"Звезда": эпизод 12, ч.1

right-to-cry — 25.09.2015 Эпизод 11.

Более всех прочих Валар почитают эльдар Владычицу звезд. Тиндомиэль исключением не была — и ее избранное имя только подчеркивало это.[4] С ним она чувствовала себя истинно той, кем была: ученицей Варды.
Ее отцовское имя, Астарвэн, нынче звучало пророчески — или насмешкой.[5] Но и это имя она любила, признавая его правдивость: Астарвэн всегда оставалась верна себе.
Было у нее и третье имя, данное мужем прозвание. Это имя мало кто знал, и тайным оно было не без причины. Астарвэн Тиндомиэль приняла его с гордостью — и с пониманием того, какой груз ложится на ее плечи. Короткое, но столь много говорящее тому, кто вошел в семью Финвэ.
Мириссэ, Драгоценная.[6]
И ее серебряное дитя. Как она тосковала по сыну! Рассудительный и проницательный, понимающий и терпеливый, Тьелперинквар казался собственной матери воплощением всего того, чего так не хватало семье ее мужа, да и ей самой. На первый взгляд, ему не досталось от Астарвэн и Атаринкэ ничего, кроме любви к звездам и чуткости к металлу. И все же она не удивилась, когда ее разумный сын выбрал Эндорэ. Кровь есть кровь, и все потомки Финвэ и его первой жены сполна унаследовали не только вдохновенность рук, изящный выговор и музыкальность, но и упорство, несгибаемость воли и непреклонность.
Могла ли знать та, кого прозвали Мириссэ, что ее сын станет последним в роду Мириэли? Многое прозревает материнское сердце, но не все; и для Астарвэн лучше было не знать, что ждет тех, кто ей так дорог.
Нет, она никогда не узнает, как стоял на окровавленных досках Куруфинвэ Атаринкэ, хватаясь раненой рукой за скользкие от крови же канаты, а другой оттаскивая сына за спину. Никто не расскажет ей, как бестрепетно он подносил факелы к гордым парусам. Неоткуда ей услышать, как глухо клялся отомстить Тьелперинквар, обнимая мертвую Тинвэ. Незачем ей видеть, как сидел ее муж у ложа отца, который из последних сил боролся со смертью. Та, кого прозвали Мириссэ, не взглянет на полотна Мириэли — ни сейчас, ни когда на небе взойдет Сильмарилль, ни когда пойдет в атаку Последний союз, ни когда с корабля на землю Амана ступит дочь Арафинвэ.
«У тебя есть твоя клятва» — эти ее слова стали прощальными. И он развернулся и ушел. Астарвэн знала, что Атаринкэ не из тех, кто станет уговаривать, переубеждать, упрашивать. Знала, и все же бросила в отчаянии эти слова, желая услышать в ответ, что их общая клятва — важнее.
Он разбил ей сердце. Она никогда его не простит.

У тебя есть твоя клятва. Атаринкэ всегда помнил о последних словах, услышанных от жены. У него действительно была клятва — и он намеревался ее исполнить. Он — они все уже слишком далеко зашли, чтобы сворачивать с этого пути.
Каждый раз, когда Атаринкэ смотрел на сына, он вспоминал Мириссэ. В мыслях он всегда звал ее только так, тем именем, что дал ей сам. «Моя драгоценность, — говорил он ей.  — Моя жемчужина». Она смеялась и отвечала, что жемчуг светел, а ее волосы темны, как оникс. Он качал головой и объяснял, что жемчуг прячется в раковинах на дне моря и добыть его нелегко.
Когда у них родился Тьелперинквар, для Атаринкэ это было самым настоящим чудом. Он искренне не понимал, почему у Макалаурэ, который женился лет на десять раньше, еще нет детей. Держать крошечного сына на руках, держать подросшего сына за руку: в этом в то время и заключился для Атаринкэ смысл жизни. В сыне — и в Мириссэ. Они часто, по любому поводу, спорили и нередко крепко ссорились, но разлад всегда длился недолго.
Даже ее отказ ехать в Форменос ни капли не поколебал чувств Атаринкэ. Ему казалось даже забавным вскочить на коня, долететь до Тириона, взбежать по ступенькам, ворваться в их дом и найти там Мириссэ, ошеломленную стуком и грохотом.
Он ни за что не поставил бы клятву превыше Мириссэ, но что ему было делать после ее слов? Она разбила ему сердце. Он никогда ее не простит.
Мириссэ осталась в другой жизни вместе с радостями и милыми сердцу вещами. Кто-то другой, незнакомый ему, тогда мог улыбаться, любить, надеяться. У кого-то другого было живое сердце.
У Куруфинвэ Атаринкэ Феанариона есть только война да еще Клятва — с заглавной буквы «К».
И вставший между ними обречен.

Выбор делает нас тем, что мы есть. Тот, кто встает во весь рост под ливнем стрел, поступает так не потому, что смел — он становится смел, поднимаясь. Тот, кто не видит себя рабом, свободен, невзирая на натирающие руки кандалы. Тот, кто сдался в душе, проиграл, еще не вступив в бой. Убивший умирает сам. Простивший получит и свое прощение. Пожертвовавший всем вознаградится.
Но горе тому, кто, поставив на кон душу, бросает на стол кости, не убедившись сперва, что игра того стоит.
Иногда Гиль казалось, что Торно запросто может читать ее мысли. Ничем иным нельзя было объяснить то, что, объявив всем целителям о решении Феанаро, он отозвал ее и, упорно глядя в сторону, предложил именно ей занять комнату на отшибе, между хранилищем свитков и залом совета. Ничего иного, как уединения, Гиль и не желала, по крайней мере, пока, так что предложение Торно она приняла с огромной радостью.
Со своим нехитрым скарбом она управилась быстро и с воодушевлением взялась помогать остальным. Палаты исцеления следовало подготовить, прежде чем туда можно будет отправлять раненых. К счастью, сейчас на попечении у целителей никого не было, так что они получили возможность спокойно заняться обустройством палат. Гиль, как травнице, особенные хлопоты не грозили; что за забота, в самом деле, перенести корзины с травами, посуду для отваров и мелкие подручные инструменты. Неминуемо возникающая в таких случаях суматоха была ей только на руку — работая вместе с нолдор, Гиль понемного свыкалась и с их историей. Девушка еще не могла смириться с тем, что сияющий облик нолдор в ее глазах несколько померк. Разочарование стыло на губах железным привкусом крови, и она лишь крепче стискивала зубы.
Наверно, ей было бы проще справиться, знай она все с самого начала. Но Феанаро об этом умолчал. О чем еще он умолчал, сочтя ее недостойной знать?
Но она ведь и вправду никто; прохожая, чей путь случайно пересек дорогу нолдор. Они уйдут в вечность, прочерчивая ее остриями мечей, а она не больше, чем мотылек, который сгинет прежде, чем для нолдор минет сколько-нибудь заметное время. Так с чего бы им беспокоиться о мыслях мотыльков? Когда и памяти о ней не останется на земле, они по-прежнему будут жить, вечные, далекие и непреклонные, как сами звезды.
Нолдор делили с ней хлеб, но не судьбу; и вряд ли кто из атани сумел бы вынести удел бессмертных на своих плечах. И Гиль неожиданно подумала, что провести вечность с мыслями о своих деяниях — не самая лучшая вещь на свете. Почему-то эта мысль совершенно ее успокоила, и Гиль немного воспряла духом.
Они с Лайрэ в четыре руки застилали ложа: натянуть полотно, опустить, разгладить жесткую ткань двумя взмахами — расставляли запечатанные кувшины, вешали связки трав, и в какой-то момент Гиль почувствовала, что несмотря ни на что, у них есть кое-что общее. Враг.
А потом дела закончились. Гиль вышла наружу и запрокинула голову к небу, силясь унять непрошенные слезы, жгущие глаза. Девушка плотно сомкнула веки, но одинокая слеза все же скатилась по виску, оставляя влажную дорожку. Если вышедшая следом Лайрэ и заметила что-то, она не подала виду.
Когда Гиль опустила голову, рядом уже никого не было. Она постояла еще немного, размышляя, чем ей заняться теперь. Порывистый ветер гнал тучи по небу, и в просветах посверкивали звезды. Гиль зябко повела плечами и пожалела, что не захватила накидку. Идти под крышу не хотелось. Она шагнула с порожка на мягкую землю и, неторопливо дойдя до домика, где ей теперь предстояло жить, уселась на нижнюю ступеньку крыльца.
От озера еще не поднялся туман, и сидеть было хорошо, свежо, но не сыро. Гиль обрывала растущие рядом травинки и невесть зачем плела из них тонкие косички, время от времени взглядывая на небо. Ветер окончательно разметал облака, небо очистилось и нависало над притихшей землей темным пологом. Гиль прислонилась к балясине, поддерживающей перила, и вяло подумала, что не хватало только прямо здесь и заснуть. Она не могла точно вспомнить, когда спала последний раз. С момента достопамятного разговора с Карнистиром прошло, наверно, не меньше шести страж, прикидывала она, прикрывая глаза. Гиль решила, что посидит еще совсем немного, такая славная погода не часто выдается. Она вытянула ноги, бросила мимолетный взгляд через правое плечо и вздрогнула от неожиданности — за спиной кто-то стоял.
Из всех способностей нолдор Гиль ненавидела только одну — их манеру бесшумно передвигаться, что всегда заставало ее врасплох, вот как сейчас. Она поджала губы и обернулась, теперь уже осознанно.
— Извини, не хотел тебя пугать, — произнес Феанаро, усаживаясь на ту же ступеньку, на которой стоял.
Гиль досадливо поморщилась.
— Никак не привыкну.
Разговаривать через плечо было неудобно и, наверно, не очень-то вежливо, но Гиль так удобно сидела, что двигаться ей казалось глупой идеей. Впрочем, насколько она могла заметить, нолдор придавали мало значения бытовым ритуалам, таким важным для атани. По крайней мере, здесь и сейчас.
— Любишь звезды?
— Кто же их не любит, — отозвалась Гиль. Весь ее сон почему-то как рукой сняло.
— В Валиноре их мало где можно было увидеть. Только совсем на севере, куда не доставал свет Древ. По-моему, несправедливо.
— Почему?
— Эльдар пробудились под звездами Эндорэ, далеко на востоке. Отец много мне про это рассказывал.
Гиль снова обернулась.
— Это же было... очень давно.
Феанаро пожал плечами.
— Мой отец из Пробужденных... был. Прошел все опасности и кошмары Эндорэ, чтобы погибнуть в Амане на пороге собственного дома. — В голосе Феанаро зазвучал гнев.
— А ты? — поспешила спросить Гиль.
— Я родился уже в Амане. — Феанаро побарабанил пальцами по ступеньке. — И долгое время я и не помышлял об Эндорэ. А теперь вот я тут, смотрю на звезды. И они не перестают меня изумлять.
— Если внимательно присмотреться, можно увидеть фигуры, — сказала Гиль, указывая на небо. — Вон там, те семь звезд, видишь? Это Телега.
— Как-как? — весело переспросил Феанаро, смотря в указанном направлении.
— Телега, — менее уверенно повторила Гиль.
— Действительно, похоже, — хмыкнул Феанаро. — Хотел бы я услышать, что бы Валар сказали, узнав, что атани называют Серп Валар[7] Телегой.
— По-моему, это совсем не выглядит, как серп, — обиженно пробормотала Гиль.
— Ага, — согласился Феанаро. — Поэтому мы их так и зовем — Семь звезд.[8] А на синдарине это будет Эдегиль, что означает то же самое. Но Серп Валар — самое правильное название, потому что его дала сама Варда. И потому, что это созвездие она поместила на небо, как предупреждение и угрозу для Моринготто.
 — Что-то он пока не испугался, — заметила Гиль. У нее за спиной Феанаро мягко рассмеялся.
— И снова соглашусь.
— А как вы называете вот это созвездие? — Рука Гиль быстро очертила скопление звезд. — Мы зовем его Бегущий, потому что он движется.
— Небесный меченосец[9]. Те звезды в нем — Три короля. Вон там — Звездная сеть[10], а тут — Пламенный венок[11].
У Гиль уже начала болеть шея от такой беседы вполоборота, и она с сожалением покинула свое уютное местечко, чтобы перебраться повыше. Сидеть рядом с Феанаро неожиданно оказалось не менее уютно. Он показал Гиль еще несколько созвездий, названий которых — Соронумэ[12] и Вильварин[13] — она не поняла, но не стала переспрашивать, не хотелось перебивать.
Они сидели, касаясь друг друга плечами. Феанаро рассказывал о звездах, а потом о Варде. От Варды он незаметно для себя самого перешел к историям времен своего ученичества у Аулэ, и Гиль смеялась, слушая, как будущие кузнецы нолдор, тогда еще подмастерья, пытались прыгнуть выше головы, а результат чаще всего оказывался прямо противоположным задуманному.
— Аулэ научил меня чуть ли не всему, что я умею и люблю: работать с металлом, камнями и языками. И самим языкам тоже, валарину и придуманному им наречию. Многие секреты металла я перенял еще и у Махтана, прославленного мастера, а тайны языка — у Румила, который первый придумал, как записывать слова. Да, у меня были стоящие учителя.
— И ты, как прилежный ученик, продолжил их труды?
— В какой-то мере.
— Секрет?
— Нет. Но я странно чувствую себя, рассказывая о том, что у нас известно любому ребенку.
— Я и есть ребенок по сравнению с вами.
— Будь это вправду так, все было бы намного проще.
— Понимаю.
— Сомневаюсь. — Феанаро бросил косой взгляд на собеседницу, словно проверяя ее реакцию.
— Я не та, кому ты можешь доверять.
Она была права: какой разумный нолдо поверил бы кому-то из атани вот так легко и безоговорочно? Никакой. А себя Феанаро тем более не причислял к доверчивым — даже по отношению к нолдор и членам семьи. Тем сильнее его беспокоило то, что ей доверять хотелось. Однако желания не всегда имеют отношение к реальности. И вместе с тем Феанаро радовала ее проницательность.
— В этом вопросе речь не идет о доверии. Если я расскажу о своих творениях, для твоих ушей это прозвучит нескромно.
Гиль потерла лоб.
— Если ты так считаешь... Но ведь они определенно для тебя важны.
— Какие-то больше, какие-то меньше.
— Чем для тебя важны Сильмарилли? — Гиль больше не колебалась. Она должна была знать, чтобы понять.
Подозрения нахлынули на Феанаро с сокрушительной силой, как прорвавшая плотину река.
— Что ты про это знаешь? — не услышать в вопросе сталь было невозможно.
— Меньше, чем мне бы хотелось. — Гиль либо не почувствовала его ярости, либо не придала ей значения. — Несколько раз слышала, как эту вещь упоминали в связи с тобой, но так и не смогла угадать, что это.
Феанаро напомнил себе, что не стоит так стискивать пальцы, это ничему уже не поможет.
— Это три прозрачных камня, наполненные светом обоих Древ. — Говорить о том, что Сильмарилли для него значат? Ей? По какому праву? — Когда Моринготто покидал Аман, он прихватил и их. — Не сжимай руки. Не сжимай!
— Я не должна была спрашивать, — тихо сказала Гиль. — Прости.
Феанаро глянул на нее сузившимися от ярости глазами.
— Я всегда рад поговорить о моей ненависти к Моринготто. Он отнял у меня половину жизни.
Никакого преувеличения, он даже смягчил истинное положение дел. Но для одного разговора и так уже слишком много кипящей печали.
— Он отнял у меня все.
Все, и не меньше, и никакого продолжения не требуется, потому как о чем еще говорить.
Пропади оно пропадом, это нелепое доверие, которое не раз оборачивалось предательством. У них есть кое-что понадежнее — ненависть.
 

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив