Заболевания со статистикой в России в разы хуже, чем на Западе (1) и рассказы будущих медиков (2)

pora_valit — 16.04.2013

Синхронно набрёл в ЖЖ на пост со ссылками на несколько статей на медицинские темы, связанные с направлением сообщества. Ну или, вкраце, где лучше жить, если вам дорого ваше здоровье.

Вначале под катом будет про то, что "Светлана Рейтер обнаружила десять заболеваний, по которым статистика в России в разы хуже, чем на Западе, и выяснила, почему так происходит и что с этим делать" ("Как считают врачи"), а потом студенты центральных медицинских ВУЗов расскажут, почему ситуация с этим имеет не слишком много, ИМХО, шансов на улучшение в обозримом будущем («Если мы чего-то не знали, с нас просто брали обещание не работать хирургами»). Но это так, для красивых слов, а в основном там будет про взятки.


Начнём с первого источника, про десять заболеваний:

Светлана Рейтер обнаружила десять заболеваний, по которым статистика в России в разы хуже, чем на Западе, и выяснила, почему так происходит и что с этим делать.

В России проводится в 10 раз меньше трансплантаций почки, чем необходимо

Количество ежегодных трансплантаций почки на 1 млн человек: Россия — 5, США — 40,6

ПРОБЛЕМА Трансплантация необходима при хронической почечной недостаточности, когда орган уже не справляется со своими функциями. Согласно статистике в год на миллион населения требуется около 50 трансплантаций. В России, по данным Российского диализного общества и Российского трансплантологического общества, таких операций делают 5 на миллион, в США, по данным United Network for Organ Sharing, — 40,6 на миллион. «В нашем листе ожидания на трансплантацию почки 70 человек, — говорит Михаил Каабак, зав­отделением трансплантации почки Российского научного центра хирургии. — У нас есть такая графа, называется „продолжительность ожидания“. В ней числится человек, который ждет пересадки 51 месяц. У нас вообще масса странных проблем: например, согласно российскому закону донорами могут быть только генетические родственники, то есть жена не может отдать почку мужу. И если нет подходящих родственных органов, то остаются только трупные. А наши люди не верят в справедливое распределение трупных органов, и правильно делают, что не верят. Распределяют их, в известном смысле, от фонаря. Помимо нас в Москве пересадку почки делают в шести клиниках. Согласно их данным, 40% людей из листа ожидания почку пересадили в течение трех месяцев. Но мы не знаем, что это за люди. Вот у нас годовалый ребенок стоит в листе ожидания год, и может ждать еще два года, а в некоторых местах пациенты получают почку практически сразу. Почему? Во-первых, коррупция. Во-вторых, с более сложными пациентами возиться никому неохота. И получается так: четыре человека из десяти ждали свою почку три месяца, а остальные — годами».

РЕШЕНИЕ «В США среднее время ожидания трансплантации — от года до двух, публикуются открытые данные по количеству пересадок, и общество более образованно: можно отдать почку жене, мужу, другу, можно стать донором анонимно, — продолжает Михаил Каабак. — Лист ожидания трансплантации должен быть общим. Время ожидания должно засчитываться пациенту в качестве бонуса: год прождал, поднимаешься на верхнюю позицию. Это будет капать хирургу на мозги. Вот у меня в листе ожидания пятеро младенцев. Вы думаете, я хочу им почки пересаживать?! Категорически не хочу. Это трудно, мне приятнее почку пересадить человеку взрослому, крепенькому, нежирному — оперировать удобнее. Но нужно, чтобы фамилии этих младенцев всплывали наверх, и моя совесть проснулась. И заставлять меня должны не другие люди, а работающая система».

Больные муковисцидозом в России живут в 1,5 раза меньше, чем на западе

Медиана выживаемости больных муковисцидозом: Россия — 25 лет, Европа — 39 лет

ПРОБЛЕМА Муковисцидоз — самое распространенное из наследственных заболеваний. Из-за генной мутации организм больного не может вырабатывать белок, называемый трансмембранным регулятором муковисцидоза; как следствие, нарушается работа потовых и слюнных желез; поражается слизистая бронхов и пищеварительный тракт; в итоге выходят из строя легкие, поджелудочная железа и печень. Развитие заболевания можно компенсировать медикаментами — препаратами, разжижающими мокроту (муколитики), бронхорасширяющими, антибиотиками, ферментами и витаминами, но применять их нужно обязательно в комплексе. При этом бесплатно весь комплекс лекарств выдается больным муковисцидозом только в Москве — в остальных регионах России их обеспечивают лишь муколитиком пульмозимом. Существует и проблема диагностики. Елена Амелина, завлабораторией муковисцидоза НИИ пульмонологии: «С 2007 года муковисцидоз входит в обязательный скрининг новорожденных в России, но многие из тех, кто был рожден раньше, не имеют правильного диагноза. Им ставят гайморит, гнойный бронхит, печеночную недостаточность, астму, каждый врач выписывает им свои лекарства, и правильной терапии, позволяющей вести полноценную жизнь, они не получают». Для сравнения: если в общеевропейском регистре ECFF Patient Registry числятся 30 тысяч больных муковисцидозом, то в общероссийском регистре НИИ пульмонологии — всего 2 тысячи. В результате если в Европе половина больных муковисцидозом доживают по крайней мере до тридцати девяти лет, то в России — до двадцати пяти.

РЕШЕНИЕ Помимо развития диагностики принципиально важно, чтобы все больные муковисцидозом — вне зависимости от региона — лечились в условиях специализированного центра и постоянно получали весь комплекс лекарств — например, на базе тех же специализированных лечебных центров. «Больные тратят на лечение два часа в день и при этом могут вести довольно активную жизнь, оканчивать институты, создавать семьи, — говорит Елена Амелина. — Но эти два часа — сущая мелочь в сравнении с тем временем, которое они и их близкие тратят на походы по инстанциям и стояние в очередях. Лечение происходит прерывисто: удалось что-то выбить — проводим терапию, препарат заканчивается — и терапия вместе с ним. Вывод отсюда таков, что эта 14-летняя разница в медиане выживаемости между Россией и Европой — совершенно искусственная вещь».

Дети в России в 10 раз чаще болеют тяжелыми формами ротавирусной инфекции, чем на западе

Тяжелые случаи ротавирусной инфекции на тысячу заболевших: Россия — 145, США — 15

ПРОБЛЕМА Ротавирусная инфекция, более известная под просторечным названием «кишечный грипп», — заболевание преимущественно дет­ское. «Ее опасность, — поясняет Людмила Мазанкова, завкафедрой детских инфекционных болезней Российской медицинской академии последипломного образования, — связана с развитием осложнений, ведущих к летальным исходам». По оценкам независимых экспертов, в прошлом году в России ротавирусной инфекцией переболели более 700 тысяч детей (500 случаев на 100 тысяч), причем в данных Роспотребнадзора — 102 тысячи человек — были отражены лишь тяжелые случаи с госпитализацией. Для сравнения, в США, где ротавирусы поражают 1 млн детей в год, госпитализируются (оценочно) 10‑20 тысяч.

РЕШЕНИЕ Против ротавирусных инфекций разработаны две вакцины — ротарикс (эффективна в отношении только одного из типов вируса), и ротатек, которая действует против пяти. В Мексике, где такие прививки стали обязательными с 2007 года, число детей, госпитализированных с осложнениями, снизилось за это время на 40%; в США с начала массовой вакцинации количество тяжелых случаев сократилось на 58-86%. Почти во всех странах мира вакцинация против ротавирусной инфекции включена в национальный календарь обязательных прививок, но в России они обязательными не считаются: зарегистрирована лишь ротарикс (с 2007 года), прививку можно сделать только на платной основе и далеко не в каждой клинике. «Нам необходима повсеместная вакцинация, поскольку от ротавирусной инфекции невозможно избавиться никакими другими мерами, — считает Людмила Мазанкова. — Невозможно продезинфицировать всю воду, невозможно проконтролировать все без исключения пищевые продукты. Но если ребенку сделать прививку от ротавирусной инфекции, он будет болеть гораздо легче или не заболеет вовсе».

В России выявляется всего 0,5% случаев злокачественной гипертермии

Количество людей, умирающих в год от злокачественной гипертермии на 100 млн человек: Россия — 49, США — 4,4

ПРОБЛЕМА Злокачественная гипертермия — редкое и опасное состояние, которое возникает во время общей анестезии из-за генетического порока: аномальная реакция на препараты, используемые при ингаляционном наркозе, приводит к резкому повышению потребности организма в кислороде, работа жизненно важных органов прекращается, и человек может умереть прямо на операционном столе. «Я впервые столкнулся с этим в 1996 году, когда даже в очень уважаемых российских руководствах злокачественная гипертермия не упоминалась, — вспоминает Геннадий Прокопьев, доцент кафедры анестезиологии Российского государственного медицинского университета. — Мальчишка, 14 лет, поступил в операционную с резаной раной ладони. Схватил какую-то железяку, пересек себе сухожилие, надо было его сшивать. Оперировали под местной анестезией, но ему стало больно, и я предложил подышать через маску. Потом у него началась тахикардия, температура повысилась до 41°С, и, несмотря на все наши усилия, мальчик умер». В России с 1996 года выявлено всего шесть случаев злокачественной гипертермии, три из них — с летальным исходом. В США таких случаев, по данным Malignant Hyperthermia Association of the US, фиксируется около 200 в год, из них около четверти — у детей. При этом смертность удалось снизить с 65-80% до 7% благодаря антидоту — препарату дантролен, который есть в любой клинике, где проводят общую анестезию. В России этот препарат даже не зарегистрирован. В год в нашей стране злокачественная гипертермия должна проявляться примерно у 100 человек, 70% из них умирают.

РЕШЕНИЕ «Молниеносное развитие злокачественной гипертермии может случиться где угодно и когда угодно: не только во время операции, но даже если тебе делают МРТ, а у тебя клаустрофобия, и ты просишь, чтобы тебе „дали поспать“, — говорит Геннадий Прокопьев. — Мы можем проводить только симптоматическое лечение: растет уровень глюкозы — снижаем глюкозу, растет калий — понижаем калий. Но только инъекция дан­тролена дает ощущение надежности. Без этого препарата ты бьешься со смертью один на один. Либо выиграешь, либо — нет».

В России клещевой энцефалит встречается в 8 раз чаще, чем на западе

Случаи клещевого энцефалита на 1 млн человек: Россия — 18,8, Австрия — 2,4

ПРОБЛЕМА Клещевой энцефалит — вирусная инфекция, которая поражает центральную нервную систему и может привести к параличу и даже смерти больного. В прошлом году, по данным Роспотребнадзора, у нас в стране был зарегистрирован 2681 случай клещевого энцефалита. Для сравнения, в Австрии, которая по эндемичности энцефалита очень близка России, таких случаев было всего 20. В пересчете на миллион населения это 18,8 и 2,4 случая соответственно. «Если мы пересчитаем число случаев на все население России, то цифра у нас получится не очень большой. Но, поскольку энцефалитный клещ группируется в особо опасных районах, распределять данные по всей территории страны не совсем корректно, — говорит Галина Карганова, завлабораторией биологии арбовирусов Института полиомиелита и вирусных энцефалитов имени М.П. Чумакова. — Самые опасные районы — Сибирь, Урал, Дальний Восток, Карелия, но в последнее время повышается заболеваемость в Центральной России. Мы привыкли считать, что энцефалитный клещ где-то там, далеко, а он рядом — в Ленинградской, Тверской, Псковской, Костромской, Ярославской областях. При этом для заболевания характерна цикличность: предыдущий пик в Рос­сии приходился на 1996-1999 годы. По прогнозам специалистов, сейчас начинается новый цикл, и пик может случиться через год, а может — уже этой весной».

РЕШЕНИЕ Галина Карганова: «Самый эффективный способ защиты от энцефалита — вакцинация. Возьмем ту же Австрию: до 1990 года она лидировала в Европе по заболеваемости клещевым энцефалитом. Но затем в стране была введена массовая вакцинация, заболеваемость резко снизилась, и случаи энцефалита теперь встречаются только среди приезжих, иностранцев. Положительный пример в России — Свердловская область, где привито 85% населения. Это ужасный очаг клещевого энцефалита, но случаи заражения бывают только среди не привитых людей. Вакцинация относительно развита на Алтае, но больше — нигде, хотя эндемически опасных районов на территории России насчитывается свыше сорока».

В России не диагностируется 93% детей с тирозинемией

Диагностика новорожденных детей, страдающих тирозинемией, в России: 7% диагностированы, 93% не диагностированы

ПРОБЛЕМА Тирозинемия — генетическое заболевание, при котором организм разрушается токсичными продуктами распада аминокислоты тирозин. В первую очередь страдают печень и почки; с острой формой дети умирают в возрасте до 1 года, с хронической — до 12 лет. С 2007 года в Научном центре здоровья детей (НЦЗД) наблюдаются пять больных тирозинемией, хотя за это время их должно было родиться по крайней мере в 15 раз больше. «В России таким детям ставят острую печеночную недостаточность, врожденный цирроз печени, многие умирают от кровотечений и сепсиса, — рассказывает Светлана Полякова, старший научный сотрудник НЦЗД. — У нас нет даже орфадина, который получают все зарубежные больные». По данным Swedish Orphan Biovitrum — производителя орфадина, в Европе этот препарат сейчас получает 521 человек.

РЕШЕНИЕ Светлана Полякова: «Сейчас все, что нужно для диагностики тирозинемии, есть только в нашем институте и Медико-генетическом научном центре РАМН. Но даже у нас нет препарата — курс на один месяц стоит 16 тысяч евро. Я посчитала: на пятерых наших детей нужно 46 млн рублей в год. Родители двоих из них написали письмо в Минздрав, но оттуда им пришло направление на трансплантацию печени. Преступно трансплантировать, когда можно просто лечить».

В России не диагностируется 90% детей с врожденным гипер­инсулинизмом

Диагностика детей, страдающих гиперинсулинизмом, в России: 10% диагностированы, 90% не диагностированы

ПРОБЛЕМА Врожденный гиперинсулинизм — генетическое заболевание, которое приводит к нарушению работы поджелудочной железы; в кровь младенца поступает слишком много инсулина, уровень сахара критически снижается (наступает гипогликемия); начинаются судороги, которые влекут за собой тяжелые неврологические осложнения. C 1998 года в Эндокринологическом научном центре РАМН обследованы всего 42 больных, при этом, согласно данным о распространенности заболевания (1 случай на 40-50 тысяч новорожденных), за это время должны были родиться около 450 таких детей (в регистре European Registry for Congenital Hyperinsulinism, который ведется с 2001 года и объединяет данные по Франции, Германии и Великобритании, — 841 человек). «Низкий уровень диагностики может быть связан с тем, что гипо­гликемии вообще очень по-разному проявляются у новорожденных. Бывает тяжелое течение, которое требует лечения с первых дней жизни. Я думаю, очень много новорожденных погибают в родильных домах в связи с тем, что это не выявляется, — говорит Мария Меликян, аспирант Центра эндокринологии. — А бывает течение мягкое, почти бессимптомное, которое может проявиться судорожными синдромами. Эти пациенты годами наблюдаются у невролога с ложным диагнозом „эпилепсия“ и получают совершенно не­эффективную противосудорожную терапию».

РЕШЕНИЕ В некоторых случаях лечить гиперинсулинизм можно медикаментозно — диазоксидом, годовой курс которого стоит 700 евро. В России он не зарегистрирован, и только 18 детей, наблюдающихся в Центре эндокринологии, получают препарат. Мария Меликян: «Родители покупают его в Европе, но российские рецепты там не принимают, и они переплачивают безумные деньги. Если лекарство заканчивается, я должна либо класть ребенка под капельницу с глюкозой, что не может продолжаться долго, либо удалять ему поджелудочную, что в большом проценте случаев приводит к развитию сахарного диабета».

В России от острых инфарктов умирает в 1,5 раза больше людей, чем на западе

Доля инфаркта в ежегодной смертности: Россия — 39%, США — 26%

ПРОБЛЕМА По данным академика Евгения Чазова, инфаркт — причина 39% всех смертей, регистрируемых в нашей стране, то есть ежегодно от инфарктов в России умирают чуть менее 800 тысяч человек. В США таких смертей — 620 тысяч в год (26%). По словам кардиолога Российской детской клинической больницы Ирины Белокриницкой, это во многом объясняется недостатком профилактики сердечных заболеваний: «Инфаркт может случиться в любом возрасте и становится общей проблемой примерно с 14 лет».

РЕШЕНИЕ Ирина Белокриницкая: «Каждый здоровый человек хотя бы раз в год должен делать эхокардиографию с нагрузочными пробами, сдавать детализированные анализы крови. В теории это несложно, но на практике — трудноисполнимо: очереди в поликлинике растягиваются на месяцы». Если бы подобные меры (рутинные в США) практиковались в России, смертность от инфаркта сократилась бы минимум на 20%.

В России первичный иммунодефицит не диагностируется у более 70% детей

Количество диагнозов на 1 млн человек: Россия — 6, Европа — 27

ПРОБЛЕМА Первичные иммунодефициты — это комплекс врожденных заболеваний, при которых организм полностью или частично лишен способности бороться с инфекциями. «Эти дети выглядят как обычные дети, большинство из них, пока не заболеют, развиваются нормально, — говорит завкафедрой иммунологии и аллергологии Федерального научно-клинического центра детской гематологии Анна Щербина. — И сказать сразу, что с этим ребенком что-то не так, нельзя. Потом они же умирают не от самого иммунодефицита, а от гриппа, пневмонии, от кишечной инфекции. Я — человек ангажированный, я не педиатр, и на любой понос смотрю как на иммунодефицит. А любой педиатр смотрит на понос как на понос». Согласно данным регистра European Society for Immunodeficiencies (13506 пациентов с первичным иммунодефицитом с 1983 года), распространенность этого заболевания — 1 на 10 тысяч новорожденных. В России с 1990 года было поставлено 900 диагнозов, но при среднем числе новорожденных 1,55 млн в год их должно было быть больше 3,2 тысячи, то есть 70% детей остались без диагноза, а те, кто страдал самой тяжелой формой иммунодефицита — комбинированной иммунной недостаточностью, — умерли в младенчестве без единого шанса получить помощь. При этом основной массе людей с первичными иммунодефицитами нужна всего лишь регулярная иммуноглобулиновая терапия, однако после того, как им исполняется 18 лет, они теряют инвалидность и возможность получать бесплатные лекарства. Анна Щербина: «Без иммуноглобулина больной умрет далеко не сразу — перед смертью он сильно помучается».

РЕШЕНИЕ «Диагностика первичного иммунодефицита — довольно высокотехнологичное исследование, и не нужно иметь в каждом лечебном учреждении такие возможности, — считает Анна Щербина. — Страна большая, посылать людей на исследования нерентабельно. Но есть пример зарубежных стран, где лабораторные анализы отправляют в соответствующие центры по почте. Должны быть хорошие центры в разных регионах, не только в Москве, потому что из Петропавловска-Камчатского нам не то что ребенка, но и кровь довезти не могут. А у нас на всю страну пять центров».

В России не диагностировано 86% больных с легочной артериальной гипертензией

Диагностика людей с легочной артериальной гипертензией в России: 14% диагностированы, 86% не диагностированы

ПРОБЛЕМА При легочной артериальной гипертензии (ЛАГ) повышается кровяное давление в артериях, ведущих от сердца к легким; это приводит к сердечной недостаточности, и, если ЛАГ не диагностировать вовремя, больной умирает в течение полугода. Но симптомы болезни неспецифичны: одышка, быстрая утомляемость, боли в серд­це, кашель. Тамила Мартынюк, завотделением в отделе системных гипертензий Российского кардио­логического научно-производ­ственного комплекса: «Очень часто мы просим больных принести более ранние анализы, и оказывается, что первые признаки ЛАГ у них были много лет назад, но определить их не сумели». В США с 2006 года зарегистрировано уже 2493 пациента с ЛАГ, в России регистр, который ведется в НИИ кардиологии, за 15 лет учел всего 204 человека, хотя их должно быть примерно в семь раз больше.

РЕШЕНИЕ Чтобы отследить ЛАГ на ранней стадии, в Европе созданы скрининговые программы. При первом же подозрении больного направляют на обследование в экспертный центр; в одной только Италии таких центров семь.

В России не учтено 90% людей с миопатией Дюшенна

Количество людей с диагнозом миопатия Дюшенна: Россия — 2000, США — 45 333

ПРОБЛЕМА Миопатия Дюшенна — самая распространенная нервно-мышечная генетическая болезнь, которая поражает исключительно мальчиков. С 1995 года в Ассоциацию «Надежда», которая занимается такого рода заболеваниями, обратились 2 000 пациентов, хотя только за эти 16 лет в России их должно было родиться вдвое больше, не говоря уже о тех, кто родился раньше (всего по стране — чуть меньше 20 тыс.). В США, по данным RightDiagnosis.com, зарегистрировано 45 333 случая миопатии Дюшенна, что вполне соответствует общемировому эпидемиологическому прогнозу 30 случаев на 100 000 новорожденных мальчиков. «На местах участковые врачи практически ничего об этом заболевании не знают: многим пациентам часто ставят диагноз ДЦП, и это объяснимо, поскольку клиника заболевания размыта, — говорит Наталья Герасимова, президент Ассоциации „Надежда“. — Часто врачи говорят: „Ваш сын просто ленивый, он и на физкультуре бегает хуже всех“. А в 11 лет ребенок садится в инвалидную коляску, развивается сколиоз, деформируются стопы. Лекарств, которые бы остановили развитие этого заболевания, нет. В обязательный скрининг новорожденных миопатия Дюшенна не входит. В Москве есть единственный центр, расположенный на базе детской областной больницы, где проводится симптоматическое лечение таких пациентов: поддержка сердца, ортопедическая помощь, поддержка дыхательной системы. Для наших больных там всего пять коек. В регионах таких больных со скрипом кладут только в детские больницы, а после 18 лет их класть некуда».

РЕШЕНИЕ В США с 2010 года проводится скрининг новорожденных мальчиков на миопатию Дюшенна. В том же году начались клинические испытания препарата, разработанного в лаборатории Prosensa, который приостанавливает развитие болезни. Но для того, чтобы начать принимать этот препарат, нужно иметь четкий диагноз, подтверженный на молекулярном уровне.

В России не диагностируется 74% детей с цистинозом

Диагностика людей с цистинозом в России: 26% диагностированы, 74% не диагностированы

ПРОБЛЕМА Цистиноз — генетическое заболевание, в результате которого в организме накапливается слишком много аминокислоты цистин, что приводит к тяжелым повреждениям почек, роговицы, поджелудочной и щитовидной железы, нервной системы. «Уже на ранних этапах болезни почки работают несовершенно, больной теряет жизненно важные вещества: бикарбонаты, фосфор, аминокислоты, калий, — говорит Алексей Цыгин, завотделением нефрологии Научного центра здоровья детей РАМН. — Плюс к тому, из организма выводится большое количество воды. Дети страдают от обезвоживания, у них развивается рахит, а им ставят ошибочные диагнозы, например, несахарный диабет. К нефрологу они попадают слишком поздно». В России за 5 лет было выявлено 11 детей с цистинозом, один из них умер. При этом за тот же срок родиться их должно было в четыре раза больше. В международный регистр Cure Cystinosis International Registry за один только 2010-й — первый год его существования — уже успели включить данные о 513 пациентах.

РЕШЕНИЕ Для диагностики необходима хорошая клиника с офтальмологическим и молекулярно-диагностическим исследованиями. Существует действенный препарат «Цистогон», который способствует уменьшению цистина в клетках и притормаживает развитие заболевания. Если своевременно выявить болезнь и начать давать препарат пациенту до года, почечная недостаточность начинается только во взрослом возрасте отдаляется до зрелых лет. В России этот препарат не зарегистрирован.

******************************************************

А теперь посмотрим, какова ситуация с подрастающими медицинскими кадрами, причём не в каких-нибудь заштатных ВУЗах, а в, полагаю, ведущих учебных заведениях страны.
Ввиду обилия случаев приведу выдержки из статьи, полный текст есть по ссылке выше.

«Если мы чего-то не знали, с нас просто брали обещание не работать хирургами»
28 апреля 2011, 13:57

Студенты-медики объясняют, почему в России нельзя болеть, почему они ни за что не стали бы лечиться у своих однокурсников и сколько стоит зачет, экзамен или медицинский диплом. Записали Светлана Рейтер и Дарья Саркисян.

В.В.,

Студент 3-го курса Московского медицинского университета имени Сеченова (Первый мед)
«Когда я пришел получать студенческий билет, мальчик с четвертого курса мне рассказал, что некоторые студенты даже машины продают, чтобы только остаться в университете. Тема взяток у нас очень легкая, на самом деле. Схема проста: выжидаешь момент и идешь с преподавателем на контакт. Если времени до зачета или экзамена осталось совсем чуть-чуть, подходишь к преподавателю, когда он один, и называешь сумму. Вообще, у нас в университете сложнее получить зачет, чем экзамен, поэтому и стоят они часто одинаково — около 15 тысяч рублей. Например, экзамен с зачетом по биоорганической химии стоит 30 тысяч. В сумму входит четверка по заранее выбранному тобой билету. На кафедре микробиологии, я слышал, за зачет один преподаватель брал 60 тысяч. Но зачет студентам не ставил, на том и прокололся — донесли новому ректору, тот сказал, что если кто-то из студентов может подтвердить этот факт, преподавателя уволят. Несколько учащихся написали анонимные записочки, его и уволили.

Я хочу стать пластическим хирургом. Определяю для себя необходимые предметы — анатомия, общая хирургия — и их учу, а за остальное заношу денежки. Если у тебя с начала семестра совсем плохо идут дела, ты договариваешься на дополнительные занятия — конечно, совершенно неофициальные. Можно ходить на занятия одному, можно — небольшой группой. Я договаривался с преподавателем по биоорганической химии на десять индивидуальных занятий, 15 тысяч рублей. Потом сказал ему, что мне бы еще хорошо и экзамен сдать, он говорит: «Это обойдется в ту же сумму».

Процедура оплаты «черных» занятий выглядит так: преподаватель встает, прощается, а потом говорит: «Деньги кладите под бумажку или в конверт». Или раскрывает в конце занятия журнал, куда все студенты скидывают деньги, чтобы преподаватель сам их в руки не брал. Один раз мне попался жесткий преподаватель по физике, завалил на экзамене. Я нашел другого: 6 тысяч — тройка, 12 — четверка. Меня это даже немного удивило — видно, есть у него остатки совести. Старенький такой преподаватель, хороший. Сказал мне, чтобы я деньги не в университете передавал, а приехал к нему домой.

Берут все. У нас есть преподаватель по анатомии. К нему приходит группа, и он первое занятие начинает с опроса, кто у кого родители. И начинается: пусть мне поездочку оформят, кольцо купят, галстук, гвозди на дачу. Поэтому в нашем университете надо скрывать свои понты и не показывать богатство. Я еще слышал, что через этого преподавателя можно зачеты по другим предметам делать — по гистологии, например, но я за гистологию на втором курсе сам платил, без всяких посредников.

Я знаю всего одну преподавательницу, которая не берет денег, она английский ведет. Когда я ей нагло сказал: «Давайте я заплачу денег, а вы мне — зачет», — она ответила: «Ни в коем случае! Иди в кассу, оформляй 10 занятий по 600 рублей и приноси квитанцию». Я ее очень полюбил: мы занимались с ней год, и в итоге я сам сдал экзамен».

Т.,

ординатор, выпускница Ростовского государственного медицинского университета
«У нас брали деньги за все предметы, но в некоторых случаях обязательно, а в некоторых — по желанию. Обязательные взятки — это когда ты платишь за доступ к экзамену. Без денег тебя преподаватель даже слушать не станет. При этом выучить весь материал по предмету ты все равно обязан, деньги просто гарантируют тебе возможность сдать предмет, а оценка зависит от тебя. Помню, обязательными были взятки на экзамене по инфекционным болезням, на пятом курсе. Экзамен принимал довольно специфический профессор: очень статный, импозантный, вспыльчивый. О нем ходило много легенд: один раз он швырнул в студента стулом, в другой — сломал кому-то ключицу, в общем, мы боялись ему не платить, поскольку это грозило грубой физической расправой. А на кафедре оперативной хирургии все было устроено так: платишь четыре тысячи и можешь вообще не ходить на занятия. Потом, перед экзаменом, платишь еще четыре тысячи. Я так и сделала, поскольку никогда не планировала стать оперирующим хирургом. Деньги отдала преподавателю прямо в руки — в коридоре, при всех. Без конверта. Чистое бабло. Как будто пакет семечек на улице у бабушки купила.

Не могу сказать, знал ли обо всем этом ректор, но мне не хотелось бы говорить о нем плохо: во-первых, он недавно умер, а во-вторых, кафедра, которой он заведовал — наша профильная кафедра педиатрии, — была самой честной. Там нельзя было заплатить ни при каком раскладе. А ординатуру я проходила в клинике детских болезней на Пироговке. Помню, поначалу меня очень удивляло, что там не принято дарить профессорам подарки. У нас это было обычным делом — даже на нашей кафедре поздравить преподавателя с экзаменом, купить ему шампанского и фруктов, накрыть стол считалось нормой.

Моя подружка, менеджер, рассказывала мне, что в ее институте, если студент чего-то не знал, на это закрывали глаза: „Да ладно, не хирургов готовим“. А с нас, если мы чего-то не знали, просто брали обещание не работать хирургами — и все».

Х.,


Студент 1-го курса Московского медицинского университета имени Сеченова (Первый мед)
«Самое неприятное, если ты сам хорошо занимаешься, а преподаватель вынуждает тебя давать ему деньги. Он принципиально не ставит тебе хорошие оценки на экзаменах, как бы хорошо ты ни готовился. Он спрашивает тебя на коллоквиумах до упора и в итоге находит вопрос, на который ты не знаешь ответа. И так несколько раз подряд. Потом сердобольные старшекурсники объясняют, в чем дело. Сейчас уже даже я, хотя специально не интересуюсь, знаю, кому, что и за сколько можно сдать. Это как-то витает в воздухе: самый дешевый зачет — 5-10 тысяч, вместе с экзаменом — 30-40. Когда рассказываю знакомым, они удивляются — у них если и дают взятки, то какими-то окольными путями. А у нас все сразу известно.

По основному предмету, по специальности, у меня был преподаватель, который заваливал на коллоквиумах. Почти всю группу, 12 человек. Мы сначала честно ходили, пытались пересдавать. А он делал так: задаст десять вопросов, ты на все ответил, он задает одиннадцатый, на который ты ответа не даешь. Все — иди, доучи и приходи еще раз. Даже тройки не ставит. И так — у всех. Он хотел дополнительных занятий. Когда мы с ним это обсудили, все стало нормально. Пришлось взять больше десяти занятий, по полторы тысячи каждое. Они были плохие: сначала он что-то коротко, для вида, рассказывал, а потом это превратилось в совершенный бред. Он звонил сам и говорил: „Знаешь, у меня сегодня совсем нет времени, давай просто встретимся, за темы рассчитаемся, и все“. Если в деньгах говорить, то я потратил 25 тысяч.

Спорить с любым преподавателем в этом случае бесполезно: он, например, не дает студентам перевестись в другую группу. Можно, конечно, с ним воевать, но себе дороже: нам учиться еще пять лет. Я знаю человека, который ходил по каким-то ректоратам и деканатам. В итоге его перевели в лаборанты.

Одно могу сказать: я бы не хотел бы, чтобы мой ребенок попал к тем студентам, которые платили преподавателю деньги».

..........

Интерн Российского государственного медицинского университета (Второй мед)
«Я с детства знал, что пойду в медицину. Поступил в медицинский лицей. Но в 11 классе нам велели заниматься с репетиторами, и с этого все и началось: стало понятно, что человек с улицы в медицинский вуз поступить не может. Репетиторы обязательно должны быть преподавателями выбранного для поступления института. Смотрите, тут такая хитрая штука: министерство образования в мае подписывает билеты для июльских вступительных экзаменов, запечатывает и рассылает их по институтским кафедрам. Эти конверты строго-настрого запрещено распечатывать до экзаменов, но уже в мае мы знали все билеты по биологии, задачи по химии и прочее. Я сам видел ксерокопии билетов, где был указан месяц июль, хотя дело было в мае. Чтобы опознать работу «своего» студента в огромной стопке, преподаватели разработали специальный код. Например, на последней странице сочинения надо было написать условное предложение, а последний абзац начать с красной строки. В задаче по химии — начать решение со слова «пусть».

Я поступил в вуз, начал учиться на педиатрии. К летней сессии стали известны цены: $150 — зачет, $200 — зачет с экзаменом. Такую сумму, например, моя жена, учившаяся на лечебном факультете, заплатила за экзамен по анатомии. Но когда мы заканчивали третий курс, в обращение вошло евро, а номинал остался прежним. К четвертому курсу предметы стали сложнее, и цены выросли: например, за экзамен по патологической физиологии брали порядка 900 евро.
........
Пробелы в знаниях есть у всех выпускников медицинских институтов, поскольку обучение в них построено неправильно. Ни на одном из занятий за все шесть лет меня не научили делать элементарный внутримышечный укол. Упор делается на чистую теорию: тренироваться мы, видимо, должны были дома, на кошках. А взятки, конечно, прорехи в знаниях усугубляют. 60% выпускников медицинских институтов не идут работать врачами, но людей, которые в принципе хотят стать хорошими специалистами, еще меньше. Поэтому я, еще когда пришел на первый курс, четко понял, что в России болеть нельзя. Потому что страшно».

М.,

Студентка 4-го курса медицинского факультета Российского университета дружбы народов
«Сначала я училась в институте медико-социальной реабилитологии, филиале Второго меда. Первую взятку дала на втором курсе, на кафедре патологической анатомии. Я понимала, что у меня ничего самостоятельно сдать не выйдет: преподаватель слишком молодой и явно хочет денег. Я приходила к нему, сдавала, а он меня отсылал: «В следующий раз придешь, когда все хорошо знать будешь». Когда затягивают время, значит, хотят денег. Я напрямую спросила: «Сколько стоит сдать зачет?» Он ответил: «Двести евро». Через день я принесла деньги в конверте, вложенном в зачетку. Пришла к нему в кабинет, он «слил» конверт под стол и все поставил. С этим же предметом был случай у моей подруги, дотянувшей почти до исключения. На кафедру пошла ее мама, она женщина деловая, работает директором компании. Положила на стол сто евро, профессор недовольно спустил их себе в ящик и сказал: «Этого мало будет». Она дала еще двести, он опять: «Мало». В итоге она заплатила пятьсот.
......................

Л.К.,

Интерн, выпускник Московского государственного медико-стоматологического университета (Третий мед)
.......
Когда мы сдавали экзамены уже на третьем или четвертом курсе, рядом со мной люди спрашивали, что такое инсулин, кариес. Они получили такие же дипломы, как и те, кто учились по-настоящему. Правда, по специальности они, скорее всего, работать не будут. Но есть те, кому лень учить, кто за все платит, но хочет работать руками. Им и их пациентам можно только посочувствовать».
...................

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив