Зачем нам чужие? Все хорошо.

Татьяна Грибанова — 23.05.2011 Привет) Давно не писала сюда и не заходила, бывают у меня такие неписательные и ничегонехотетельные периоды). А тут под окном сирень распустилась, черемуха, яблони. Красота) и захотелось снова про главное – про ~~пожрать и выпить~~ любовь.

Понимаешь, - говорит она, - я его так любила. Только ему я позволяла знать меня такой, какая я есть, только ему показывала свои слабые стороны. С ним я была сама собой. Но он не смог принять и вынести это, возможно, ему трудно было принять, что я не та, кем он хотел меня видеть. В общем, не смог. А может, не захотел.
Он был единственным человеком, которому я рассказывала всё, только с ним я делилась своими страхами, а потом моим страхом стал он сам.
Не знаю... мне кажется, все слова будут неподходящими, сухими и ломкими, как прошлогодняя трава. Я словно вытягиваю каждую букву из прошлого, как воду из глубокого колодца. Вытащу одну, отдышусь и заново.

Телефон всегда рядом со мной. Он может вернуться прямо сейчас, он может позвонить в любой момент. Такие вещи возможны, любимые иногда возвращаются. Тем более нет никаких особых причин, чтобы он не вернулся. Как нет и оснований надеяться, что он вернется. Но я должна ждать.
А пока нужно прекратить стук в висках, остановить это биение, приглушить сердце - успокоить его - оно никогда само не успокоится, мне необходимо остановить поток мыслей, которые распирают голову и вытекают из глаз слезами. Боль, какая боль, она душит, ей не хватает воздуха и места, ей нужно пространство. Я надеваю пальто, спускаюсь на улицу. Там кажется сентябрь…

Говорят, что первый год человек тоскует о любимом, которого потерял. Потом начинает медленно забывать. И наконец, остаются расплывчатые контуры воспоминаний. Когда же? Когда..
Меня любили многие достойные люди, но я полюбила его. Так вышло. Судьба подсунула свинью.

Когда я впервые увидела его - я потеряла сознание на долгие годы. Наверное, поэтому я совершенно не помню, о чем мы говорили часами. Все что я помню - я шла на запах, от него пахло запахом моего счастья, и… почему-то имбирем.
Он вел себя так, словно я была воплощением его мечты. Но было в нем что-то такое… Я знаю, что человек, который обжегся, может испытывать страх перед близостью. Я была обеспокоена его недоверием, скрытностью, но влюблялась все сильнее и сильнее. Я думала только о нем, забыв обо всем остальном. Меня пугала степень моей неуправляемости и безысходность, - да, на самом деле, к этой любви с самого начала были примешаны боль и отчаяние. Я не знала, сколько она продлится, но ощущение обреченности не покидало с самого начала. Я чувствовала, что всё идет к концу, но каждый прожитый день - это счастье.

В первую нашу встречу я надела маленькое черное платье. Он приехал и увез меня в мое самое счастливое и самое несчастное время.
Наша первая ночь была дурацкой. Мне всё было смешно, в то время мы много смеялись вместе. Мы проболтали и просмеялись всю ночь, а утром он долгим взглядом посмотрел мне в глаза, и я поняла, что сейчас. Мы занимались любовью долго и страстно. Такой секс словами описать невозможно, но кто знает, как это заниматься любовью с любимым человеком, - с тем, кого хочешь больше всего на свете – поймёт. У меня болело абсолютно всё, я сказала ему об этом. Тогда я ещё обо всем ему говорила. А потом я стала бояться говорить. Боялась сказать что-нибудь не то, огорчить или разозлить, боялась быть собой, боялась шутить и смеяться. Особенно боялась, что, не поняв меня очередной раз, он… он умел причинять боль. Есть люди, которые считают нормальным бить по слабым местам. Он из таких. Но человек, которому однажды причинили боль, может сам причинять боль. Я оправдывала его всегда.
Когда он просил простить его, он называл меня «малышка». Не выношу, когда меня называют малышка, но ему я позволяла всё.

Когда мы расстались, в течение нескольких часов во мне умерла жизнь. Первый год я думала о нем каждую минуту, ревела, с ума сходила, каждый день, каждую минуту он был в моей голове, каждую! Я понимала, что так жить нельзя, это ненормально, я хотела перестать надеяться, но не могла и продолжала любить. Месяцы, годы я будто находилась в тёмном туннеле, не осмеливаясь ни вернуться к дневному свету, ни пойти к другому концу тоннеля. В меня проник зимний холод, все чувства умерли, тело окоченело, остались только боль и сознание. С каждым вдохом я боролась с тяжестью в груди, которая всё больше давила на меня. Я оказалась над пропастью. До этого я никогда не думала, что вся жизнь может оказаться в такой зависимости от другого человека, до этого мне всегда удавалось победить любое бессилие. Но вот земля подо мной раскрылась, и всем своим каменным весом я упала в темноту.

Когда он вернется, мы поедем к морю. В поезде мы будем спать друг на друге. Хотя нет, если он позвонит. «Кто это?» — Это я, — я смогу лишь открыть ему дверь и умереть. Когда он вернется, мы поедем к морю.
Это будет лето, или зима, или весна, или осень – неважно, мы всё равно поедем. А пока между тем моментом, когда я открываю ему дверь, и тем, когда он окажется рядом, меня нет, я мертва.
Я не знаю, где он в тот момент, когда я думаю о нем, но я знаю, что он где-то есть на Земле, а значит, мне надо успокоиться и ждать. Ммм..? Ждать и ждать и... Ах да, когда он вернется, мы поедем к морю. Говорят, морская вода очень полезна для нервов. Он пойдет в воду, а я буду смотреть на него, он почувствует мой взгляд и обернется.
Кажется, я опять плачу. Я одна из тех идиотских дур, которые всегда плачут. Но это моя тайна, никто никогда не видел, как я плачу.

Сделай над собой усилие, говорила я себе, человек может все. Я уже ничего не могла, не могла есть, потому что сразу же подступала тошнота. Я боялась, что еда могла придавить своей тяжестью сердце, ставшее огромным в пустоте. Я состояла из одного сердца, оно билось так быстро, что я всегда чувствовала себя усталой; собственно говоря, оно скорее трепетало. Иной раз казалось, что стало лучше, и тогда я тихонько кралась в спальную, чтобы прилечь. Шла медленно, чтобы не разбередить все эти мысли. Надо быть осторожной, а то снова не засну, а когда я не спала, на следующий день было ещё хуже. А утром, я как всегда, сидела на диване рядом с телефоном.
Как-то я сидела, закутавшись в одеяло, когда услышала звонок в дверь.

Марысь смотрит на меня, качает головой, вытаскивает на улицу. Мы гуляем, потом до утра пьем вино на ее кухне, она что-то без конца говорит: «…нет, ну ладно, ну а просто развлечься, секс? М? Просто секс?» Я медленно поджигаю сигарету, так же медленно втягиваю и выдыхаю дым, потом долгим взглядом смотрю на неё и говорю: «А смысл?»
«Смысл?» – восклицает она и начинает раздевать меня, нежно прикасаясь к коже губами и языком, - «Я покажу тебе смысл».
«Марысь, я начну жить завтра», - вяло говорю я ей в это время, чувствуя, как неведомая сила раскручивает вокруг меня комнату. «Знаешь, вчера вечером на меня вдруг напал страх. Безумный страх. Я увидела, что мир вокруг изменился, и даже свет стал красным. И внезапно - словно шквал налетел - полная уверенность: что-то с ним случилось. Никаких сомнений. Я чувствовала, как распадаюсь на молекулы и перестаю чувствовать себя, ужас поднялся и захлестнул меня, я тонула в нем. Не знаю, где он и что с ним. Что с ним, Марысь, не знаю, вот в чем ужас. Не знаю, где я сама».
«Смысла и правда нет, ты больная», - говорит Марысь, и отворачивается.
Мы засыпаем в одной кровати.

Когда мы были вместе, он приезжал нечасто. Все дни я жила ожиданием. Я изнывала от тоски, ревности, страхов и подозрений. Мы ведь не говорили о будущем. Никогда.
У него я была только раз. Когда в тот единственный раз я ехала от него, рядом со мной села лесбиянка, похожая на Марыську, а напротив сидела женщина с ребенком. Я украдкой смотрела на ребенка всю дорогу и сдерживала слёзы, потому что хотела от него ребенка так сильно, что даже сейчас это давно угасшее желание проносится сквозь время и причиняет боль.

В то время с наступлением темноты я часто выходила на улицу и подолгу гуляла.
Однажды я набрела на высокий мрачный дом, подготовленный к сносу. Я обходила пустые квартиры, курила, сидя на подоконнике и смотрела в разбитые окна. Знаешь, если долго смотреть на падающий снег, а потом задержать дыхание, то кажется, будто с пузырьками всплываешь со дна озера, сквозь толщу темной воды.
В тот вечер я не заметила, как опустилась холодная ночь. С трудом разогнув окоченевшие ноги, я спустилась вниз, вышла на дорогу, тут же рядом остановилась машина. На Ленинский, сказала я.

Они привезли меня к какому-то озеру, и я подумала, вот тебе и пузырьки. Справа был лес, впереди недостроенные коттеджи.
Вот так глупые девчонки и пропадают, сказал один, но мы тебя топить не будем, мы просто поедем на дачу. Другой вытаскивает бутылку вина, они по очереди пьют, протягивают мне. Я делаю вид, что тоже пью, они одобрительно смеются.
Меня лихорадит под коркой ледяного пота, но я весело болтаю с ними, потому что понимаю, что если начну сопротивляться, будет хуже.
Мне надо в туалет, говорю я. Они ухмыляются. Слушай, обращаюсь я к одному, интуитивно определив в нем главного, - всё в порядке, но сейчас мне надо в туалет. Подержи, протягиваю я ему бутылку вина, только не пей без меня. Он расслабляется и кивает, я трогаю его за руку, - я быстро. Обхожу машину, расстегиваю куртку и... сломя голову бросаюсь бежать в лес, с крутого обрыва. Некоторое время слышу позади сопение и мат, но я несусь быстрее лани, не замечая, что бегу по вязкой жиже. Когда останавливаюсь, вижу, что стою в трясине из грязи и снега, вокруг непроглядная темнота и густая чаща. Я еще долго прислушиваюсь и слышу, как вдали заводится мотор и отъезжает машина.
Потом я бреду по лесу, вдоль дороги, на дорогу выхожу только тогда, когда вижу свет городских огней. Через какое-то время рядом со мной останавливается милицейский уазик. Черт, думаю я, вас только не хватало. Но это не профессиональные менты, а просто нормальные люди, поэтому меня просто спросили что случилось. Я рассказываю, как остановила попутку и что было после, и говорю, что мне надо домой. По пути один мент, помоложе, все время оглядывается на меня и читает нотацию, мол, осторожней надо быть, потом просит телефон. Вот же мудаки. Захожу в подъезд. Я дома.

Я хотела избавиться от этой любви, я устала от нее, она мне надоела, я ненавидела себя за неё. Я была отравлена этой любовью так, что на годы забыла, что такое секс и общение с другими людьми.
Это я всё говорю, чтобы понятно было, кем для меня был этот человек. Я жила тайной надеждой, что когда нибудь мы снова будем вместе. Я не могла позвонить ему сама – гордость там, то-сё, да и зачем? Чтобы наступил очередной виток эйфории с безумием, и потом опять - непролазная депрессия? Ведь всё я понимала умом - что будущего у нас нет, что мы разные, что я ему не сильно нужна.
Мы расстались плохо, я сделала ему больно, он мне сделал больно, наговорили друг другу гадостей. Но это всё было неважно. Меня грело одно его присутствие где-то рядом, возможность случайной встречи, возможность его звонка, возможность примирения, возможность того, что мы оба изменились и может быть...

Однажды он позвонил, спросил как я. Он сказал, что хочет попросить прощения за то, что так все у нас вышло. Сказал, что в тот момент был «не в себе». Я простила его сразу. За весь ад нестерпимой душевной боли. За все муки неизвестности. За страдания, от которых болело всё внутри и то, чему я не могу дать названия. Душа? Не знаю… может быть, но мне кажется души ТАК не болеют, они умирают не выдерживая этой боли. И вот я отбросила эти годы, словно их и не было, ведь главное – он хотел начать все сначала.
Несколько дней мы висели на телефоне, я счастливая идиотская дура выливалась в трубку лимонной патокой, пока не… Наши отношения всегда были похожи на боксёрский матч - кто кому сильнее врежет. С той разницей, что в боксе сохраняются правила игры. Как всегда, начинал он. Он врезал мне, сообщив про свои любовные похождения. Так, чтоб не встала. Но я встала и стояла усмехаясь и вытирая кровь. Все читали Воннегута? - лед девять, - внутри все застыло, я снова говорила с пустотой.

Мы опять все провалили, мы жали на разные кнопки, мы никогда не успевали друг за другом, мы опоздали в своё несбывшееся будущее ещё тогда, когда он посадил меня в автобус три года назад. Это был чужой человек, он всегда был чужим, я поняла это почти сразу, но приняла только через годы страданий и ожиданий. Удивительное чувство. Даже не боль, потому что боль - это слишком маленькое слово.
Мы снова расстались, так и не встретившись, он снова причинил мне боль, он снова не понял меня, а я не поняла его, а может быть таким образом он самоутверждался за мой счет. И тогда впервые в жизни я почувствовала себя абсолютным нулём, но потом я вдруг испытала неожиданный прилив злых сил, словно мне удалось пережить собственную смерть.
Понимаешь, я впервые почувствовала вкус смерти, вернее, именно в тот момент, когда он врезал мне и исчез снова, я поняла, что не буду жить вечно. Некоторым на постижение этого нужны годы или катастрофа. Все эти годы я тосковала о чужом человеке. Это настолько жуткое отчаяние, что поняв это, остается только один выход: вырваться на свободу. Кто не способен или не хочет этого понять и вырваться из плена – из любого плена, тому остается только уползти в свою конуру и тихо подохнуть. Он подарил мне ощущение смертности, ко мне пришло полное и безоговорочное понимание, что моя жизнь принадлежит мне и больше никому.

Через полгода он, нет, не позвонил, он приехал. Я надела то самое маленькое черное платье и вышла к нему. Мы долго сидели молча, слов почему-то не было. Ярко светило солнце. Несмотря на жару, я дрожала и мерзла. Его руки тоже дрожали.
Потом мы поехали в какое-то тихое кафе. Смутно помню, о чем мы говорили, но помню, что в его глазах светилось счастье.
Под утро мы поехали к нему, по очереди приняли душ и стали приходить в себя.
Я сидела в кресле, он опустился передо мной на колени. А я смотрела и думала, что между мной и этим человеком нет больше ничего общего. Меня той больше нет. Ничто больше не связывает меня с ним. Существовал ли он вообще? Как получилось, что я ждала его, именно его? В какие игры играл он, когда я ждала? Что происходит сейчас в этой квартире? Что я вообще здесь делаю?
А он в это время говорил, говорил, говорил….

Он говорил и плакал. Он обнимал меня до боли, шептал нежные слова. Он говорил, что его бросали, его предавали, его любили, но… он говорил, что наказан за то, что так вёл себя со мной. Я понимала о чем он, о чём его слезы - об упущенных возможностях, о той любви - настоящей, о которой мечтают все, и которую ему никто так и не подарил и которую могла дать ему я. О годах, которые мы могли бы прожить вместе, обо всех ошибках и несбывшихся мечтах. А еще он плакал от счастья, он думал, нет - он был уверен, что теперь все будет так, как он хотел, потому что он понял и решил все исправить, он наконец-то решил быть со мной. Он решил…
Целуя мои руки, он шептал: малышка, не верю, что мы снова вместе, как я глупо тебя потерял, но вновь нашел и теперь никому не отдам.
Я подумала, что глупее слов не слышала.
А он продолжал говорить, что теперь мы точно не расстанемся. У меня есть всё, а жизни нет, понимаешь, спрашивал он?
Мне ли не знать, такое нередко случается - когда, все есть, а жизни - нет. О, да, - я хорошо понимаю.
Я куплю тебе новую машину, мы будем заниматься своим делом, продолжал он, - а можешь вообще не работать. Я буду заботиться о тебе. Ты родишь мне дочку похожую на тебя.

Он уснул в слезах, опустошенный и счастливый. Он спал и улыбался улыбкой человека, уверенного в завтрашнем дне. Улыбкой человека, который получил всё, что хочет.
Господи думала я, господи, и слышала, как где-то рядом хохочут как гиены демоны мести. Но мне было уже все равно. Поздно, как поздно, какая глупая победа. Какая свинячья победа, потому что она уже никому не нужна. Из всей душевной глубины рвалась к тебе навстречу. Но… вот мосты разведены, и больше незачем и нечем.

Я отправилась в ванную, смыть его запах, встала под горячий душ. Вода омывала мое поднятое лицо, плечи, руки, стекала к ногам и уходила в черную дыру. Как в преисподнюю.

Я ушла, пока он спал. Не выношу, когда меня называют малышка. Не выношу запах имбиря. Наконец-то я больше его не любила. Он никогда больше не будет в моей жизни тем, чем был раньше. Всю жизнь он срывал цветы, нюхал и бросал, а сейчас остановился и задумался. Но я уже стала другой. Между нами прошла сама Жизнь… Понимаешь?
Понимаю…

Надо постараться извлечь из любви всю сладость, какая только возможна, сказала мне как-то Марысь. Я извлекла всю боль. Тогда я не умела любить так, как сейчас, тогда я многого не понимала. Впрочем, что толку об этом сейчас...
А сейчас я лежу рядом со своим любимым человеком и пишу тебе. Мы только что вышли из моря, освеженные купаньем, солнце обжигает, но не может одолеть эту свежесть. Я вижу, как у него под кожей, во впадинке между ребер бьется сердце. От него пахнет цветами и дождем. Так пахнут любимые – лучшими ароматами земли.
Он встал, поцеловал меня и снова направился в воду, а я смотрю ему вслед. Он обернулся и улыбается мне.
______________
Нам не дано знать, ради чего была эта любовь, эта дружба, это знакомство, этот случай, эта жертва или подвиг. Это становится ясно только потом. Да и то не всегда.
Я, в общем-то, вот о чём. Есть человек, которого я так же любила и так же места не находила после расставания. Но если мы когда нибудь встретимся случайно, то оба сделаем вид, что не видим друг друга, прошьём друг друга взглядом насквозь... А даже если не так, то все равно не вернуть того, что было. Можно попытаться убедить себя, будто мы забыли о прошлом, и постараться наладить отношения, вот только налаживать уже нечего. Потому что вырванные из тебя куски не прирастут обратно.
И главное - больше не о чём говорить. Вообще.
И пусть я пока ещё помню его любимые жесты, слова, движения; знаю, когда он улыбается вот так, а когда – так. Это было тогда. Не теперь. Теперь между нами прошла Жизнь и скоро забудется всё.

Это всё о том, что на самом деле всё просто - есть люди, которые хотят слышать тебя и понимать, а значит - ты им опора, а они тебе. И незаметно для себя, без всяких усилий, вы объединяетесь в одну большую душу. А все остальные рано или поздно сходят с дистанции. Никакой мудрости жизни здесь нет. Так что не волнуйтесь, от боли действительно останутся только расплывчатые контуры воспоминаний и всё будет хорошо)
Ваше Тэ.)

Сохранено