Заметки на полях Жития Льва Катанского

diak-kuraev — 22.05.2016 (само Житие в предыдущем посте)

1. Замечательный византолог А. П. Каждан считает, что рассказ о сделке Илиодора с дьяволом, помещенный в этом Житии, есть первый эпизод европейской фаустианы. Не согласен. Это обычная история про сделку с дьяволом. Илиодор желает стать эпархом и отомстить своим недругам. Вполне банальный набор желаний. Но Фауст – это рассказ не совсем об этом. Это рассказ о сделке ради знаний, а не ради карьеры или денег. Первый дошедший до нас рассказ с таким сюжетом – это памфлет про папу Сильвестра Второго (он же - Герберт Аврилакский; тот чьи рукописи искал Воланд в москрвской библиотеке).

Еще не будучи папой, Герберт изучал у арабских ученых математику. Он был первым ученым, который познакомил европейцев с арабскими цифрами. Легенда гласила, что Герберт уговорил дочь мавританского учителя, у которого он учился, похитить магическую книгу ее отца. С помощью этой книги он вызвал дьявола, а уж дьявол сделал его папой и всегда сопровождал его в образе черного лохматого пса (см. Жирмунский В. М. История легенды о Фаусте // Легенда о докторе Фаусте. М., 1978, с. 266).
Научные, нелегендарные сведения о папе Сильвестре см.: Гайденко В. П. Герберт Аврилакский // Новая философская энциклопедия. т.1. с. 507; Жильсон Э. Философия в средние века. М., 2004, сс. 172-173; Шишков А. М. Средневековая интеллектуальная культура. М., 2003, сс. 44-53. В последнем издании читаем, что папа Сильвестр 2 считал себя последним папой - ибо ожидал в 1000 году завершения мировой истории (с. 46).

2. Народ и власть преследуют Илиодора не за связь сатаной, а за конкретные проделки. Это важное отличие от мотивации новоевропейской инквизиции (ее почему-то принято именовать «средневековой»). Скорее даже поражает терпимость православной среды, в корой годами «шалит» Илиодор. При этом инициатива репрессий исходит не от власти, а от народа:

«А все жители города двинулись на него, желая наложить на него руки и предать смерти. А (посол императора) Ираклид кротко отвечал им: «Мужи братия и сорабы, несправедливо, чтобы, в то время как против этого человека ведется царское расследование, он был убит кем-то другим без испытания и суда императоров». А когда гнев черни утих от таких слов…».

Собственно, и позднейшая инквизиция делала именно это: изымала обвиняемого из рук толпы и давала ему шанс оправдаться в открытом судебном процессе.
Также интересно не-участие церковных властей во всех событиях вокруг жреца Илиодора. Епископ Лев появляется в повести лишь когда Илиодор сам врывается к нему в храм и начинает пуссирайотить.

3. Согласен с публикатором Жития Д. Е Афиногеновым, что в Житии есть явные элементы низовой народной сатиры. Например - жена Ираклида, которая работает в качестве зажигалки, испуская горящие газы из своего чрева. Это не тема блуда, это тема «телесного низа». Тем более ясная, что подается в контексте рассказа о голоде (и, значит, еде). Вообще житийные тексты из всех церковных жанров наиболее открыты к влиянию фольклора и художественной авторской фантазии.

4. Стоит помнить, что Жития это масс-медиа средневековья. Поэтому они используются в борьбе политических и церковных партий. Тексты Житий зависимы от политики. В Житии св. Льва заменены имена императоров с иконоборческих на православных.

Или: «Несправедливой податью Ликия была доведена до разорения и голода. Присланный из столицы сборщик налогов, требуя все новых и новых денег, постоянно унижал народ. Жители попросили своего архиепископа о заступничестве. Святитель Николай отправился в Константинополь, и после его разговора с императором подать была уменьшена в 100 раз. Это решение было записано в скрепленную золотой печатью грамоту. Но архиепископ знал, что под влиянием сановников Константин может отменить свой указ. Святитель обратился к Богу за помощью, и чудесным образом императорская грамота в тот же день оказалась в Мирах и была обнародована. На следующий день император, поддавшись уговорам, попытался изменить указ. Когда Святитель сказал, что документ уже зачитан в Мирах и, значит, вступил в силу, ему не поверили: до Ликии от Константинополя было шесть дней пути. Чтобы проверить слова Святителя, снарядили самый быстроходный корабль. Через две недели посланники вернулись и подтвердили, что ликийский сборщик налогов получил грамоту императора в тот день, когда она была подписана. Христолюбивый Константин усмотрел во всем происшедшем волю Божию и попросил прощения у Святителя, щедро одарив его. А через шесть столетий при Василии II создавалась императорская менология (то, что у нас называется Четьи Минеи). В те времена жития святых были основной литературой, которую читали православные люди. И «Деяние о подати» императорские агиографы не включили в жизнеописание Святителя Николая, чтобы влиятельные архиереи не смогли использовать этот невыгодный для царской казны пример для снижения налога в своих епархиях. А казна византийского императора в X веке, как и в IV, очень нуждалась в пополнении. И тысячу лет это деяние не попадает в житие, как и еще одно — о хлебовозах. В нем рассказывается о том, как Святитель Николай в очередной раз спас Миры от голода. Мимо Ликии на пяти кораблях везли из Египта хлеб в Константинополь. И Святитель уговорил капитана отгрузить часть хлеба в бедствующих Мирах. Поскольку хлебовоз был императорский, Константинополь счел это деяние неприемлемым". http://www.nikola-ygodnik.narod.ru/Raznoe_077.html


5. Житийные тексты в отличие от библейских открыты к практически неограниченному авторскому редактированию. «Писания многая, но не вся божественна… Писах с разных списков, тщася обрести правды, и обретох в списках о нех много неисправленна и елика возможно моему худому разуму, сия исправлях» – говорил преп. Нил Сорский о своем издании Житий святых. (см. Скрынников Р. Г. Святители и власти. Л., 1990, с. 134-135).

Византийский собиратель Житий Симеон носит прозвище Метафраст – «Перелагатель». То есть он не просто собирал и подшивал разрозненные Жития в единую коллекцию, а переиначивал и редактировал их. В частности - он смешал в одно жития двух Николаев: Мирликийского и Пинарского (см. Бугаевский А. В., архим. Владимир (Зорин). Святитель Николай архиепископ Мирликийский Великий Чудотворец. Его жизнь, подвиги и чудотворения по древним греческим, латинским и славянским рукописям. М., 2001, сс. 15 и 8).

Как Симеон переделывал Жития см.:
Лебедев А. П. Очерки внутренней истории византийско-восточной Церкви в IX, X и XI веках. М., 1902. С. 194-195

https://books.google.ru/books?id=UOUmqjA5vMQC&pg=PA150&lpg=PA150&dq=%D0%9B%D0%B5%D0%B1%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%B2+%D0%90.+%D0%9F.+%D0%9E%D1%87%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B8+%D0%B2%D0%BD%D1%83%D1%82%D1%80%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B5%D0%B9+%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%B8+%D0%B2%D0%B8%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%87%D0%BD%D0%BE%D0%B9+%D0%A6%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B8+%D0%B2+IX,+X+%D0%B8+XI+%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D1%85+%D0%BC%D0%B5%D1%82%D0%B0%D1%84%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%82&source=bl&ots=hThGDII_s0&sig=B0V-_IY0MPqmgu2LVYLUuxw6wUA&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwi_lvOrlu3MAhUK1ywKHbCyAz0Q6AEIGzAA#v=onepage&q=%D0%9B%D0%B5%D0%B1%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%B2%20%D0%90.%20%D0%9F.%20%D0%9E%D1%87%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B8%20%D0%B2%D0%BD%D1%83%D1%82%D1%80%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B5%D0%B9%20%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%B8%20%D0%B2%D0%B8%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D0%B2%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%87%D0%BD%D0%BE%D0%B9%20%D0%A6%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B8%20%D0%B2%20IX%2C%20X%20%D0%B8%20XI%20%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%B0%D1%85%20%D0%BC%D0%B5%D1%82%D0%B0%D1%84%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%82&f=false

«Не все чудеса ему одинаково нравились: уродливое, странное и слишком фантастическое возбуждало в нем недоверие; он устранял, вычеркивал то, против чего восставала его рассудительность, чем возмущался его все-таки более тонкий и развитой вкус».
(Васильевский В.Г. О жизни и трудах Симеона Метафраста // Журнал Министерства народного просвещения. Ч.212, декабрь, 1879, с.379-437).

«К стыду византийское письменности хорошие подлинники часто вытеснялись школьными обработками»
(Лопарев Х. М. Греческие жития святых VIII и IX веков. Петроград, 1914, ч. I. С.7.)

В России «Мнение о знакомстве макарьевских сотрудников с греческим языком и применении ими греческих подлинников должно потерять значительную долю своей устойчивости. Оптимизм ученых в данном случае имеет априорный, безпочвенный характер за отсутствием каких-либо положительных материалов. Действительное знакомство с личностью и работой первого же из членов книжного кружка Новгородского влыдыки (Досифеем) приводит нас, как мы убедились, к результатам совершенно противоположного значения» (свящ. И. Смирнов. Материалы для характеристики книжной деятельности Всероссийского митрополита Макария // Богословский вестник. 1916, с. 290).

Димитрий Ростовский, составляя свои Минеи, также многое менял и заимствовал из католической «»Золотой легенды».


6. Конечно, житийный материал может и должен рассматриваться как исторический и порой просто незаменимый источник. Просто надо помнить о его своеобразии. Жития безусловно достоверны в одном: они абсолютно корректно передают представления своего автора о том, как должен был бы себя вести герой его повествования в той или иной ситуации.
Житие так же соотносится с биографией как икона с фотопортретом. Как писал Олсуфьев - "иконописец деформирует видимость вещи во имя реконструкции ее внутреннего смысла". Это идеограмма: все внешние события и сюжетные повороты подбираются в качестве средств для изложения предзаданной идеи.
Поскольку цель агиографа - идейное назидание, то и оценивать его труд надо по критерию педагогической эффективности, а не по критериям исторической достоверности.

Отсюда - необходимость пересказа житийных сюжетов языком современной культуры и педагогики. Жития это не то в жизни церкви и ее библиотеке, что надлежит хранить, не меняя ни йоты. А вот в каком именно направлении их перелицовывать, на основании каких принципов - это вопрос для дискуссии. Но попытка сохранить "как есть" приводит просто к вымыванию Житий из круга домашнего церковного чтения и даже проповеди.
как минимум нужна хрестоматия - "Пролог" для 21 века, где были бы сохранены жемчужины, которых немало в житийной литературе.

7. Два текста от современных историков:

"В древнерусской литературе есть такая вещь как "литературный этикет". Это значит, что мир в представлении средневекового человека - достаточно статичен и в нём существует определённый, очень строгий богоустановленный порядок. Поэтому все люди в этом мире живут по строгому ритуалу - так, как предписывает им этот порядок. То есть есть свои обязанности у князя, у воина, у смерда. И это не просто гражданские обязанности - это очень строгий ритуал, который герой выполняет каждый день. Точнее, даже если он его не совсем выполняет, писатель всё равно напишет так, как ДОЛЖЕН вести себя данный персонаж. И это не враньё, а понимание мироустройства. То есть герои Древней Руси - это вообще-то типичные герои в типичных ситуациях. Например, когда князь уходит в поход, он просит благословение у священника, потом долго молится (текст молитвы прилагается), потом прощается с женой, потом исполчает дружину, "вступает в злат стремен", ну и - "бысть сеча зла". Это всё не означает, что летописец стоял у князя над ухом и видел всё своими глазами. А, если князь плохой, то он ведёт себя как "плохой князь" - нарушает крестоцелование, воюет с братьями и т.д. То же со святыми. Чем меньше известно о святом, тем сильнее в его житии звучит житийный канон - набор стандартных ситуаций - просто потому, что святой, в представлении древнерусского книжника не мог жить иначе. Плюс древние жития иногда по недосмотру компилировались - одноимённых святых могли и смешать. Так что, строго говоря, "измышлениями" никто не занимался. Потому что житие писалось уже по факту канонизации, т.е. когда уже признан был факт святости. А чудеса в житии - они ведь для того и нужны, чтобы показать, что данный человек - святой. А до того - в процессе канонизации - чудеса документировались и проверялись - весьма тщательно.
Жития нельзя читать сплошняком - тогда очень сдвигается видение мира. Вон у современных ультраблагочестивых граждан - по прочтении запоем 12 томов Димитрия Ростовского с прибавлениями (ещё тома 3+святые 20 века) кругом начинаются одни сплошные чудеса. Старцы вещают, сны снятся, ну только что руины не говорят. А ведь Минея Димитрия Ростовского - это тот запас, который был набран за 20 веков христианства. Ну-ка, подели-ка. Воот, тогда-то мы и получаем то разведение, в котором чудо остаётся чудом - нарушением обычного хода вещей - исключением, а не правилом" (http://daria-mend.livejournal.com/42139.html#comments).

«Поскольку сказаний о мучениках — вагон, а «достоверных» сказаний — маленькая тележка, есть смысл объяснить, каким образом проверяется их «достоверность». Методы проверки в общих чертах разработал Делеэ, основоположник порицаемой многими «критической агиографии». Мысли Делеэ в данном случае были абсолютно безблагодатными. Уместно привести одно из его высказываний: «Нередко встречается заблуждение, которое состоит в чрезмерном доверии к жизнеописаниям святых. На благочестивых авторов этих сочинений как бы распространяют то почтение, которое испытывают к самим святым. Поэтому мы постоянно слышим: в житиях святых написано…, и никогда не уточняется, кто именно это написал. Таким образом, за творчеством агиографов признают какие-то исключительные исторические достоинства» (Les légendes hagiographiques (1955), p. 204–5).
Оосновные критерии, по которым тексты о мучениках признаются «достоверными» или «фантастическими», относятся к их содержанию. Например, если в тексте нет развесистой клюквы, излюбленной средневековыми авторами (под «развесистой клюквой» подразумеваем многочисленные рассказы об исцелениях, воскрешениях, небесном гласе и ангельских явлениях, как правило, написанные по шаблону и утомляющие неподготовленного читателя), то данное сочинение считается прошедшим испытание первого уровня. Большая часть текстов отсеивается именно на этом этапе. Затем текст проверяется на соответствие исторической реальности. В «недостоверной» агиографии персонажи ведут себя неестественно, а необычные и чудесные события происходят на каждом шагу. Часто встречаются фактические ошибки, в основном связанные со смутными представлениями агиографов об исторической хронологии и римских реалиях. К примеру, в «правильных» текстах в роли гонителя христиан всегда выступает компетентное должностное лицо, обычно наместник провинции, обладающий правом выносить смертный приговор. Если мученика судит и казнит либо сам император, либо какой-то левый хмырь с неясной юрисдикцией, вроде «верховного жреца», ученый муж делает соответствующие выводы. В общем, желательно, чтобы описанные события хотя бы в общих чертах соответствовали нашим представлениям о римском правосудии.
http://smirennyj-otrok.livejournal.com/32848.html (тут большой текст, который обязательно читать полностью).

А. Виноградов критикует В. Лурье:
«Лурье впервые применяет свое любимое сравнение агиографических текстов со СМИ: основанием для этого служит, очевидно, идеологическая составляющая обоих жанров. Однако использование СМИ в качестве инструмента донесения идеологических интенций до масс характерно, прежде всего, для тоталитарных государств, в то время как изначальная цель СМИ - передача новостей, предполагающая адекватность случившемуся, а это для агиографии конституирующим признаком не является.
Лурье сравнивает фиктивные диалоги в passions épiques c диалогами, сочиненными авторами мемуаров. Однако аналогия эта бессмысленна, поскольку в последнем случае речь идет о том, чему автор был заведомо свидетелем, даже если и передает сам диалог своими словами, в то время как в первом случае они передают не то, что было, но то, что, в лучшем случае, могло бы быть».
http://www.pravoslavie.ru/38389.html


8. Честного разговора о житийной литературе в наших семинариях пока нет. Заданная патриархом Кириллом натужная мода на показной фундаментализм не способствует честному разговору и научному преподаванию агиологии. Предполагется, что все написанное анонимным и не-святым автором Жития о святом есть историческая правда.

Между прочим, 150 лет назад:
1862 год. Экзамен по церковной истории в Спб Духовной Академии. Экзаменаторы - проф. протоиерей М. Богословский и проф. И. Чельцов.

«По какому-то поводу зашла речь о житиях святых. Кажется, М. Богословский обратил внимание как на нечто ценное на исторические данные, в них заключающиеся. «Как вы можете это утверждать, вы, а еще доктор богословия!», - ответил наш профессор» (Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора. С 1847 по 1913 год. Нижний Новгород, 2010, сс. 164-165).


Или:
митр. Филарет Московский: «есть сказания о житиях святых, происшедшие из неправых уст» (см. в IV томе Собрания его мнений и отзывов № 447, стр. 139)

Или: «Повторять все повести читаемые в житиях без разбора, без проверки – грешно перед совестию и стыдно перед просвещенным умом» (св. архиеп. Филарет Черниговский. Русские святые, чтимые всей Церковью или местно; цит. по: Голубинский Е. История канонизации... с. 293).

«Одним словом, есть нечто такое, по отношению к чему предписание Регламента: «смотреть историй святых, не суть ли некие, ложно вымышленные, сказующие чего не было или христианскому православному учению противные или бездельные и смеху достойные повести, и таковые повести обличить и запрещению предать с объявлением лжи в оных обретаемой» должно быть признано за предписание, имеющее значительную приложимость» (Е. Голубинский, там же).

Или:

«Остаюсь убежденным, что между клириком Василием, сочинителем жития Евфросинова и г. Муравьевым немного разницы, напротив, та же говорливость и та же забота о громе и блеске слов, без заботы о мысли и истине, то же остутствие всякой критики и то же легковерие, та же самонадеянность, недопускающая в себе возможность ошибки» - Филарет, еп. Харьковский. Письмо м. Филарету. // Христианское чтение Спб., 1898, авг. С. 275.
Впрочем, тут лучше почитать Ключевского:
«За биографию Евфросина Василий подвергся суровому приговору церковно-исторических критиков. Порицание вызвано главною частью в содержании жития, рассказом о споре между Евфросином и представителями псковского духовенства по вопросу об аллилуйи. Более или менее остроумно и решительно доказывают, что все, рассказываемое в житии о борьбе Евфросина за сугубую аллилуйю и о видениях первого "шисателя", создано фантазией "жалкого клирика", отделенного почти 70 годами от Евфросина, чтобы авторитетом святого пустынника и близкого к нему по времени биографа освятить собственное мнение. Такие выводы облегчались тем, что труд первого биографа оставался неизвестным. Уцелел список повести, носящей на себе признаки того источника, из которого черпал Василий: ослабляя ответственность этого биографа перед критикой, она значительно изменяет отношение последней к самым фактам, сообщаемым в житии. Василий замечает в своем труде, что прежний биограф, у которого он выписал рассказ о его сонных видениях, писал о Евфросине "некако и смутно, ово зде, ово инде".
Совершенно такова по составу указанная повесть. Она носит заглавие "Жития и жизни преп. Евфросина"; но это собственно повесть о споре по поводу аллилуйи; другие известия о Евфросине и его монастыре рассеяны в ней без порядка; автор излагает их в виде отступлений от основного рассказа, по мере того как их касался последний. Здесь есть и рассказ автора о видениях без Василиевых поправок. Такой состав повести объясняется тем, что витиевато рассказывает сам автор о ее происхождении. Сперва он принялся за правильное житие, начал по порядку рассказывать о рождении и жизни святого до зрелых лет. Но когда дошел он до рассказа о путешествии Евфросина в Царьград для отыскания истины об аллилуии, биографом овладело недоверие к своему разуму и способности изложить эту великую тайну. Смущенный чувством бессилия, в тревожном недоумении напрасно брался он среди тишины глубокой ночи за "писало и хартию"; утомленный "маянием печали", он закрыл глаза, и в полусне явились ему Евфросин с Серапионом, ободряя его на дело. Но автор принял видение за действие нечистого духа, хотя оно повторилось и на другую ночь; зная мало о Серапионе, первом старце, пришедшем к Евфросину в пустыню, он пошел и подробно расспросил о нем своего игумена Памфила. Уже закрадывалась в него мысль "не вершити жития преподобнаго"; но на третью ночь явилась ему с святыми старцами сама Богородица, открыла тайну божественной аллилуии и повелела поставить ее во главе писания. Уныние исчезло, ум просветлел, и автор написал новую повесть, с новой задачей и по другой программе, вставив в нее части своего прежнего труда, исправленные и дополненные при этом.
Из этого рассказа видно, что первый биограф не был очевидцем Евфросина, пришел в его монастырь уже по смерти основателя и написал свою повесть со слов оставшихся сподвижников святого в конце XV или в начале XVI веков, не позже 1510. Всю эту повесть Василий переписал в своем житии почти дословно, позволяя себе легкие перемены в слоге и изредка сокращая чрезвычайно словообильное и растянутое изложение своего предшественника Литературное участие Василия в новой редакции ограничилось тем, что длинное предисловие источника он заменил другим, поставил на своих местах беспорядочно рассеянные у первого биографа рассказы о времени до спора и прибавил в начале жития известия о детстве святого, его пострижении и основании монастыря на р. Толве, а в конце чудеса, совершившиеся после первого биографа, и похвальное слово святому.
Так падают обвинения в вымыслах, взводимые на Василия критикой: перо его было послушной тростью книжника-скорописца Вся ответственность падает на первого биографа, а его отношение к событиям должно ослабить излишнюю подозрительность критиков. Он не был учеником Евфросина, но был настолько близок к его времени и ученикам, чтобы не отважиться на чистые выдумки. Несправедливо было со стороны критики требовать точности равнодушного повествования от полемического сочинения; не биограф виноват, если напрягали ученое остроумие, чтобы доказать нелепость его сновидений. Отделив легко уловимые полемические неточности в рассказе первого списателя, найдем, что основные факты в его повести, любопытные для характеристики духовных интересов русского общества XV века, подтверждаются современными известиями других источников. В конце предисловия автор откровенно признается, что его повесть вызвана "великим расколом" в Церкви по вопросу об аллилуйи и написана с целью оправдать двоение этой песни».
Исторический материал из жития извлечь все же можно. Но это довольно кропотливая работа, индивидуальная для каждого из текстов. Пример такой работы - книга Афиногенова Д. Е. "Константинопольский патриархат и иконоборческий кризис в Византии (784-847)" (М., 1997) по Житию Св. Мефодия Кпльского.

Но из приведенных цитат все же хорошо видно, что уже в 19 веке среди иерархов, богословов и историков не было примитивного восприятия Житий как абсолютно достоверной хроники чудес.

Для самостоятельной работы могу порекомендовать также:
К вопросу о типическом и индивидуальном в латинской агиографии //Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории вып. 5. М., 2001.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив