Вот как надо писать истории болезни

dpmmax — 19.10.2017 — Медицина

Не так давно я знакомил вас с выдержками из книги Павла Петровича Малиновского "Помешательство, описанное так, как оно является врачу в практике", 1847 года издания (тыц). И обещал показать вам, как в девятнадцатом - начале двадцатого века писались истории болезни. Это ведь действительно были истории: картина так и встаёт перед глазами.


Современный медицинский язык, к сожалению, стал скуден и скучен. Мало того, написанное ещё надо умудриться прочесть, продравшись сквозь всплески электроэнцефалограммы врачебного почерка. Но вот расшифровал - и чувствуешь некоторое разочарование: не то, не то, слишком сухо и схематично, слишком мало описательной части и слишком много терминологии. Нет, время от времени (не иначе как от исступления, связанного с валом работы) появляются шедевры вроде "Спустя полгода после выписки из больницы вновь появились мысли о смысле жизни, отчего пациент сделался буен и агрессивен по отношению к окружающей фауне.... в ходе проведённого лечения стал тихим и ласковым..." - но это скорее исключения. Поэтому покажу вам выписки из описаний пациентов, сделанных давно, очень давно. Чтобы вы поняли, какая эпоха ушла.

Вот, к примеру, как описывает клинические случаи Эмиль Крепелин. Запись относится примерно к 1900 году (скорее всего, ещё раньше, поскольку в том году уже вышла книга, "Введение в психиатрическую практику", откуда взяты эти примеры. Случай, который я привожу - это пациент с нейросифилисом (прогрессивным параличом, вызванным сифилитическим поражением нервной системы) и сиптомами нарушения психики, которые этот нейросифилис вызвал:

43-х летний купец (случай 26), который садится с вежливым поклоном и на задаваемые вопросы отвечает плавно и ловко. Он ориентируется в окружающем и в своем положении, он знает врачей, но о продолжительности своего здешнего пре­бывания дает неопределенные даты; он не может верно указать год своей женитьбы и сегодняшнее число, так как “он долго не имел под руками календаря”. Он помешался вследствие пере­утомления и преследований, но теперь он психически совер­шенно поправился, осталась только некоторая нервность. Его работоспособность в клинике благодаря хорошему уходу возрос­ла так, что он может многого добиться. Поэтому у него блестя­щие перспективы, он думает после предстоящей в скором времени выписки основать большую писчебумажную фабрику, для которой его друг даст необходимые деньги. Кроме того Крупп, хороший знакомый его друга, отдал ему в распоряжение имение близ Метца, где он предполагает устроить огромное са­доводство; место это подходящее и для виноградников. Далее он купит для сельскохозяйственных целей 14 лошадей, устроит об­ширную лесную торговлю, которая принесет ему кругленькую сумму. На возражение, что все эти дела не так гладко устроятся и потребуют очень больших средств, он уверенно сообщает, что с его огромной работоспособностью он все одолеет; недостатка в деньгах у него не может быть при отличных видах на прибыль. Вместе с тем в его речах сквозит, что кайзер им интересуется и соизволил опять ему предложить дворянство, от которого его дед по недостатку средств отказался. Все эти сведения больной со­общает покойным, деловым тоном, ведет он себя вполне естест­венно.

Если бы я вам и не рассказывал, что материальные дела это­го человека, вследствие его заболевания, далеко не блестящи, что у него нет никаких видов приобрести что-нибудь тем путем, который он указывает, то вы сами все же пришли бы к предпо­ложению, что мы имеем дело с болезненными надеждами, с иде­ями величия. За это говорит та самонадеянность, с которой больной расчитывает преодолеть предстоящие трудности, та лег­кость, с которой он готов еще больше расширять свои планы при всяком намеке. Если сказать ему, что птицеводство могло бы быть выгодно, он тотчас же уверяет, что он будет держать, само собою разумеется, индеек, цесарок, павлинов и голубей, откармливать гусей, заведет фазанов. Эта своеобразная форма бреда величия, самоуверенное составление все более возрастаю­щих, легко изменяемых под влиянием со стороны планов без всякого обращения внимания на предстоящие препятствия, яв­ляется в высшей степени характерной для прогрессивного пара­лича.

О развитии болезни мы знаем, что больной, повидимому, происходит из здоровой семьи, но он вел очень беспокойную жизнь и страдал lues'oм. Около 2 лет тому назад он сделался рас­сеянным и забывчивым, в последнее время до такой степени, что его уволили с фабрики, на которой он служил. Около года тому назад он стал возбужден, делал большие закупки и строил планы, иногда плакал в глубочайшем отчаянии, так что его при­шлось поместить в клинику. При поступлении он чувствовал себя расположенным к деятельности “психически и физически как никогда”, пожелал заняться в клинике, где ему все нрави­лось, сочинением стихов, что он может делать лучше Гете, Шил­лера и Гейне. Очень быстро у него развился баснословный бред величия. Он хотел изобрести бесчисленное множество новых машин, перестроить клинику, построить собор выше Кельнско­го, провести стеклянный панцирь вокруг клиники. Он — гений, говорит на всех языках мира, отольет церковь из литой стали, добудет нам от кайзера высшие ордена, найдет средство для “усмирения сумасшедших”, подарит клинической библиотеке 1000 томов преимущественно философских сочинений, у него только божественные мысли. Эти идеи величия беспрестанно менялись, возникали внезапно, чтобы очень скоро смениться другими. Больной обнаруживал большую отвлекаемость, находил­ся в чрезвычайно счастливом настроении, легко переходившем в плаксивое, обнаруживал сильное беспокойство, беспрерывно говорил, писал и рисовал, тотчас же заказывал все, что предлагалось к газетных объявлениях: съестные припасы, дачи, платья, комнатную обстановку и т. д. Он был то графом, то генерал-лейтенантом, дарил кайзеру целый полевой артиллерийский полк, предлагал свои услуги для перенесения клиники на вершину горы. По време­нам он бывал раздражителен, затевал споры с другими больными, ломал вещи, но всегда скоро успокаивался. Неоднократно у него наблюдалось то задержание мочи, то непроизвольное мочеиспу­скание.
Через 2 месяца после поступления в клинику больной начал жаловаться на обманы слуха. Друзья стояли на дворе и говорили о нем. Он слышал будто кричат его дети, над которыми чинится насилие. Таким же образом ему сообщили о больших подарках деньгами. Ночью служители хватали его за половые части, в пище был яд, графит. Постепенно он становился покойнее и по­койнее и впал в состояние умственного упадка, в котором вы те­перь его видите, потерял способность критики, обнаруживал душевную тупость и был слаб волей. Вес его тела, который вна­чале очень упал, постепенно поднялся, по крайней мере, на 20 килограмм.

Красиво написано? А вот пример более раннего клинического описания, из книги Павла Петровича Малиновского, это середина девятнадцатого века. Речь идёт о депрессивно-параноидном синдроме, скорее всего, при шизофрении, и бред у пациента уже понемногу приобретает форму нигилистического. Описан же он, как случай "мрачнаго ограниченнаго помешательства":













Постараюсь также познакомить вас с теми предписаниями и врачебными назначениями, что были в ходу в то далёкое время, но это отдельная история.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив