АТАКУЕТ ЗАЩИТА (часть 3). Хроника суда...

ivan_mironov — 15.08.2010 Зато из таких вот мутных, нелогичных показаний охранников Чубайса следствие отливает грозное обвинительное заключение «зафиксированный момент изучения обстановки в районе планируемого преступления членами организованной преступной группы для подготовки посягательства на жизнь Чубайса А. Б.».

Они что, члены этой организованной преступной группы, собираясь близ станции Жаворонки, поезд собирались подрывать с Чубайсом или ждали, что Чубайс в Москву на электричке поедет?
Это вообще стиль обвинения - бездоказательность компенсировать натужной патетикой ничем не подкреплённых умозаключений. Сколько патетики звучит в обвинительном заключении: «Следствие имеет все основания для вывода, что в ходе подготовки к совершению покушения на убийство участниками организованной преступной группы в составе Квачкова В. В., Квачкова А. В., Найдёнова А. И., Яшина Р. П., Миронова И. Б. и других лиц было решено приобрести поролон (полимерный материал), на кусках которого вооруженные участники группы могли бы лежать на снегу в лесном массиве» (обвинительное заключение, стр. 94). Так и представляешь, что в руках следствия «Протокол собрания участников организованной преступной группы». «Слушали: о закупке поролона… Решили… Результаты голосования…».
К тому же, замечу, что Моргунов, накрепко запомнивший на бегу виденные им машины, особой памятью не отличается. Моргунов, проработав полтора года в одном экипаже с Клочковым, даже отчества его не помнит. Полтора года вместе! «Сопровождение автомашины Чубайса, - говорил Моргунов на допросе 18 марта 2005 года, - осуществляю я совместно с Хлебниковым Д. В. и Клочковым Юрием, отчество не помню» (т.2, л.д. 45-50).
Понятно, чего стоят все эти показания, все эти фокусы с феноменальной памятью, когда человек отчества товарища своего, с которым день и ночь полтора года вместе в одной машине, - не помнит, а машину, увиденную случайно и мимолётно на железнодорожном переезде, описал через неделю аж до колёс! Но для обвинения этот момент позарез необходим. Ведь кроме того, что «зафиксирован момент изучения обстановки в районе планируемого преступления», чем ещё обвинение козырнуть может, и потому держится обвинение за этот «момент» 10 марта 2005 года, как пьяный за штакетину, несмотря на всю шаткость этого «момента».
Как показал в суде мой подзащитный, и это нашло подтверждение в представленных в деле материалах допроса и обращения Ивана Миронова к Генеральному прокурору Российской Федерации, сразу же после задержания 11 декабря 2006 года, он заявил о своём алиби. Алиби Ивана Миронова уже на следствии было подвергнуто самой тщательной проверке, вплоть до того, а действительно ли 17 марта 2005 года у свидетельницы Тараканниковой, подтвердившей алиби Миронова, был в тот день выходной. Отмечу попутно двойной стандарт оценки свидетельских показаний стороной обвинения, когда они изумлённо вопрошают: «А почему это подсудимые, имея алиби, сразу о нём не заявили следствию?». Дескать, не было у них никакого алиби, иначе бы сразу заявили. Но вот Иван Миронов заявил о своём алиби в первый же день ареста и что толку?.. Никаких противоречий в свидетельских показаниях соседей Миронова, видевших его утром 17 марта 2005 года, при всех попытках обвинения подвергнуть алиби сомнению, так и не было выявлено. Мне претит, и как человеку, и как юристу, то оскорбительное уничижение, с каким государственный обвинитель, выступая в прениях, отзывался о свидетелях защиты, подтвердивших алиби моего подзащитного. Не имея никаких оснований сомневаться в их честности и порядочности, прокурор попытался выставить совестливых людей лжецами в издевательской форме «всё, что было не со мной, помню». А потом ещё удивляются, почему эти люди, зная о невиновности подсудимых, не приходят к ним в прокуратуру. При этом сам государственный обвинитель не постеснялся тут же передёрнуть показания свидетельницы Кузнецовой, заявившей, якобы, что дочь пошла в церковь в свой первый выходной день после 14-го марта, и этот первый выходной день у неё, якобы, был 16-ое, а не 17-ое. Но вот протокол допроса Кузнецовой, озвученный в суде, здесь ясно говорится: «У моего умершего сына Андрея 14 марта день рождения. В день его рождения каждый год моя дочь ходит в церковь. В тот раз она 14 марта пойти не смогла. Она сказала, что пойдёт в церковь 17 марта» (т. 14, л.д. 65 – 69).
Вообще меня поражает необъективный подход обвинения к свидетельским показаниям. Когда лыко в строку, то прокурор говорит о свидетеле Карватко «достаточно неглупый свидетель». Когда показания того же Карватко не вписываются в схему прокурора, более того, не оставляют от умозаключений прокурора камня на камне, прокурор пренебрежительно бросает: «помните, как пел нам Карватко», хотя кроме самого прокурора здесь нам никто ничего не пел.
И вот его, государственного обвинителя, заключительный аккорд, - то, как он представил суду картину преступления, поразило меня, как юриста, новым словом в юриспруденции. Объясняя, почему в данном деле «при описании преступления конкретно не указано, кто какую роль выполнял при его совершении», прокурор уверял нас, что «это, в общем-то, при организованной группе особого значения не имеет – юридического значения», - подчеркнул он. «Хотя из материалов дела понятно, - рисовал нам картину преступления прокурор, - что кнопку привода в действие взрывного устройства нажимал Найдёнов, автоматами были вооружены те два человека, которые имеют опыт огневой подготовки – это Яшин и Саша Квачков, правда, Саша Квачков – стрелок никудышный, - тут же оговорился прокурор, вспомнив показания сослуживца Квачкова по работе в охране банка Зубкова, что Саша Квачков все зачёты по огневой подготовке сдавал всегда за деньги, если первый выстрел на экзамене сделал и промазал, дальше плати деньги и стреляй сколько пожелаешь, только плати. «Потому и не попал», - сделал вывод прокурор.
А вот далее прокурор говорит о моём подзащитном Иване Миронове. «Я уверен», - утверждал в суде прокурор, обратите внимание вот на эту форму доказательств «я уверен». Прокурор не говорит нам: «как показали свидетели», «как было доказано в суде», «как видно из представленных суду вещественных доказательств», или «как показала экспертиза», нет, ничего подобного!, ничего этого в деле нет!: ни свидетелей, ни экспертиз, ни вещественных доказательств, подтверждающих вину подсудимого Миронова, – ничего! Есть только одно – прокурорское «я уверен». И в чём же уверен прокурор? «Я уверен, - говорит он, - что 17 марта и для Миронова нашлась работа. В том, что он закладывал взрывное устройство, у меня лично, - говорит прокурор, - сомнений нет, поскольку его телефон единственный из всех работал на месте подрыва именно в нижней части Митькинского шоссе и зафиксирован базовыми станциями. Но и 17 марта для него работа нашлась. Пара рук, тем более не самых нежных, достаточно крепких рук – она пригодилась. Припомните, сколько имущества пришлось перенести подсудимым на место подрыва: это оружие, два автомата, это коврики, это аккумулятор, взрывное устройство, ну и так далее. Понятно, всё это надо перенести и лишняя пара рук, повторяю, не помешает».
Так и напрашивается, из груди рвётся вопрос: где логика, господин прокурор? Я уж не говорю про доказательства, их нет, ни одного нет, но хоть какая-то логика должна быть. Здесь же полный абсурд! Автомат, дескать, достался никудышному стрелку Саше Квачкову, и, дескать, именно по этой причине все остались живы и здоровы на Митькинском шоссе. Но опять же, где хоть тень логики, если рядом с никудышным стрелком Сашей Квачковым, по утверждению прокурора, стрелял высокопрофессиональный стрелок Яшин, который, согласно его показаниям, стопроцентно поражает цель на таком расстоянии. Тогда он почему не попал? И зачем нужно было давать стрелять никудышному стрелку Саше Квачкову, если рядом профессионал Александр Найдёнов? То есть, в представлении прокурора, Найдёнов кнопку нажал и дальше, как зритель, похохатывал над мазилой Квачковым? Бред. Но ещё больше бреда в том, что Иван Миронов, ни дня не служивший в армии, не имеющий ни малейшей военной подготовки, глубокой ночью на шоссе закладывает взрывное устройство, - в чём у прокурора лично сомнений нет. А на следующий день мой подзащитный, как нарисовал здесь картину преступления прокурор, якобы несёт за Яшиным с Квачковым их автоматы, лежаки для них и аккумулятор, который, как показала экспертиза, там вообще не нужен. Но ведь кроме автоматов, ковриков и никому не нужного аккумулятора, Миронов, по утверждению прокурора, нес 17 марта 2005 года ещё и взрывное устройство, которое, по утверждению всё того же прокурора, тот же самый Миронов установил накануне. Смешно? Смешно. Только срок за эти шутки прокурора грозит совсем не смешной – от двенадцати лет до пожизненного заключения.
Нелогичность обвинения обнаруживается во всём, и прежде сего в том, что, обвинив Ивана Миронова в покушении на Чубайса, следствие исключило из числа подозреваемых его отца, при том, что книги отца, по версии следствия, стали идеологической базой покушения. Вы видели здесь выступавшего свидетелем Бориса Сергеевича Миронова. Он производит впечатление человека, способного спрятаться за спину сына? Учитывая то, что отец Ивана служил в элитных погранвойсках, офицер, закончил академическую военную кафедру, человек, не побоявшийся, будучи министром печати, выступить против политики Президента Ельцина, - и такой человек смог бы допустить сына участвовать в таком скоморошестве, каким является это мнимое покушение, а сам остаться в сторонке?! Из показаний же свидетеля Б. С. Миронова следует, что уголовное преследование сына, его включение в сценарий имитации покушения, Миронов-старший воспринимает как месть ему лично за его книги, за его гражданскую позицию, то есть, преследование сына Миронов-старший считает попыткой парализовать его общественную деятельность.
И ещё целый ряд нелогичностей из тех, что заполонили это странное уголовное дело. Стал бы Квачков, с отличием закончивший спецфакультеты разведки военного училища и военной Академии, как и профессиональный разведчик Яшин, как и профессиональный разведчик Найдёнов, как и прекрасно образованный Миронов, стали бы они при подготовке чего-то серьёзного пользоваться в разговорах между собой своими личными телефонами, на их имена зарегистрированными?.. Поехал бы опытнейший диверсант Квачков на «дело» на своей личной машине, тем более зарегистрированной на жену, а, значит, заведомо подставляя её под удар и уголовное преследование?.. Использовал бы Иван Миронов свою машину «Хонда» при подготовке чего-то преступного, заведомо зная, что за ней может быть установлено наблюдение с целью выследить его отца. Потащили бы опытные минёры, к которым следствие относит и Яшина, и Квачкова, и Найдёнова, потащили бы они с дачи собственный тяжеленный аккумулятор, если его спокойно заменяет батарейка «Крона» размером в половину спичечного коробка?.. Пошёл бы опытный диверсант Квачков на «дело», оставив в гараже, на даче патронный арсенал, подрывные машинки?.. Всё уголовное дело соткано из таких вот глупостей, которые обвинение величает доказательной базой.
Вся доказательная база обвинения состоит в том, что мой подзащитный 16 марта якобы не уехал домой, а оставался на даче Квачкова, чтобы, пробравшись на Митькинское шоссе, глубокой ночью в одиночку заложить взрывное устройство. Эта доказательная база строится только на том основании, что звонки его телефона зафиксированы в ночь с 16 на 17 марта 2005 года, якобы, в нижней части Митькинского шоссе. И не важно для обвинения, что специалист Громаков признал на суде, что теоретические расчёты определения местоположения звонившего не имеют проверки на местности. Более того, специалист Громаков уточнил, что правильнее всё-таки пользоваться понятием не месторасположение и не местопребывание абонента, а район нахождения абонента. Район, а не место! Возможно, что прокурор и называет так район «нижняя часть Митькинского шоссе», только акцент им был сделан так, как будто звонок с телефона моего подзащитного зафиксирован базовыми станциями не из района Митькинского шоссе, а конкретно с самого шоссе, да ещё более конкретно – с нижней его части, где и произошёл взрыв. И получается по прокурору: заложил Иван Миронов взрывное устройство, и не сходя с места тут же и доложил по инстанции... Саше Квачкову. Только вот какая накладка. Телефон, как вы помните, Иван передал Редькину, который оставался на даче. У обвинения нет ни малейшей зацепки, чтобы это опровергнуть. А у прокуратуры было целых пять лет, чтобы найти этого Редькина и допросить его. Не нашли? Или не искали? Я думаю, что не искали. А зачем это обвинению? Ведь Редькин подтвердит правоту Миронова. Что тогда делать? Хотя понятно, что делает в таких случаях прокуратура. Она поёт «Всё, что было не со мной, помню», игнорируя любые неугодные ей свидетельские показания.
Свидетели прокуратуре только мешают. Без них как-то проще говорить подсудимому: а вот не верю и всё тут. И выслушав здесь показания моего подсудимого и о событиях 16, и о событиях 17 марта 2005 года, подкреплённые свидетельскими показаниями, обвинение продолжает настаивать на своём, руководствуясь только одним «я уверен», не только ничем не доказывая это, но и, мягко говоря, лукавит фактами.
Как сказал 4 августа государственный обвинитель, у него лично нет сомнений, что Иван Миронов устанавливал взрывное устройство на Митькинском шоссе, потому что там был зафиксирован его телефон. Но что было зафиксировано? Три звонка. В 23:07 на телефон, зарегистрированный на имя Ивана Миронова, поступает звонок, зафиксированный базовой станцией, расположенной в посёлке Жаворонки по улице 30 лет Октября, в час 20 ночи ещё один звонок с того же телефона, но ловит его уже базовая станция из Крекшино в десяти километрах от Жаовронков, и та же самая станция через две минуты ловит ещё один звонок, но уже исходящий - Саше Квачкову. При чём тут Митькинское шоссе, при чём тут установка взрывного устройства? И при чем тут Миронов, наконец? Это что, вся доказательная база обвинения, чтобы отправить человека на пожизненное заключение? Да, вся. Таковы душегубские фантазии обвинения.
Как вещественное доказательство, не как документ, а только как вещественное доказательство, на ваше обозрение была представлена книга Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию», по утверждению обвинения, явившаяся мотивом совершения покушения на Чубайса. На чём зиждется такое утверждение обвинения? Только на том, что эта книга была найдена и у Владимира Васильевича Квачкова, и у Александра Квачкова, при чём у Александра Квачкова она была найдена в нераспечатанных пачках. Ни у Александра Найдёнова, ни у Роберта Яшина эта книга не обнаружена, и никто не знает, читали ли они вообще эту книгу. Ведь вопрос «Читали ли Вы книгу Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию» вообще не задавался ни одному из подсудимых, в том числе и моему подзащитному. Тем не менее, обвинение уверенно заявляет, что именно эта книга стала идеологической основой преступления. Хотелось бы знать, а сами заявители подобного утверждения читали эту книгу, ведь первая же попытка прокурора сослаться на книгу, вспомнив пресловутое «Бей жидов – спасай Россию!», обернулось конфузом, ведь ничего подобного в книге нет, и государственный обвинитель был вынужден попятиться назад, заявив, что он вообще имел в виду историческую параллель.
Жаль, конечно, что книга, которая фигурирует в деле, и считается обвинителями основой преступления, так и не была исследована в суде. Книга Квачкова, которая вообще никакого отношения к данному процессу не имеет, была им написана много позже исследуемых нами событий, тем не менее, исследовалась в суде, а вот книга Миронова почему-то нет. Не потому ли, что сейчас, на неисследованный в суде текст, обвинению легко ссылаться, вплоть до того, что позволил себе представитель обвинения адвокат Шугаев, сравнив автора книги Бориса Миронова с Розенбергом. Но если сторона обвинения позволяет себе бездоказательно утверждать, что книга Бориса Миронова сродни трудам Розенберга, то я вынуждена заявить, что это клевета, что книга Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию» - умнейшая аналитическая книга, в которой нет ничего другого, кроме искренней боли за происходящее в России.
Сторона обвинения, уважаемые присяжные заседатели, представила вам решение Петропавловск-Камчатского суда, признавшего в мае этого года, то есть через шесть лет после выхода, книгу Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию» экстремистским изданием. Что характерно, когда автор книги выступал на данном процессе свидетелем, сторона обвинения не задала ему ни единого вопроса по данному решению суда. Могу высказать своё мнение, почему не было ни одного вопроса по этому, казалось бы, ключевому моменту. Да потому что тогда бы выяснились интересные моменты. Изданная в 2004 году массовым тиражом книга, и много раз переиздававшаяся после, в том числе монастырским издательством Оптиной Пустыни, книга эта не вызывала вопросов у прокуратуры. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, именно к завершению нашего процесса, и не где-нибудь, по месту издания книги, или по месту проживания автора, как того требует закон, а далеко-далёко от Москвы, на самом краешке земли, куда летать никакой зарплаты не хватит, суд признаёт книгу экстремистской, не удосужившись даже известить о суде самого автора. И, как вы думаете, кто инициировал процесс? Правильно, местная прокуратура. Как говорится, привет прокурору Каверину от коллег с Дальнего Востока.
Таким образом, мотивы совершения преступления в суде не исследованы. Мотив преступления не выявлен. Выводы обвинения со ссылкой на книгу «Приговор убивающим Россию» безосновательны и бездоказательны. Экспертиза этой книги, как показал допрос эксперта в суде, не может служить таким доказательством. Отсюда вывод: экстремистские взгляды подсудимых, в том числе моего подзащитного Ивана Миронова, не доказаны.
Вы выслушали все доводы обвинения и убедились, что кроме фантазий на тему телефонных соединений у обвинения нет ни одного свидетеля, ни одной экспертизы, ни одного вещественного доказательства – ничего!, чтобы подтверждало участие моего подзащитного Ивана Миронова в тех преступлениях, в которых его обвиняют. А теперь, с учётом того, что обвинение не имеет ни малейшего доказательства вины моего подзащитного, я прошу вас выслушать, в чём его обвиняют.
Моего подзащитного Ивана Борисовича Миронова обвиняют в совершении преступления, предусмотренного ст. 105 Уголовного Кодекса Российской Федерации «Убийство» в ч. 2 п. «а» «Убийство двух и более лиц», п. «е» «Совершенное общеопасным способом», п. «ж» «Совершенное организованной группой» - наказывается лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет либо пожизненным лишением свободы, либо смертной казнью».
Моего подзащитного Ивана Борисовича Миронова обвиняют в совершении преступления, предусмотренного ст. 277 Уголовного Кодекса Российской Федерации «Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершённое в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность, - наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет, либо пожизненным лишением свободы, либо смертной казнью».
Такие вот перед вами весы, уважаемые присяжные заседатели, на одной чаше весов - наказание вплоть до пожизненного лишения свободы, либо и вовсе смертная казнь, которая в России не отменена, на неё лишь наложен мораторий, но в любой день она может быть восстановлена. На другой чаше – доказательства вины подсудимых, за которую положено столь лютое наказание. И не важно, что чаша доказательств вины подсудимых, чаша доказательств вины моего подзащитного Ивана Миронова пуста. Какая из них перевесит, определите только вы, - определит ваша совесть!, ваша честь!, ваше мужество!».

Следующее заседание в понедельник, 16 августа, в 10 часов.
Участники процесса выступят с репликами.
Проезд до суда: от станции метро «Мякинино» 15 минут пешком до Московского областного суда. Паспорт обязателен, зал 308.

Любовь Краснокутская.
(Информагентство СЛАВИА)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив