а что у нас на сладкое?
clear_text — 25.09.2016ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬ
- Страшное дело самовар. Или абажур. Вообще уют домашний, - вдруг
сказал химический король Иван Иванович Н.
Он сказал это одному российскому экономическому журналисту.
Разговор состоялся в известном немецком ресторане, где на гербе
бежит лиса, есть такой в Шварцвальде. У Иван Иваныча был дом
сравнительно недалеко – «четыре версты в гору», сказал он и махнул
рукой куда-то неопределенно влево, где была как раз не гора, а
равнина.
Журналист брал у него большое интервью. После всех инвестиций и
реконструкций речь все-таки зашла о новом заводе, который Иван
Иванович пять лет назад построил в крупном сибирском городе – и там
был грандиозный скандал с вредными выбросами. Были суды, пикеты,
фотографии желтого снега, ужасные цифры роста заболеваний, экологи
приковывали себя к воротам, даже, кажется, вмешался Гринпис – но
Ивану Ивановичу удалось отвертеться. Не только отвертеться, но и
продолжать «убийство города и природы», как выражались в
газетах.
Поэтому журналист не мог не задать этот вопрос, хотя понимал, что
собеседнику это будет неприятно.
Однако Иван Иваныч безо всякого смущения ответил, что все суды
он выиграл и не видит никакого повода волноваться. Ни для себя, ни
для прессы.
- Минуточку, - сказал журналист. – Конечно, можно подходить к делу
чисто формально. Но загрязнение воздуха продолжается?
- Продолжается, - кивнул Иван Иваныч. – Но я ничего не могу
поделать. Такова технология. Как говорят в кино, «это бизнес,
ничего личного». У меня нет цели отравить побольше людей,
надеюсь, это ясно. Но переносить производство в безлюдный
район – у меня нет таких средств. Закрывать? Абсурд!
- Сейчас вы скажете, что это завод нужен стране…
- Нет, не скажу. Этот завод нужен мне. Мне лично.
- Вам лично? Зачем? – изумился журналист.
- Как то есть зачем? – ответно изумился Иван Иваныч. – Для денег!
Вы, конечно, можете спросить, зачем мне столько денег, нельзя ли
закрыть этот завод… Можно и закрыть. Но зачем?
- На Западе, - сказал журналист, – есть такой принцип бизнеса…
- Социальная ответственность, что ли?
- Нет. Шире. Citizenship. Гражданственность. Ответственность перед
страной и народом, извините за пафос.
И вот тут Иван Иваныч вдруг сказал про абажур и самовар.
- Страшное дело самовар, - сказал он. – Или абажур. Вообще уют
домашний. Жена в халатике. На плите что-то булькает. Дети рядышком
бегают. Благодать!
Вздохнул и замолчал.
- Простите… - не понял журналист.
- Сейчас, - сказал Иван Иваныч, полез в карман за носовым платком,
промокнул глаза и продолжал:
- Моего прадедушку раскулачили в тридцать четвертом. Выкинули из
дому. Ведут его, значит, два чекиста по деревне. Он кричит:
«Православные! Люди! Кто в Бога верует! Спасите!» А в окнах, видит,
кто-то сидит и чай пьет из самовара. Кто-то на крыльце возится и
головы не поднимает. Это он сыну своему рассказал. Моему дедушке.
Ни один человек не заступился. У всех свои дела. А в ссылке еще
круче было. Жрать нечего, и никто корочкой не поделится – это ж
враг народа! Ладно. А потом репрессировали моего деда, выселяли на
сто первый километр моего отца, и даже меня исключали из института
за перепроданные пять пар джинсов. И никто не заступился. Потому
что каждому надо было сохранить покой и благополучие. Свой,
фигурально выражаясь, самовар с абажуром, и с женой в халатике, и
чтоб на плите булькало… Вот такая, извините,
гражданственность. Вы знаете, я не осуждаю. Я их понимаю. У
каждого своя жизнь, и он не обязан рисковать своим благополучием
ради чужого человека. Ведь вы их понимаете? – сказал Иван Иванович,
и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Тогда поймите и меня. Я не
обязан рисковать своими деньгами, я не обязан уменьшать свой доход
ради неизвестно кого…
- Это не неизвестно кто, - вдруг серьезно сказал журналист. – Это
народ, извините.
- Зачем извиняться? – воскликнул Иван Иванович. – Да, конечно, это
народ. Красивое слово! Так вот: в свое время народ ни разу не
заступился за меня и мою семью. Почему я сегодня должен заступаться
за народ? У меня тоже есть свой самовар-абажур, и жена в халатике,
и на плите булькает, и хватит об этом.
- Не сравнивайте, - сказал журналист. – Это простые люди. А вы
человек огромного богатства и влияния.
- Как говорят французы, «chacun pour soi et Dieu pour tous», –
сказал Иван Иванович. – А я не Бог. Почему я должен быть за
всех?
Журналисту на какой-то миг захотелось встать и сухо попрощаться, но тут принесли сладкое.
|
</> |