa_mike

О не-всемогуществе бюрократии

von_hoffmann

И об антисемитизме в СССР — наглядно в одном документе

delyagin

«Белый» и «чёрный» бизнес: что выгоднее? Мнение сотрудника Роспотребнадзора

ruslan_rb_kg

Ностальгия!

• Ранее
• Архив