11. ПО ТРУБАМ (работа на конкурс)
multi_22 — 07.11.2024Автор не раскрывается до конца конкурса. Приятного прочтения.
Купе номер восемь второго вагона поезда «Кисловодск-Саратов» было полностью укомплектовано пассажирами. И одной пассажиркой. Те, кому было по пути, отличались друг от друга столь разительно, сколь бывает при хаотичном попадании в одно время в одном месте по закону подлости.
Толстый господин сидел у окна и занимал нижнюю полку слева. Был он в старомодной одежде, что-то вроде черного сюртука, очень тесного на таком плотном человеке, дышал с заметной одышкой, какая бывает у толстяков, и чуть крякал при мелком подбрасывании вагона при резких сменах направления движения. Губы у него были уточкой и так смешно причмокивали, как у рыбки без воды. Никто не ждал от него активности, но она случилась.
Он заговорил первым, точно громом поразив отстраненную атмосферу, что воцарилась среди попутчиков.
- Кабы знать, что умрешь в такой-то день, такого числа, месяца, года, то и подготовился. Обратился в контору и там все устроили, как тебе нравится.
Господин посмотрел в окошко, чмокнул и продолжил:
- Эраст Николаевич Гольштейн-Готторпский, я…. Владелец похоронного бюро «Труба дело».
И полез в мошну, обшитую бархатом, откуда достал несколько блестящих визиток и тут же раздал их попутчикам.
- Давайте знакомиться, - опять пошел в атаку Эраст Николаевич.
Рядом с ним находился долговязый, очень худой мужчина, какой-то присаленный, без лоска и тусклый, блондин, с поразительно длинными руками. Потом он так энергично махал ими, что это было похоже на взмахи птичьих крыльев, почти незаметно для глаза: так быстро двигались эти длинные руки. Попутчики интуитивно отклонялись, никому не хотелось случайно получить оплеуху или просто быть задетым чужими руками.
- А я Вадик, водопроводчик, к саратовской тетке еду. Трубы у нее прохудились, надо подлатать. Как там у Маяковского .. любимое моё «а вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» А, какой слог и, между прочим, мой рабочий слоган! Ничего-ничего, дело житейское. Кстати, мой номерок запишите, вдруг вам трубы подлатать.
И давай диктовать телефонный номер. Попутчики механически, словно под гипнозом, записали его телефон, не забыв указать и имя — «Вадик Водопровод»
Водопроводный Вадик довольно притих, уступая место следующему оратору.
Третий мужчина в этой случайной компании был ростом мал, ни толст, ни худой, с большой проплешиной на голове, которую, видимо, стеснялся и пытался зачесать остатками растущей возле очага бедствия волосяной растительности. Да и эта полоска уже редела и доставляла немало волнений владельцу головы. Он сперва вжался, а потом раздался, напоминая пружинку.
- Артист симфонического оркестра – Теодор Эдмундович Лапушкин. Играю на трубе.
И зачем-то, немножко сконфузившись, прибавил:
- Учился в консерватории, в Москве. У самого Докшицера.
«Докшицер» ни о чем не сказал остальным попутчикам, но произвел, конечно, впечатление. Сам Теодор Эдмундович постучал по футляру, в котором, с большой долей вероятности, находилась его блестящая труба. Всем тут же захотелось музыки и демонстрации таланта. Они дружно взялись за «сыграйте, сыграйте», и Теодору Эдмундовичу пришлось расчехлять свою трубу.
Теодор Эдмундович сперва размялся, выдувая то «ля», то «фа-диез» по системе Винсента Чиковица и упражнениям Джеймса Стемпа, а потом живо так затрубил какие-то экстравагантные мелодии, видимо, из джаза.
Определенно это был джаз! Прекрасные звуки, то драматично медленные, то оптимистично быстрые, а вдруг лирично круглые в контраст с энергично рваными. Для маленького купе это было слишком громко и слишком весело. Всем похорошело, народ забалдел. Вадик и вовсе махал своими крыльями, точно дирижер. Все качались и от поезда, и от трубы.
На громкий звук прибежала проводница, испугавшись неизвестного шума, ее появление остановило короткий концерт и восстановило прежнюю атмосферу покойно текущей беседы, где еще не все представились друг другу…
Теодор Эдмундович пригласил новых друзей на концерт. И тоже заставил записать дату с местом, где будет играть оркестр. Пообещал лично встретить каждого и усадить на контрамарочные места.
Из не представленных публике оставалась дама. Серьезная по виду женщина, в глухом строгом костюме «а-ля деловой Кисловодск», очках известной фирмы и массивных серьгах, как будто бы из крупного и очень даже дорогого натурального камня, что могло означать материальное благополучие и солидное обеспечение. Прическа – волосок к волоску, макияж — дорогой нюд, ногти идеальной формы. И всё при том, что ей шел примерно шестой десяток жизни и очень шел наряд. Все переживали, кем окажется их случайная попутчица.
Разжав плотные губы, поправив идеальную прическу, выправив прямую спину, дама отрекомендовалась:
- Красный бык, жующий травку, вам о чем-нибудь говорит? Хм... Лукреция Леопардовна Борджиа, врач-гинеколог. Записывать меня не надо, вам не понадобится.
И снисходительно ухмыльнулась. Потом быстро о чем-то подумала и выдала:
- Я тоже по трубам. Фаллопиевым.
Мужчины сочувственно закивали, будто она сказала что-то страдательное. Но дама не нуждалась ни в каком сочувствии, даже случайных попутчиков, потому как знала свое дело по трубам лучше всех, их вместе взятых скопом.
Все прониклись тем, что их объединило в одном месте, в восьмом купе второго вагона, и даже увидели какой-то тайный глубокий знак. И всю дальнейшую дорогу пытались разгадать этот замысел.
Как доехали до места, как разошлись, как потом еще не раз встречались — всё потом.
А пока... квадратной трубой мчался поезд в ночи, вот уже осталась от него лишь звездочка, а потом и она растворилась, как не была вовсе.