Воспоминания ветеранов. Часть 4.

radulova — 06.05.2010
Все эти отрывки из воспоминаний ветеранов собраны мной на сайте "Я помню". Герои Великой Отечественной войны". Это рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история. Воспоминания разделены на несколько частей, оставить свой комментарий вы сможете в последнем, шестом посте.

Часть 1
Часть 2
Часть 3

...Нет, патриотизм помогал пересилить страх. Только один раз. уже на Кубани, наш экипаж долго не мог двинуться с места и пойти в атаку. Представитель штаба бригады. майор Пращин. (если я точно запомнил его фамилию), шедший в бой с нашим экипажем, высунулся из люка посмотреть обстановку. и тут ему снарядом оторвало голову...Обезглавленное тело рухнуло обратно в танк и нам стало жутко от такого ужасающего зрелища...Несколько минут мы были в оцепенении, но потом собрались с духом и пошли в бой. Вообще. в бою о смерти не думаешь, просто все твои действия доведены до автоматизма, азарт боя захватывает настолько, что своя шкура уже не кажется самым важным достоянием человечества. До или после атаки разные мысли бывали. Выжить никто не надеялся, слишком большие потери были у танковых экипажей.

...В окопах, люди откровенно говорили, что думают. Иной раз и такое можно было услышать –«На кой... нам воевать, при большевиках в колхозе да на заводе ишачили, и при немцах бы ишачили!».

...После медсанбата в полк вернулся, вручили мне медаль. Пришел в свою роту, а там из «старых» солдат всего несколько человек остались. Запомнился такой момент, что у нас в дивизии организовали подразделение девушек-снайперов, которые очень удачно действовали.

...Меня потрясли две вещи. Первое, - когда бой закончился и меня, как знающего немецкий язык, попросили допросить пленных. выяснилось. - что немецкие экипажи получили приказ покинуть танки и уходить пешим ходом. Только механиков-водителей оставили ожидать тягачи для эвакуации застрявших машин. Сами они, друг друга вытащить из грязевой трясины не смогли. Поэтому немецкие танки в нас не стреляли! Это нас сильно удивило. Люди им были важнее железа... И второе. - на корме немецких танков, впрочем как и у нас. находились ящики с инстументом и запчастями. Так каждая деталь была аккуратно и бережно завернута в кусок красного бархата. Европа...

...Мы в Крыму ходили на аэродром Багерово. Туда немцы стянули со всей Кубани прожектора и зенитки - с какой стороны ни зайди, везде огонь. САБ бросили, отбомбились и нас захватили прожектора. Вот мне досталось! Штурман, Женя Гламаздина, бедненькая, мне кричит: «Вправо! Влево!» А потом так спокойно говорит: «Лети куда хочешь, кругом стреляют».

...Из санроты меня в госпиталь в Борисоглебск. Там пролежал недолго и меня перевели в команду выздоравливающих на станции Хреновая. У меня одышка, а меня уже выписали! Говорю: "Я еще и дышать толком не могу. Куда вы меня выписываете?!" - "Ничего, если второй раз ранят, придешь, долечишься. А если убьют - чего лечить?" - юморной врач попался.

...После боя мы собрались небольшой группой, что-то обсуждаем, и тут недалеко от нас на снег упал старший техник-лейтенант, как потом оказалось зампотех 1-го батальона 1-й гвардейской танковой бригады, здоровый такой мужик, и начал биться в истерике: «Что же я наделал, что я наделал...» Оказалось, что один танк из нашего эшелона в бой с нами не пошел, потому что дизель у него засосал воздух. Экипаж видно сам сразу не разобрался в чем дело, а когда при разбирательстве особисты спросили у этого зампотеха, что нужно было сделать в этом случае, то он сказал: «Да, ерунда, ведь можно же было повернуть башню, и выпустить воздух из топливного насоса». В общем вскоре с правого фланга раздались выстрелы, но расстреляли ли только командира экипажа или же и механика-водителя я не знаю...

...США по лендлизу снабжали нас тушенкой. Какой же вкусной она нам казалась. Тонкие, длинные пластиночки этого сала с мясом были искусно закручены в рулончики и упакованы в железную баночку. Стоит только открыть банку и просто божественный запах распространялся вокруг. И вот первый ломтик уже в руках. Кладешь его на хлеб и ешь... Вкуснотища! Эта тушенка была очень калорийной. После нее долго не хотелось есть. Спасибо Америке хотя бы за эту помощь. Делали-то мы в это время одно общее дело.



...Рядовых заставляли подписываться на заем на все 12 месяцев. А получали мы по 12 рублей в месяц. Это на фронте, а в Забайкалье и того меньше, всего по 7 рублей. Офицер же имел оклад в 800 рублей. Их подписывали на 3 месяца. Выходит, офицеру деньги нужны, а солдату нет. А семьи то есть у каждого.

...Утром пришла машина с крытым кузовом и всех, по два человека на каждую сторону, разместили на нарах. Когда ехали, нас здорово трясло. Солдат, что был надо мной, очень сильно кричал на шофера, ругал его, просил, чтобы он ехал тише. Говорил, что у него могут кишки выскочить. Бедный солдат был ранен в живот. А шофер и так не спешил. Наши мученья не прекращались еще целые сутки, потому что на стоявший на аэродроме самолет взяли только двоих раненых. Причем сказали, что второго самолета сегодня уже не будет. Шоферу ничего не оставалось делать, как оставшихся двоих, в том числе и меня, везти обратно. Подъехали к знакомой землянке, а она пустая. Наша часть ушла дальше. Кругом ни души. У шофера своя служба. Перенес он нас в эту пустую землянку и уехал по своим делам. Мы, два раненных солдата, остались брошенными на пустом месте, предоставленные сами себе и без оружия.

...Наконец-то нам повезло с самолетом. Я прямо с носилками был привязан к правому нижнему крылу самолета ПО-2, или по-старому У-2. Лететь было не очень приятно. Холодный ветер сильно остужал голову. Воздушные ямы часто превращали нас в падающий камень. Перед глазами были только небо да лонжероны, которые скрепляли два яруса крыльев. Я думаю, мало кому удавалось полетать таким экзотическим способом. До Мурманска летели минут тридцать. Потом на телеге меня доставили в школу № 19, в которой располагался госпиталь.

...Романы были. Женечка Руднева, хоть и отрицала любовь на фронте, но в отпуске в Пятигорске познакомилась с танкистом. Пока мы на Таманском стояли, они были рядом, а потом их перебросили. Они вели переписку, пока она не погибла над Керчью.

...Мы попали в 1-ю Гвардейскую танковую бригаду. Нас выгрузили в районе станций Осташков и Соблаго, это где-то в верховьях Днепра, и двинулись к фронту совершая непрерывные марши по лесным дорогам. В одном месте остановились под деревьями, и вдруг услышали выстрелы. Подошли ближе, и увидели, что это стрелял в воздух наш солдат. Оказалось, что когда по дороге к передовой он вел повозку, то из леса выскочили наши солдаты, повалили, убили и разделали лошадь даже не распрягая, прямо в оглоблях... Мы когда подошли, там уже только требуха осталась, они все измазанные кровью в ней ковыряются, и на нас ноль внимания, такие голодные были... Этот ездовой к нам подбежал: «Танкисты, дайте мне справку, что я не виноват»...

...Выпили и пошли с механиком, искать молодку. Сентябрь был, хорошая погода, дело к вечеру. Зашли в дом. В комнате пожилой мужчина и молодка лет двадцати пяти сидят пьют чай. У нее на руках полуторагодовалый ребенок. Ребенка лейтенант передал родителям, ей говорит: «Иди в комнату», а механику: «Ты иди, трахни ее, а потом я». Тот пошел, а сам-то пацан с 1926 года, ни разу, наверное, с девкой связи не имел. Он начал с ней шебуршиться. Она, видя такое дело, в окно выскочила и побежала. А Иванов стук услышал, выскакивает: «Где она?» А она уже бежит: «Ах, ты, сукин сын, упустил». Ну, он ей вдогонку дал очередь из автомата. Она упала. Они не обратили внимания и ушли.

...Да, «придурки» в штабах прекрасно жили, сытно ели, регулярно сами себя награждали за «героическое» нахождение на фронте. Пехота и «иптаповцы» их ненавидели и им завидовали. Ведь мы знали, что они скорее всего выживут на войне , а после нее - будут любить женщин, растить детей. А нас утром погонят на убой...

...Очень хорошо запомнился заместитель комбрига полковник Яковлев. Зверь… Ходил по бригаде с дубиной и бил ею людей за любую мелочь… Один раз, эта сволочь, Яковлев застрелил танкиста. Танк сорвался с моста и завалился в воду. К танку подскочил Яковлев и из пистолета хладнокровно застрелил первого же танкиста вылезшего из машины… Слушайте, я не хочу дальше про «штабных» рассказывать. Давайте ваш следующий вопрос.

...Мы постепенно откатывались к Чечне. Местное население относилось к нам весьма недружелюбно. Жрать нам было нечего, так мы брали провиант у местных, иногда даже угрожая оружием. В Грозном, ещё по пути на фронт, ко мне, сидящему на первой платформе, подошел пожилой чеченец, и сказал - "Солдат, продай автомат! Я тебе семьдесят пять тысяч дам!". Я послал его подальше.



...Сто грамм пили за нас тыловики, а мы пили трофейные. После боя, обязательно что-нибудь находится. Потому что они ведь воевали не так как мы - нищие, у них все было. А у нас было, но где-то там, в тылу. Мы же с кухни питались только в период, когда выходили на отдых! А так все трофейное.

...«Пехота – крестьянские дети». Этим сказано все. Тех кто пограмотней, с образованием , бывших рабочих и студентов набирали в танковые и артиллерийские части, поближе к механизмам . Это вначале войны - и профессору и рабочему – винтовку в руки и в «котел» под Вязьму! А начиная с сорок второго года в пехоту шел простой русский народ, крестьяне - хлеборобы, соль земли. Истребляли начальники эту пехоту без счета... Начальству по ночам все равно сладко спалось: тут миллион людей в землю положат, там миллион, велика Россия и безответна. В начале сорок третьего года в пехоте было еще очень много нацменов из Средней Азии, очень много казахов, татар и башкир. Об этом тоже забывать нельзя. Люди шли на смерть за Советскую Родину не думая тогда: кому Родина – мать, а кому - мачеха. В пехоте мы шутили, мол какая у нас служба легкая – «День наступаешь, и месяц потом в госпитале на «ремонте» загораешь». Вот вы задали вопрос, почему пехотинцы с трудом вспоминают фамилии однополчан? Пехота не знает друг друга. Помнят только тех, с кем были на долгой переформировке или в училище, лежали в госпитале или сидели в обороне. А когда наступление... Сегодня прислали десяток человек на пополнение, назавтра из них только двое в строю... Бойня... Только начинается бой, а я уже знаю по опыту, что на второй минуте боя, у меня какой-нибудь расчет выбьет, и придется самому ложиться к пулемету и вести огонь.

...Мы до этого боя сутки ничего не ели, из за распутицы не могли харчи к передовой подвезти. Так перед атакой нам по сухарю раздали. Расстреливают и добивают нас, а я вдруг о сухаре подумал – надо его товарищу из второго взвода отдать, а то убьет меня сейчас и пропадет сухарик, а так - хоть друг мой поест...

...Как-то раз ночью, пришел к нам немец. Что-то лопочет, понятно только, что вроде он чех, но больше ничего не понимаем: «Давай, говори по-русски». – «Русский нет». – «Тогда иди отсюда». Он уходит, возвращается с картонной коробкой. Оказывается, он шофер, у него крытая машина забита коробками с нерозданными новогодними подарками. Братва быстро раскусила, что к чему. Натаскали в танки по десятку таких коробок. В каждой коробке два десятка целлофановых пакетов, а в них вкусное печенье, круглый шоколад, шоколадные конфеты, мятные конфеты, в общем, каждый пакетик с килограмм. Потом и обедать никто не идет - наедятся шоколада, да печенья, только чайку им надо.

...Как-то прямо над лагерем пролетел "Мессершмидт" и невдалеке сел. К нему поехала машина, и оказалось, что пилотом там оказался семнадцатилетний пацан. Он рассказал, что только окончил летную школу, но его папа ему сказал: "С русскими воевать не нужно", поэтому он решил сдаться в плен. Его, конечно, приняли, как положено.

...Вспоминаю один бой под Маренбугром. Мы вышли из леса, и пошлю по снежному полю к населенному немецкому пункту. А там, на окраине, залегли немцы в маскхалатах, и стали нас «угощать» огнем из пулеметов. Мы упали в снег. Только кто пытается подняться, сразу косят из пулеметов. Так пролежали несколько часов. Потом наступила какая-то передышка, немцы не стреляли. Подыматься не хотелось, все знали, что скоро войне конец. Но тут мой товарищ по школе ВМФ и по ФПУ Мыркадыров, встал со снега в полный рост, положил автомат на плечо и пошел прямо на немецкий пулеметный заслон. За ним, постепенно поднялась вся рота. Стыдно было отставать, если кто-то уже пошел вперед. Встали в рост, готовые на рывок. Тихо, не стреляют. Дошли до окраины, а немцев след простыл, снялись пулеметчики с позиций. Но ведь нашел в себе душевные силы Мыркадыров подняться!

...Принесли в санбат, размещенный в старой разрушенной конюшне. Решили меня срочно прооперировать, бедренная кость была перебита, а у медиков кончились обезболивающие средства. Привязали меня к носилкам, еще несколько человек держали меня руками, и хирург стал резать ногу. Даже стакан спирта не дали перед операцией. Я вырывался, и умудрился укусить ассистирующую медсестру за ухо…



...Гвардейцами мы стали только в конце 1944 года, но на наше снабжение это никак в лучшую сторону не повлияло. Я, к моему большому удивлению, на фронте нашей полевой кухни ни разу не видел. До самого конца войны мы питались только трофеями, тем что находили в брошенных подвалах, тайниках и складах, или "побирались у танкистов". Никакого подвоза провианта к передовой фактически не было. Кто был начпродом или помощником комбата по хозчасти, я понятия не имею, но вот их бы надо было бы судить в трибунале...

...Один раз меня вызвал ротный и приказал отконвоировать двух пленных немцев. Сказал мне – «Сынок, пока у нас тихо, отведешь их в штаб. Только по быстрому, раз-два и обратно, полчаса тебе на это хватит». Он знал, что все мои родные расстреляны немцами. Дал на выполнение приказа полчаса, а там в один конец только семь километров топать. Возможно, он хотел, чтобы я их не довел до тыла, а порешил «при попытке к бегству». Немцы были из «окруженцев» - грязные, худые, в жалких лохмотьях, выглядели как «бомжи». Один был молоденький парнишка с длинной шеей и грустными глазами, по имени Рудди, а второй его товарищ был пожилой немец, мрачный тип, которого звали Курт. Начал с ними беседовать по дороге. Немецкий язык я знал относительно неплохо. По моему акценту они сразу поняли, что перед ними еврей. Немцев охватил дикий ужас. Рудди начал рассказывать о своей невесте, Курт о своих детях. Всех их рассказы были пронизаны отчаянием и мольбой о собственном спасении : «Мы не убивали», «Мы не стреляли», «Я рабочий»... Я не стал их кончать... И даже когда они поняли, что я не буду их убивать, то продолжали заискивать, проявляли готовность услужить, пытались задобрить, немцев не покидал страх и ощущение безнадежности. Их покорность и забитость меня поразила. При малейшем окрике они вздрагивали. Конечно, это был не сорок первый год, война уже шла к концу, но мне, было странно видеть, как немцы унижаются передо мной, мальчишкой в красноармейской форме. Я сдал пленных в штаб и через два часа вернулся в свой батальон. Когда доложил ротному о выполнении приказа он посмотрел на меня уважительно.

...Нас впихнули в подвал, шесть ступенек вниз. Смрад немытых тел и прелых портянок. Голодные, серые, изможденные лица. И здесь нам объяснили, что мы попали в Особый Отдел 60-й Стрелковой Бригады. В подвале 21 человек, приговоренные к смертной казни и ожидающие исполнения приговора. Утром на завтрак дали по крошечному кусочку хлеба и манерке жидкой бурды на троих. Многие, из сидящих в подвале, уже потеряли человеческий облик. К бурде со Степаном мы не прикоснулись. А потом стали по одному человеку выдергивать на расстрел. В этот день расстреляли десять человек. Мы слышали залпы и истошные вопли. Расстреливали людей неподалеку, за уборной, на заросшей бурьяном площадке возле каменного забора. Мне казалось, что эти выстрелы гремят прямо над самым моим ухом, и дикий животный страх, сковывал мое сердце. Один из расстрелянных был старший политрук, споровший с рукава гимнастерки комиссарскую звезду при выходе из окружения. Был еще лейтенант, командир пулеметной роты. Его бойцы отступили, бросив четыре пулемета на оставленных позициях. Помню младшего лейтенанта Исмаила Садыкова из Кировабада. В августовских боях, он, контуженный, попал к немцам в плен. Сбежал к своим при первой возможности. По возращении из плена был обвинен в измене Родине и приговорен трибуналом к расстрелу. Уже в первую мою ночь в подвале Садыков подсел ко мне и сказал - "Вы не из нашей бригады, вы здесь случайно, и скорее всего, вас не убьют. Я не боюсь смерти, уже столько раз умирал, что мне уже не страшно. Но если моему отцу сообщат, что его сын изменник, он этого не перенесет. А меня в трибунале даже слушать не стали. Во имя Аллаха, если ты выберешься отсюда живым, напиши моему отцу, как все было на самом деле". Он несколько раз повторил адрес отца. На следующий день, его вызвали на расстрел десятым...

...Четыре разведчика вынесли на дорогу двух раненых товарищей. Пытаются остановить хоть какой-нибудь транспорт, идущий в направлении тыла, чтобы побыстрей отправить истекающих кровью товарищей в госпиталь. Все машины проносятся мимо. Силой оружия останавливают грузовик ЗИС-5. Рядом с водителем сидит тыловой полковник. В кузове ППЖ, чемоданы, узлы, ящики, и кадка с фикусом! Спасает "дорогой товарищ начальник" свою шкуру. Торопится в тыл с круглыми от страха глазами. На просьбу захватить раненых, полковник разразился матом и "праведным начальственным гневом", мол, как вообще его посмели остановить, сплошное "пошли вон!" и "вашу мать!". За кобуру на заднице начал хвататься. Полковника сразу пристрелили, а ППЖ сама сбежала в сторону гор. Выкинули фикус и чемоданы из кузова, а туда положили своих товарищей. Посмотрели документы у водителя и сказали:- "Теперь мы знаем, кто ты и что ты. Если кому-то проболтаешься о том, что сейчас увидел, мы тебя из-под земли достанем и убьем! Понял?! Тогда гони в санбат!". Я помню даже число, когда это произошло, и фамилии троих товарищей бывших со мной рядом в ту минуту...



...Мы, разведка, прошли нормально, а потом сошлись двенадцать человек, что-то обсудить и лед под нами стал играть. Мы тут же послали связного в полк, чтобы ни в коем случае не шли взводами и ротами, рассредоточились по фронту. И что ты думаешь? Все равно одна рота пошла строем. Взвод провалился и много народу потонуло.

...В одном месте мы наткнулись на трупы зверски замученных немцами наших, попавших в плен танкистов. Среди них была и девушка-санинструктор, так над ней дико надругались, насиловали, а перед тем как убить, фактически на куски разрезали. И на тела ребят-танкистов нельзя было смотреть без содрогания, у многих были вырезаны гениталии и выколоты глаза.

...Дрались за каждый кусок стены с предельной жестокостью, а по ночам и мы, и немцы, выползали вперед, или пытались по заводским коммуникациям и туннелям продвинуться - мы, чтобы добыть себе еду и боеприпасы, немцы, с целью сбросить нас в Волгу. Постоянные столконовения малых групп в рукопашной... Разве все это можно рассказать?... У меня был плоский немецкий штык, которым мне пришлось многократно убивать в рукопашном бою, и когда после войны невольно стал снова вспоминать и переживать эти моменты, то только тогда я осознал, какими же мы были зверями...

...Жалости к немцам не испытывал, только ненависть, хотя лично пленных не убивал, не хотел... Но, когда в январе мы с немцами "поменялись местами", и уже они, умирая с голоду, считая каждый патрон, фанатично держались до последнего, но не сдавались без приказа, я невольно испытал уважение к ним как к противнику. Ведь немцы сражались в Сталинграде ничем не хуже, чем наши в Брестской крепости... Аналогия полная... Сдавшихся в плен немцев я не трогал. Только один раз за всю войну я "сорвался". В Польше в 1944 году нам довелось освобождать концлагерь Майданек, "фабрику смерти". Кругом только трупы и кости... Я озверел. Когда зашли в Германию, то в первом же немецком городе, увидел, что в одном из подвалов спрятались немцы, включая гражданских, так я их всех гранатами забросал... За Майданек...

Часть 5

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив