Я живу в лесу глубоком Я живу в глухой тайге! И в молчаньи

irkuem — 27.05.2017 Я живу в лесу глубоком
Я живу в глухой тайге!
И в молчаньи одиноком
Мыслю только о враге!

Захмелевший прапорщик качался в седле. В голове шумело горным водопадом - поднесли чашу, поднесли! И какую! В той чаше половину пьянчуг родного Дечина утопить можно, и еще на палец останется. Но выпил, справился, не уронил честь гвардейскую! Хотя сколько той чести осталось… Но хватит о плохом! Не время и не место!
Вокруг – за спиной, впереди, и с обеих сторон, ехали офицеры двух застав, четвертой и третьей («с «двуйкой» у нас, пан Анджей, не мир, не война, в спину не стреляем, но в суп плюнем! А первая далеко, мы с ними вообще никак. Потому и не позвали вылупков!»), горланили песни, слов которых Подолянский не знал («Видит Царица небесна, выучу! Память хороша и горло стальное, в роте запевалой был!»), угощали новичка живительными напитками («честью клянусь, клыки у него были, вот такенные, в локоть, в два локтя! И фляжечка вот эта самая на ремне, крохотулька!»), вещали о подвигах («вот помните того, у кого фляжку забрал? Не помните?! У ихнего военного вождя, Гросса Шланга его звали. Чуть ли не в сажень! Будто мумак какой, идет, по земле волочит, прости, Царь небесный! С одного выстрела перебил!»).

О враге, что тайно бродит
По тропам в полночный час
И случается находит
Пулю меткую от нас
Не страшит его коварство
В этом сумрачном лесу:
- Я охраны государства
Службу честную несу!

Прапорщик внимательно слушал, с готовностью смеялся, где надо, и где не надо, пытался подпевать (чтоб громко выходило, вот главное! А слова, что слова, запомнятся!» Рядом были те, за кого он сейчас готов отдать жизнь и душу. И знал, что соратники поневоле и на миг не задумаются, если от них потребуется такая же жертва Рядом были свои. И он был свой.
Чувство, накрепко забытое за год. И воспрявшее сейчас, пробившее дорогу внутри, как молодые ростки пробиваются сквозь пепел.С сердца словно смывали всё старое и дурное: ревность, разъедающую душу, каленый огонь ненависти, черную тоску. И даже небо, перечеркнутое сталью решетки выветрилось из памяти. Царица Небесна, чудно-то как!

- И клянусь я, братья, честно
Государство охранять!
Спать нельзя, забудь подушку,
И всегда ты будь готов –
- На винтовочную мушку
Брать лихих врагов!*
*Песня лесной охраны Маньчжоу-Го

Впрочем, ехать так чудесно довелось недолго. Не прошло и получаса, как узкая лесная дорога свернула к заставе. Вековые сосны сменились пестрым подлеском. Вскоре показались и знакомые уже стены – камень тут был куда дешевле кирпича, и внешняя ограда была сложена из массивных валунов, скрепленных раствором.
Второй этаж кирпичного здания, где, собственно, застава и располагалась, был темен. Зато всеми огнями светились окна первого этажа. Особенно ярко газовые рожки выкрутили в кают-компании, здоровенной, на треть помещения, зале.
Парадоксальным образом Кордон, сиречь приграничные земли, схож с любым крупным городом. И там, и здесь жизнь ни на секунду не останавливается. Уходят и возвращаются наряды – границу без присмотра никак оставлять нельзя – и Племена под боком, и граничары шалят. Контрабандисты ведь не только «липовые» бывают, но и самые настоящие! Про хозяйственные нужды забывать опять же нельзя – и завтрак, и стирка, и лошадей обиходить надо.
Лошадь, она ж не человек, не так гладко к тяготам и лишениям кордонной службы приспосабливается. И помереть может. Хотя револьвером ей в спину не тыкают!
Навстречу процессии ворота распахнулись будто сами собой – хмельной Подолянский рядовых, что возились с тяжелыми створками, даже не заметил.
Во дворе затянули новую песню. Она, впрочем, быстро оборвалась - офицеры спешили переодеваться.
Кое-как сползшего с лошади прапорщика ухватил за грязную куртку старший ландфебель Вацлав – кастелян заставы. Седоусый ветеран смахнул с плеча глупо улыбающегося Анджея прилипший листок, хмыкнул в усы и потащил вяло сопротивляющегося прапорщика куда-то вглубь, в заставские подвалы, в свою вотчину.
Миновали короткий неосвещенный коридор, заваленный вещами геологов, которые третий день все никак не могли собраться, да перенести в выделенные им комнаты, несколько раз повернули, «Голову, голову береги, расшибешь к дидьку, хай ему грець!», потом еще один коридор…
Наконец, Вацлав уронил Подолянского в кресло («роскошное, чуть ли не княжеское, не по чину совсем в подвале посреди Кордона!»). Прапорщик понял, что они все-таки на месте. За спиной что-то громко падало, рушилось, ломалось и ругалось. В подвале, едва уловимо, на грани ощущения, пахло застарелой мокрой гарью.
Кое-как изогнувшись, держась за высокую спинку, чтобы не упасть – опасное это занятие, истоптанный ковер под ногами, падения не смягчит, Анджей повернулся.
Кастелян выбрасывал из здоровенного шкафа вещи со скоростью митральезы – от множества летящих предметов у Подолянского даже голова закружилась.
- Гыр на вас! – рявкнул ландфебель. - Думали, у Вацлава голова дырявая?! Вацлав все помнит, все знает! Ну уродился медведякой, и в чем беда? Всех оденем, всех обуем….
И, не оборачиваясь, кастелян скомандовал:
- Подъем, господин прапорщик, и комм цу мир фюр примерка!
Пошатываясь, Подолянский встал, неуверенно шагнул…
- Гыр на вас… - грустно повторил свою присказку Вацлав и, горько вздохнув, распахнул другой шкафчик, поменьше, - сами пьют, как кони, который год, и молодого своей мерой угощают. На, хлебни, а то смотришься будто погань бледная, сиртя-подземник.
Анджей с подозрением уставился на врученную чарку, наполненную чем-то непонятным, черно-маслянистым в тусклом свете подвала.
- Это что?
- Вудку с двух рук жрал, не спрашивал, – пробурчал Вацлав, - а тут кобенишься! пей, паныч, отрава не сильнее вина.
Подолянский неловко перекрестился левой рукой, опрокинул в себя стопку…


- Это что такое было, пан Вацлав? – ошалело тряхнул головой Анджей через несколько минут.
- Что, хороша отрава? – ухмыльнулся кастелян.
- Да уж… - голова была чиста и свежа, разве что где-то далеко гуляли отголоски выпитого, с каждым мигом становясь все тише и тише.
- Кордонный сбор за нумером девять! - с нескрываемой гордостью сказал кастелян, - вот этими вот руками собранный и сочиненный!
- И слово над ним говорено? – усмехнулся прапорщик. – Или сугубо местное колдунство?
- Никакой магии! – с видом злодея-заговорщика произнес Вацлав и подмигнул Подолянскому. – Я, если между нами, всем говорю, что секрет у орочьего шамана горящей веткой выпытал.
- Могила! – совсем как в детстве перекрестил рот Анджей.
- От и добре!
- Пан Вацлав, - нахмурился прапорщик, - раз у нас с вами общая тайна вдруг завелась, то прошу звать меня на «ты» и «Анджеем», без «пана» и «господина».
Кастелян шевельнул усами – улыбнулся, что ли?
- Вне строя, запросто, Анджею. Но как кто другой рядом, то сугубо как устав велит. Сами понимаете, субординация, выслуга лет…
- Добро, - кивнул Подолянский, - устав – книга святая, грех нарушать.
- Ну вот и договорились. А теперь, - посерьезнел Вацлав, - вставайте, господин прапорщик, да примеряйте форму. Маловата она чутка, и погоны еще причеплять надо, но тут уж не обессудьте. Кто ж виноват, что вы своего герба живое олицетворение. И поторопитесь, Царем Небесным прошу. Без вас начинать не положено, а господа офицеры, да у накрытого стола, да рядом с бутылками откупоренными…
Вацлав смешно зажмурился, отчего стал похож на странного сухопутного тюленя и покачал головой.
- Озлятся, слюною захлебываясь.
Подолянский фыркнул и начал скидывать свою изгвазданную форму прямо на пол, благо старый ковер на вид был чистым. Да оно и понятно, пока доберешься, вся грязь с подошв облетит, да обсыпется.
- Здесь и оставляй. Ярка постирает, - кивнул кастелян замешкавшемуся офицеру.
- Ярка? – уточнил Подолянский, скачущий на одной ноге. Вторая застряла в коварной штанине.
На заставе, на взгляд Анджея, с женским полом было скудно. Точнее, никак. Разве что геологическая барышня с удивительно яркими глазами…
- Внучка моя, - пояснил Вацлав. - Она и у пана Бигуса в подмоге, и прачкой для офицеров.
- Ага, понял. А то не видел ни разу, вот и не сообразил.
- Ну то бывает. Помню, сам как пришел, аж на второй месяц со всеми раззнакомился. Как форма, не жмет нигде?
Подолянский развел руками, присел, приподнял ногу, согнув в колене… Китель сидел отлично, разве что чуть сковывая в плечах. Штаны же оказались заметно больше, чем надо, и сидели дикопольскими шароварами. Анджей подумал, что завтра обязательно нужно отписать в Дечин, заказать несколько комплектов формы. У пана Заглобыша все его мерки есть – и месяца не прошло, как пограничную строил.
Вацлав оглядел прапорщика, нахмурился. Подумал недолго, махнул рукой.
- Для местностей наших провинциальных сойдет, не в столицах же вошкаемся.
Анджей подавил тяжелый вздох. Столица, столица, Дарина Доманська, Снежка Лютова…
- А ну, поворотись-ка, сынку, дай погляжу, какой ты у нас!
Подолянский глянул на себя в зеркало. Из полумрака смотрел высокий, чуть сутулый парень с короткой стрижкой, широкие плечи плотно обтягивало сукно новенького кителя. Тускло отсвечивали крохотные, почти не различимые звезды. Ничего, это ненадолго! И помогут, раз обещали, и сам не дурак, и забудется же содеянное, пылью запорошится….
- Орел! – согласился Вацлав. - Двадцать лет пройдет, в генералы выйдешь!

…В первый день по приезду на заставу, Подолянский оказался предоставлен сам себе. Не было ни одного офицера, не говоря уже о начальнике. Поэтому прапорщик бесцельно бродил по огороженной территории, внимательно разглядывая место будущей службы. Вспоминал недавний разговор, в очередной раз перевернувший жизнь с головы обратно на ноги:
« - Вам, Анджей, предстоит провести на Кордоне несколько лет. Естественно, обер-офицером, не рядовым стражником. Сами понимаете, общество взволновано. Волна должна спасть. Год, два, три… И все, про вас забудут даже в самых замшелых будуарах. И вернетесь. Это я вам обещаю!
Подолянский провел рукой по чисто выскобленному черепу, подавил желание сесть прямо на пол – новые привычки въедались быстро, почти мгновенно, хмыкнул.
Неизвестный, чья размытая фигура еле угадывалась в темноте, недоверие уловил. Прищелкнул пальцами:
- К словам человека, что вытащил вас с каторги, я бы на вашем месте прислушался.
- Я до сих пор не знаю цену.
Фигура в тени дернулась.
- Считайте это благодарностью, пан Подолянский.
- Не Твардовский? *(пан Ежи Твардовский, польский аналог Фауста) – вовсе уж по-простонародному звонко цыкнул зубом Анджей. Яремчук оценил бы класс мастерства.
- Не ждите меня в грозовую ночь, Анджей, я не приду. Впрочем, не удивляйтесь, если некоторые вещи в вашей жизни будут меняться в лучшую сторону сами собой и без вашего ведома. Считайте, что это и есть цена…»
Пока что такая сделка, что греха таить, прапорщика вполне устраивала...



Кают-компания встретила огнями, резанувшими по глазам после темноты подвала, и радостным шумом. Прапорщику тут же поднесли очередную чашу, с наказом непременно выпить, не то счастья в службе не будет!
Подолянский выпил, расколотил о стену хрупкое стекло, как того требовали традиции.
- Закусить пропустите, а то сомлеет! – приказал Темлецкий, который по праву начальника заставы был «королем пьянки».
Прапорщика пропустили к столу. Что ж, захолустье есть захолустье. Еды на старых дубовых столах («верите, пан Анджей, и пожар мебеля перенесли стоически, пепел только с них и стряхнули!») было вдоволь – с запасом выкладывали, хватило бы трижды, а то и четырежды всех до отвала накормить.
Но вот с разнообразием наблюдались некоторые негативные моменты. Паршиво с ним было, если отбросить словесные столичные выкрутасы. Много дичи и всяческого лесного мяса, овощей и ягод, сало, яйца, капуста опять же, с солеными огурцами. Все местное…
В качестве украшения стола имелись аж три бутылки шампанского и пара еще запечатанных кувшинов вина. Зато по всему периметру столов горделиво возвышались четвертьведерные бутыли с чем-то мутным.
Не успел Анджей спросить, что же это такое, как ему тотчас из одной великанской бутыли и плеснули.
Поручик Байда, командир взвода пеших стражников, протянул Подолянскому стакан, второй рукой подал вилку с наколотым груздем.
- Вы, господин прапорщик, если решите как-нибудь с бимбера начинать, то сразу на нос прищепку нахлобучивайте, рекомендую как пограничник пограничнику. Вывернет иначе. Буквальнейшим образом наизнанку. Но если к Нему, - поручик отчетливо выделял большую букву, - подойти, предварительно разогрев желудочную мышцу, то скользит как по маслу. Зато есть у него немаловажное в наших суровых буднях достоинство – голова наутро свежа и ясна, будто небо весеннее.
От бимбера, который представлял собой, как догадывался прапорщик, банальнейший самогон, мощно несло сивухой.
Но горло не опалил, проскочил чудесно. Груздочек же и вовсе сделал картину благостной.
- А я как говорил?! - торжествующе вскинул руки Байда. - Повторим, пан Анджей?
Подолянский не успел ни согласиться, ни отказаться. Поручика мягко оттер в сторону Темлецкий:
- Позвольте, Дмитрий? А то у меня к нашему соратнику новому есть приватный разговор.
Байда на миг вытянулся по стойке «смирно», кивнул и исчез, будто и не было его.
Гауптман склонился к Анджею:
- Наш поручик, хоть и горький пьяница – ничего поделать не можем - но следопыт великолепный. И служака отменный, вон, в прошлом году на полторы тысячи наградной выплаты задержал!
Подолянский быстро прикинул в уме. На выплату, то есть, на добавочное жалование, в Корпусе шла четверть суммы, в которую оценили задержанную контрабанду. Соответственно, наловил лихой поручик тысячи на две с мелочью – не в одиночку же он по лесам бегал, а нижним чинам тоже кое-какой процент положен. Билет третьим классом от ближайшей станции – Вупницы, где, кстати, и баталион дислоцируется, обойдется в сотню.
Небогато живут местные господа обер-офицеры, совсем небогато. И с размахом у них тут дела обстоят ровно так же, как и с деликатесами. Паршиво. Не сообразил, надо было из саквояжа хоть пару банок шпротиков достать. Порадовались бы!
С приватным разговором не вышло. К Подолянскому и Темлецкому подошел Орлов, начальник «трешки».
- А вы, прапорщик, богом клянусь, молодец! Помните, пан Владислав, того красавца из столицы?
Гауптман нахмурился, вспоминая.
- Точно, точно! С него еще бриолин так и капал! Догадываетесь, господин прапорщик, что сей поручик сотворил?
Подолянский замотал головой. Действие самогона надежно заклинило все мыслительные процессы.
- Вы совершенно правы! И мало того, что подписал, так еще торговался из-за процентов.
- И что с ним стало? – уточнил прапорщик.
- Как «что?» - удивился Орлов. - Пан Лемакс слов на ветер не бросает! Он же вроде вам говорил о жадной породе Лабы? По глазам вижу – говорил. Утопили мы круковянина. Как местные говорят – лышень бульбы зи сракы выдулись.
Анджей догадывался, что над ним подшучивают, но решил промолчать – развлекаются гауптманы, пусть их!
- Павел… - протянул Темлецкий, - мой же прапорщик, я его пугать обязан! Он, бедный, уже ведь лыжи примеряет, дабы убечь на первом же паровозе. На самом деле, мы поручика отправили в бригаду, минуя баталион. А следом, с нарочным, его расписку. Говорят, полковник очень смеялся.
- А вы, пан Анджей, повторюсь, молодец! Двоих в лазарет спровадили.
Подолянский поперхнулся.
Но гауптман, похоже, нисколько случившимся, не был возмущен. Напротив, он повернулся к Темлецкому и продолжил:
- Вы бы, пан Владислав, в следующий раз предупреждали. Наш новый товарищ - сущий медведь! Корчинский до сих пор перхает – что-то там с хрящами.
- Надеюсь, ничего серьезного? – поспешил Анджей.
Начальник третьей заставы отмахнулся:
- Сам виноват! Не думаю, что у поручика к вам будут какие-нибудь претензии. Ну а если что, то я вам как старший товарищ и его непосредственный командир, рекомендую поручика пристрелить и закопать где-нибудь в овраге.
Не выдержав, Орлов засмеялся, чуть не расплескав вино.
- Анджей, с вас можно писать картину! Воплощенное удивление, пополам с ужасом.
- Не привык я еще к таким методам разрешения споров, - развел руками Подолянский.
- Это еще что! - хмыкнул Темлецкий, и ткнул пальцем в потолок, где ровной строчкой тянулось восемь пулевых отметин. – Видите?
- Естественно!
Гауптман Орлов подал Анджею наполненную чарку, - вы, друг мой, смотрите лучше сквозь благородный хрусталь! На дне – очаровательная линза получается.
Прапорщик с благодарностью принял, но пить не спешил.
- Так вот, - продолжил Темлецкий, - дыры сии произошли после того, как один юный прапорщик… О, пан Анджей, совершенно не в вашу сторону, вы такой глупости в жизни не совершите, даже в лютом подпитии. Представьте: роковое письмо, лунная ночь и много-много вудки. К несчастью, тут же стояла и картечница – мы ее только-только получили из Вупнянки, хотели на следующее утро пристрелять – очень уж для утиной охоты полезная штука. Как дашь очередью по стае, перья во все стороны!
- И что стало с тем юным прапорщиком? – осторожно вернул Подолянский разговор к нужной теме.
- Застрелился, - совершенно серьезно заявил гауптман, - соорудил хитрую систему, потянул за веревочку и ррраз!
Первым не выдержал паузу Орлов, согнувшись от смеха. Через полминуты его поддержал и Цмок.
Отсмеявшись и кое-как разогнувшись, начальник «трешки» хлопнул Анджея по плечу:
- Ваш гауптман – неисправимый фантазер и обожает шокировать свежих людей! Вы погодите, он вам еще про призраков расскажет!
- Не буду я ему ничего рассказывать, - с хмурой физиономией заявил Темлецкий, - сам увидит. Все видят. Ну, кому парни показаться захотят.
В ответ на молчаливый вопрос, гауптман пояснил:
- Не знаю, обратили внимание или нет, но постройка наша свежая, ей и пяти лет нету.
- Обратил, конечно!
- Вот-вот. И запах в подвале тоже слышали?
Анджей кивнул.
- Семь лет назад, в начале осени, среди ночи полыхнуло. То ли граничары подожгли, то ли кто из рядовых огнем добаловался. Так и не разобрались. Да особо и не до того было, а потом дожди, снег… Прежнее здание деревянное было. Ну и со всеми, кто внутри оставался. Человек десять со всей заставы уцелело, те, кто в дальних флангах был. Ну и Вацлав «Гыр на вас», с внучкой из огня выскочил.
- Да уж…
- А дырки те, что в потолке, как Павел верно сказал, вовсе не от застрелившегося прапорщика образовались, - Темлецкий поставил пустую чарку на стол, вытянул руки, оглядел их с пьяной внимательностью, - у нас, правды ради, вообще никто не стрелялся. Пока что, разумеется. Это к нам в прошлом году экспериментальную ручную картечницу привозили. Блок на сорок выстрелов, с плеча стрелять можно… Я, вот, по неумению, и шарахнул. И ррраз! Хорошо хоть на девятом выстреле заклинило и не убило никого, только штукатуркой обсыпало. Замечательная вообще штуковина, если между нами. Заряжать, правда, сущая мука. Но на то нижние чины есть!
Выпив еще по одной, гауптманы удалились, оставив прапорщика в полнейшем раздрае чувств. На услышанное накладывалось выпитое, отчего в голове творился полнейший сумбур, анархия и революсиньерство. Хорошо хоть чудодейственный «кордонный сбор за нумером девять» по-прежнему действовал, и Анджей сохранял некоторую трезвость сознания. Что будет, когда количество перейдет в качество, прапорщик и подумать боялся.
Впрочем, пьянка давно уже прошла официальные стадии, и присутствующие разделились на компании, оставив Подолянского скучать в одиночестве у стола. Появилось время хоть немного обдумать происходящее.
Вообще, традиция, в первые минуты показавшаяся ему дикой, и, признаться, приличествующей граничарам, но не офицерам Корпуса, выглядела разумной. Это здесь, в свете газовых рожков и в тепле, что волнами накатывает от ребристых радиаторов, можно морализаторствовать. А места здесь дикие, глухие. С соответствующими нравами. Оружие, опять же, есть у каждого. А на выручку, кроме сослуживцев никто не придет. Да, в баталионе есть блиц-шквадрон. Но Княжество не Арания, и летательных аппаратов на весь Корпус ровным счетом четыре штуки. И возят они генералов. По местным же дебрям самый молниеносный отряд усиления будет пробираться не один день. Могут и к похоронам опоздать…
- На месте стой, раз-два! Ко мне, шагом марш!
Унтер-офицер был тот самый, из наряда. Здоровенный, куда шире Подолянского в плечах, глаза маленькие, но умные. Блестят из-под косматых бровей. Ладони – как ковши парового землекопа. Ему бы не на границу, в саперы!
- Ландфебель Водичка по вашему приказу прибыл, господин прапорщик! – с уставной четкостью грянул унтер и покосился на Анджея. – Вы, господин прапорщик, ежели за вечернее решили мне в морду залезть, то я вам как на духу скажу, что имел приказ от господина гауптмана изображать тварь дрожащую и бесхребетную.
- Не глупи, - благодушно отмахнулся Подолянский. – Я же не дурнее паровоза. Понятное дело, что на такой кунштюк по своей воле хрен бы ты подписался. Однако, - Анджей нацедил унтеру стакан («с горкой, с гвардейским шиком!»), плесканул и себе на два пальца, ну, может, с ноготком, - в следующий раз, прошу тебя, друг Водичка, ты хоть мигни, что ли. А то ведь до смертоубийства чудом не дошло.
- Дык, самолично наблюдал, как вы «трешников» валяли. Занимательное зрелище для понимающего человека. Что же до приказа, просьбы, точнее, - поправился Водичка, - то на иконах клясться не буду, но ежели будет возможность хоть мурашу пролезть, обязательно просигнализирую.
Выпить сослуживцы не успели. За стеной, в комнате дежурного, где нынче сидел непьющий Вацлав, зазвенела рында (если верить надписи, идущей по ободку, с геройского корвета «Гром», что утоп лет эдак сорок назад в жарком бою у мыса Чухна. И как такой раритет в двухстах верстах от ближайшего моря оказался? Не иначе, Лаба вынесла…)
В кают-компанию вошел гауптман Темлецкий, сменивший парадный мундир на тусклую серо-зеленую полевую куртку.
- Господа офицеры, за сим объявляю тревогу. Бганы на Старой схлестнулись смертно. Якобы коров делили. Имеем десяток трупов минимум. Мальчишка Младших прибежал. Кровью, вопит, все залито, хоть кораблики пускай.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив