4 апреля.

jarus88 — 09.06.2021 - Ну что, высыпать?
- Конечно, решили – делаем.
- И, что думаешь, эта трава нормальная?
- Бабка сказала – трава ништяк, первый сорт. На крайняк, вернусь – бабку найду и скормлю ей эту траву силком.
Хм, «вернусь»…. Оптимистичное заявление, однако, постучи по дереву посильнее, дружище!
Я разрываю белый бумажный пакетик с синими каракулями, осторожно, чтобы не просыпать драгоценные зелёные крупицы, вытягиваю руку в окошко и разжимаю кулак. Весёлый теплый ветерок смахивает с моей ладошки зелёные комочки тугой струйкой и ласково разбрасывает их в радиусе пары метров от серо-коричневатой брезентовой стены.
- Давай, дальше, что там ещё есть?
- Вот, петрушка. Тоже – нужная вещь в хозяйстве.
Я согласно киваю, без петрушки нынче – никуда, это каждому известно.
Второй пакетик повторяет судьбу первого, и сухие семена бодрым десантом занимают своё законное место на импровизированном огороде, предполагая, вскорости, начать древний и бесконечный природный круговорот всего живого и растущего.
- Саня, а редиску бы надобно повтыкать в землю, не? А то россыпью она нифига расти не будет.
- Спокойно, дружище, сельское хозяйство нынче под контролем! Здесь тебе не Сибирь и расти будет всё, даже палка, воткнутая в землю. У нас в Дарго в двухтысячном году столбики от нар начали весной прорастать, а ты говоришь – редиска…
Юрка, мой коллега по ремеслу, имеет слабые познания в сельском хозяйстве по причине своего норильского происхождения, но зато – богатую северную родню, которая в состоянии спонсировать наши аграрные и прочие подобные затеи. Поэтому приходится терпеливо объяснять ему премудрости огородных ритуалов, попутно рассаживая на клочках коричневатой земли, больше похожей на глину, привезённые из дома, семена укропа, петрушки и самого козырного растения – редиски. Она предполагается основным ударным блюдом в составе ежедневного нашего рациона, примерно, через три-четыре недели. Ритуалы посадки и выращивания помнятся мне из поселкового детства, забитые намертво в голову настойчивыми попытками родителей приобщить меня к дачным стараниям.
Семена всей этой ботаники мы приобрели перед отъездом у бабки на рынке, которая торговала всякой всячиной вперемешку с семенами огородно-дачного набора, наверное, со времен приснопамятного Хрущёва. Услышав, куда и для чего нам нужны семена, бабка заохала, запричитала, отлучилась на полчаса, строго-настрого наказав нам дождаться её и никуда не уходить. Вернулась она с дедом, более всего, напоминающим шолоховского Щукаря в самом карикатурном его варианте – беззубый рот, шапка-треух, щетина и могучая цигарка из газеты с ароматнейшим дымящим самосадом, от которого все посетители городского рынка морщились и оглядывались, не понимая, что это за запах, уж, не коноплю ли, курит этот деревенский валенок?
Дед молча, без лишних движений сунул Юрке в руки увесистый холщовый мешок, коротко сообщив:
- Табак. Свой. Самосад. Для себя ростил.
Юрка начал, было, отнекиваться, ибо, к такому количеству махры предполагалось немалое количество опыта и газет для свёртывания цигарок фронтового формата «козья нога», но дед слушать возражения не пожелал. Снял шапку, перекрестил Юркино и моё удивлённые лица и отбыл восвояси. После этого оставалось только подчиниться и начать соображать – куда и как девать такой исторический подарок.
Бабка, тем временем, развила бурную активность. Собрав вокруг себя изрядное количество себе подобных товарок – обитательниц рынка, она сообщила коллегам по бизнесу, что, мол, «вот, ребятишки наши нонеча на фронта отправляются, с супостатами чортовыми сражаться, помочь им надобно», шустро нарезала задач и принялась очень громко и настойчиво руководить операцией по нашему снабжению всякой рыночной всячиной. В результате захода на городской рынок наши скромные ротные закрома пополнились изряднейшим запасом солений, варенья, компотов и прочих домашних сладких и солёных дачно-огородных запасов, кучей шерстяных носков, которой можно было бы вооружить пару пехотных рот, а так же, огромадным мешком очищенного грецкого ореха и гигантской, стратегического вида, пластиковой ёмкостью мёда, упакованной для дальней дороги.
Орех и мёд нам принёс лично, сам Шарифхуджа, бородатый восточный торговец в цветастом халате, чей стеллаж располагался в самом лучшем месте рыночного павильона – прямо напротив входа. Шарифхуджа ничего не говоря, свалил с могучего туловища мешок, поставил аккуратно пластиковый жбан, зыркнул из-под густых брежневских бровей, провёл руками по лицу и кивнул нам с Юркой, огромной лысой и бородатой головой в старой тюбетейке.
Апофеозом гуманитарной помощи стал длиннющий и широченный тёмно-бордовый мохеровый шарф, которым без труда можно было укрыть, например, кабину армейского «Урала». Его Юрке настойчиво засунула тётка с замазанным фингалом под глазом и густейшим запахом трёхдневного перегара. Юрка посмотрел ей в глаза пару минут и молча положил шарф в общую кучу базарного добра.
Рынок пожелал нам удачи и возвращения с победой, это было хорошей приметой.


Солнце припекает, сильно просвечивая сквозь старый брезент палатки, от земли идут пары и запахи кавказской весны, испаряя вчерашний заунывный дождь, я философски рассматриваю в покосившееся палаточное окошко наш с Юркой огород, который только что был запущен в действие моей лёгкой рукой.
Юрка чистит древний и ржавый ПБС – штуковину-насадку для бесшумной стрельбы из автомата, выданную ему в кратковременное пользование прижимистым Василичем, нашим ротным старшиной.
Увидя состояние штуковины, Юрка, было, запротестовал, пытаясь разжалобить Василича рассказом о предстоящих мучениях и пытках при чистке заросшего рыжей грязью и ржавчиной, устройства, но Василич был равнодушно-неумолим:
- Ну, вот, заодно, матчасть приведёшь в нормальный вид. А как ты думал? Война, брат, дело такое. Дальше он мысль развивать не стал.
Спорить с Василичем, который уверенно подходит к своему полсталетнему юбилею – дело бесперспективное и глупое, Юрка это отлично понимает, разница в весовых категориях между ними огромна и непреодолима. Поэтому Юрка с самого утра корпит над ржавой железкой, помогая мне только советами.
Мы с Юркой братья по ремеслу, однополчане и принадлежим к особой военной касте – разведке в самом каноническом понятии этого термина. Мы с ним – «замки», заместители командиров разведгрупп, по совместительству – старшие головного дозора, миноискатели, смертнички, мёртвые головы, это всё – о нас. Спецназ, это тоже, кстати – к нам, да.
Мы с ним в очередной кавказской командировке, пытаемся разгрести последствия ельцинской заваренной каши, когда от страны откусывали столько, что жевать не представлялось возможным или нужным, главное был – сам процесс. Командировка это не первая и не вторая, мы уже считаемся опытными «замками» и процесс войны уже во многом, нам понятен и управляем. Сейчас мы, например, реализуем свою давнюю затею – посадить вокруг лагеря что-нибудь съедобное, то, что можно сорвать и тут же съесть. Это очень ценное свойство и хороший актив в любом закрытом мужском коллективе, который ценится всеми категориями его участников наравне с баней, например. Местность и климат позволяют и, возможно, в будущем, мы дойдём до выращивания полноценного огорода с огурцами, помидорами и капустой.
Если, конечно же, останемся живы.
Я лысый, как коленка, Юрка, ещё пока, по-сибирски, лохмат и белокож, подстричься налысо он собирается после первой выполненной боевой задачи, чтобы не сглазить фарт. Ну, что ж, это допускается, это нормальное явление в нашей разведчиской среде.
У меня загорелый кругляш лица выдаёт человека, провёдшего последние пару месяцев на полигоне, Юрка же, туда не попал, так как в командировку изначально не собирался и не готовился и на полигоне не присутствовал.
Выдернули и поставили в строй его резко, внезапно, как и всегда в нашей многострадальной армии. На очередном контрольном построении убывающего на Кавказ, отряда, командование решило, вдруг, провести опрос среди личного состава о наличии жгучего желания отправиться из ледяной сибирской весны в горячую и влажную баню горно-лесистой местности, которую наша бригада расчищала уже который год от остатков лихого бандподполья.
Все, по старой армейской традиции, отвечали «Есть!», «Так точно!» и ели глазами начальство, понимая, что вопросы номинальные и ответы на них никого не интересуют.
Как вдруг, мой сосед по роте, заместитель командира третьей группы, Вовка Сударев, внезапно заявил о том, что поехать нынче в командировку не может и просит командование пойти ему навстречу, заменить кем-нибудь.
Командование очень удивилось и озаботилось внезапно возникшей проблемой. В те времена комплектование отряда производилось уже по другим принципам, нежели в Первую или начало Второй кампаний и активно нежелающие воевать, в командировку не попадали, что солдаты, что офицеры.
Но в этот раз коса нашла на другую косу, более толстую и сильную. Видимо, искать замену и заново слаживать группу не захотел комбат и Вовке задали прямой и очень квадратный вопрос.
Он пожал плечами, сказал, что у него жена должна родить в апреле, в самом разгаре командировки, и он просит отсрочить выезд, выражая готовность отправиться на следующую замену, после знакомства с наследником.
Я вздрогнул и покрылся потом – у меня была та же самая ситуация, моя горячо любимая жена обещала родить сына в начале апреля, а наш отъезд был запланирован на середину марта.
Какие у нас в семье происходили разговоры и приводились аргументы с обоих сторон, я, пожалуй, их описывать не буду, это очень сильно личное и не нужное никому для изучения. Положение было очень непростое, я мучился и терзался сомнениями и угрызениями совести, вспоминая слёзы жены и немой укор дочери в редкие посещения съёмной квартиры. Как они тут без меня будут – я отлично представлял, похожих ситуаций была масса, и это представление тоже очень сильно ело мне душу, не давая отдаться военному ремеслу в полный рост.
К тому же, у нас у всех перед глазами стоял свежайший пример, когда беременная супруга одного из наших однополчан пришла на приём к командиру бригады и, аргументируя своим животом, отпросила мужа-военнослужащего от предстоящей поездки на кавказские фронта. Командир дал «добро», жена родила, муж поехал в следующую замену. Там его и убили.
А его отряд, с которым он долен был ехать изначально, вернулся домой без потерь, в очередной раз подтвердив непреложную военную истину:
«Не устраивай свою военную судьбу. На войну не напрашивайся, от войны не отказывайся».
Комбриг пожевал челюстью и дискутировать с Вовкой не стал. Коротко, по-армейски, рявкнул:
- Кадры! К увольнению!
Видимо, такое решение было необходимо для поднятия морального духа остального личного состава и показания всем окружающим, что халявы в военной службе более не предвидится.
И Вовка в одночасье, заделался гражданским человеком, оставив за зелёными воротами со звездой, не самую маленькую часть своей жизни.
В строй воткнули первого попавшегося на глаза, командованию, подходящего вояку – Юрку, обалдевшего от такой метаморфозы и только в удивлении открывавшему рот.
Семья у Юрки была, более-менее, устроена, и он отправился на войну вместо Вована молча, приняв в очередной раз нить судьбы и передав её красно-кровавому беспощадному Марсу, размахивающему мечом над нашей страной весь постсоветский период.
Здесь есть ещё один очень скользкий и неприятный момент.
По неписанным военным законам, правилам и понятиям, человек, добровольно связавший себя с армией, не мог отказаться от боевой командировки.
Во-первых, по определению профессиональному – пришёл в армию – воюй. Ты же шёл сюда за этим? Деньги тебе платила Родина? Изволь встать в полный рост, когда это от тебя потребовалось. Не желаешь? Зачем приходил?
От таких ненадёжных избавлялись, особенно в начале чеченских событий, доходило до увольнения офицеров прямо перед строем, на плацу. Кто-то, конечно же, проскочил, заныкался и пережил времена, придумывая и конструируя сложнейшие схемы откоса, но это было чревато.
Во-вторых, если вместо тебя посылали кого-то другого, и с ним в командировке что-то происходило – убили, тяжело ранили, искалечили - общественное мнение прямо обвиняло в этом тебя, отказника. И служить в этом случае было крайне сложно любому, невзирая на чины и прошлые заслуги. Он становился изгоем, трусом в глазах сослуживцев, товарищей, командования и это было не поправить никаким переводом в другие части или последующими заслугами. Это был окончательный приговор.
Штатная клеточка была заполнена, отряд сформирован, ну а то, что Юрка с группой на боевом слаживании был всего пару недель – никого не волновало, совершенно.
«Война всему научит» - идея была такова. А не научит – твои проблемы, боец, надо было лучше учиться.
Поэтому мы с Юркой здесь, как говорится в одном бравом фильме про вертолёт, до сих пор не пошедший в серию – где-то в районе Шали. Садим привезённые с собой семена в надежде на быстрый урожай и пополнение скудного армейского рациона дополнительным ассортиментом витаминов и минералов, содержащихся в укропе, петрушке, луке и редиске.
Кроме того, завтра у нас первый выход на задачу. Карты и распоряжения получены, бойцы готовятся – отъедаются, отсыпаются, подшивают старенькие драные разгрузки, в сотый раз переукладывают рюкзаки, протирают магазины и пулемётные ленты, лениво курят за палаткой, поглядывая на синеющие вдали горы. Так медленно и основательно на задачу мы собираемся очень не всегда, видимо, в лесах-горах наступила оперативная пауза, и командование не спешит пришпоривать боевую обстановку. Оно и к лучшему: тише едешь - толще морда, так гласит Восьмой закон войны.


Идём мы под Дуба-Юрт, село такое есть на входе в Аргунское ущелье, на пять дней. Прогноз погоды – хороший, тепло, дождей не обещают, задача – лёгкая, засадные действия, без поиска. Оседлать пару высоток, посидеть – понаблюдать – не допускать никого и никуда некоторое время, покушать государев сухой паёк, да и не сделать первый блин комом. И то, верно, хорошая задачка, почаще бы так.
За окном палатки - первое апреля, как гласит детская поговорка - никому не веря.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив