«Выживут только любовники» / Only Lovers Left Alive (Джим Джармуш, 2013)

drugoe_kino — 22.04.2014 КИНО КРАСИВОЙ СКУКИ
(рецензия+интервью)


«Выживут только любовники» — фильм достаточно странный, однако это слишком общая характеристика — все картины Джармуша в той или иной мере можно назвать странными; его полнометражный дебют так и назывался — «Более странно, чем рай». Предмет разговора станет понятнее, если посмотреть со стороны авторских стратегий.

«Выживут только любовники» — еще один пример игры Джармуша с жанром. Он любит такие забавы. Легендарный «Мертвец» (1995) был совершенной деконструкцией вестерна, «Пес-призрак: путь самурая» (1999) — осмыслением гангстерской саги и самурайского боевика, в «Пределах контроля» (2008) чувствовались влияния шпионского детектива и фильма-нуара. В «Любовниках» Джармуш играет с вечно модной вампирской тематикой.

Впрочем, ничего общего ни с устаревшей мистикой вурдалаков, ни с подростковым «мылом» вроде «Сумерек» здесь нет и близко. «Любовники» — о двух вампирах-интеллектуалах, Адаме (Том Хиддлстон, известный в коммерческом кинематографе исполнением роли бога-интригана Локи, – единственного по-настоящему интересного персонажа во франшизе о Торе и команде Мстителей) и Еве (Тильда Суинтон), которые, соответственно, живут в Детройте и Танжере. Хотя их любви уже тысяча лет, вся история укладывается в несколько дней, точнее, ночей их совместной жизни.

Сначала Ева приезжает к измученному депрессией Адаму, потом они из-за неконтролируемой сестры Евы, Авы (Миа Васиковска) вынуждены вдвоем бежать в Марокко, где оказываются буквально на грани гибели.

Вампиры у Джармуша не просто отличаются от простых смертных. Они, в некотором роде, существа высшего порядка даже в своих пороках. Кровь для героев, пусть даже донорская, из больницы (Адам в этом смысле — гуманист), — не просто пища, а что-то наподобие чрезвычайно мощного наркотика, который достают и потребляют с предосторожностями и ритуалами, надлежащими для любого запрещенного удовольствия. Каждое употребление снято с соответствующими движениями камерами — кружением и крупными планами — так же в драмах о наркозависимых показывают моменты «прихода». И Суинтон, и Хиддлстон справляются со своими ролями безупречно. Ева-Суинтон, с ее роскошной гривой белых волос, совершенным телом и завораживающей женственностью, Адам с его острым, немного безумным взглядом и повадками проклятого поэта — оба кажутся в определенном смысле пришельцами, действительно потусторонними созданиями. Его музыка мрачна и совершенна, ее движения отточены, их среда выдержана в наименьших подробностях — от одежды до локаций: Детройт — город умопомрачительного упадка и музыкальной меланхолии, Танжер — богемный рай, пристанище послевоенной волны американского и европейского декаданса.

Однако Джармуш не просто играет с жанром: он еще и поддразнивает зрителей, доводя миф о вампирах — утонченных отщепенцах — до иронической грани. Очень показательный момент — когда Ева ставит на проигрыватель пластинку с раритетным блюзом и, пританцовывая, начинает развязывать пояс своего халата. Но стриптиз в исполнении божественной Тильды мы не увидим, потому что в Детройте частые перебои со светом. Таких остроумных акцентов здесь много, и в целом фильм, несмотря на антураж и несколько смертей, достаточно легкий и, безусловно, красивый. Джармуш с помощью оператора Йорика Ле Со мастерски прописывает на экране индустриальную пустыню ночного Детройта и жизненный хаос Танжера. Гений места торжествует; беда в том, что на драматургии — начиная от диалогов и заканчивая развитием сюжета — лежит печать авторской усталости, во всей картине чувствуется анемия, которая местами переходит в банальность, — словно автор после блестящих «Пределов контроля» вывел из-под контроля самого себя, решил позволить себе неудачу.


Тем не менее, пусть и усталое — это кино Джармуша. Пересматривать его, возможно, и не захочется, но вряд ли удастся быстро забыть. Только влюбленные выживут. Разумным достаточно.

«Я ДОЛЖЕН ПРИСЛУШИВАТЬСЯ К ФИЛЬМУ И СЛЫШАТЬ, ЧЕГО ОН ХОЧЕТ»



Я побывал на послепремьерной пресс-конференции Джима Джармуша и Тильды Суинтон в Нью-Йорке и задал им несколько вопросов.

- Невероятное настроение фильма поддерживается всеми актерами, будучи при этом тонко сбалансированным. Как Джим донес этот тон до вас?

Тильда Суинтон: - Я думаю, мы просто пошли вслепую за Джимом как нашей опорой. Он уверял нас, что все так, как надо, и мы доверяли ему, хотя и чувствовали до последнего, что фильм может провалиться в Каннах или еще где-то. Романтичный риск существовал, но мы все были готовы его принять. Мы хотели создать, наверное, невиданную атмосферу. Но, когда вы пытаетесь сделать что-то, вы не обязательно знаете, как. Я думаю, нащупывать путь в темноте, где находится и ваш друг, всегда лучше, чем делать это самостоятельно.

- В основе фильма - история мужчины и женщины, которые многое пережили. Как вы изобразили эту пару настолько органично? Зрителю кажется, что вы всегда были вместе.

Т. С.: - Рада это слышать. Часто бывает, что людям, которые находятся в длительных отношениях, кажется, что они уже веками вместе, даже если это не так, но отношения между героями действительно длятся много веков. Они просто обновляют свою связь. Обновляют причины не идти на улицу за пистолетом или не погружаться в депрессию, когда сидишь в трусах весь день и больше ничего не делаешь. А еще - ощущение того, что тебе есть кого поддерживать. Джим, Том и я много это обсуждали до начала съемок, и было ясно, что мы должны сыграть пару, которая знает друг друга очень хорошо - так, как знают друг друга люди, которые давно прошли стадию ухаживаний, долго делят постель и постоянно разговаривают обо всем на свете. Моя героиня говорит в одном эпизоде: «Ты любишь рассказывать обо всех знаменитых людях, которых знал». Это одна из тех вещей, с которыми она научилась мириться и даже полюбила. Мы говорили об этом и о длительной дружбе. Мы также заметили, что в кино нечасто увидишь мужчину и женщину, которые действительно любят друг друга многие годы и действительно любят говорить друг с другом. Таким образом, мы сделали большой кусок этого и добавили к фильму.

- Джим, вы раньше работали с оператором Йориком Ле Со?

Джим Джармуш: - Нет. На этот раз, из-за специфики производства фильма, я впервые использовал оператора из Европы. Тильда рекомендовала мне Йорика, я обстоятельно обсудил его с Оливье Ассаясом, режиссером, чья работа мне очень нравится – они сняли несколько картин вместе. Я понял, что подход Йорика к съемке отвечает моим требованиям, да и наши встречи оставили хорошие впечатления.

- А как вы достигли настолько атмосферного освещения?

Д. Д.: - Я впервые работал с цифровой съемкой. Не люблю «цифру» по нескольким причинам: из-за глубины резкости - мне не нравится внешний дневной свет, - и из-за тона кожи - он выглядит непривлекательными, но мы избежали проблем на этот раз, потому что очень деликатно освещали сцены маленькими лампочками и светодиодными квадратами, так что у нас не было проблем с резкостью. Поэтому работа оператора, я считаю, действительно очень хорошая.

- Чем вас, как кинематографиста, так заинтересовала вампирская тема?

Д. Д.: - Считаю, меня стимулировала широта охвата, которую эта тема предоставляет: они живут долго, и мы можем показать историю любви, охватывающую такое время. Это исследование личностей, очень странных и интересных. Мы просто наблюдаем за ними. Возможность видеть их восприятие истории и их собственная история любви привлекли меня. Я где-то читал, что вампиры не люди, а что-то другое... Я забыл, какой там был вывод. Они не умирают, и в любом случае они - люди, которые были трансформированы, но все равно остаются людьми, и это интересно.

- Вы все это рассказываете как научные факты, словно читаете лекцию по зоологии.

Д. Д.: - Но это тоже мифологический вид, то есть не одно и то же. Если это кого-то интересует, я могу сказать, что мифология вампирского фильма формировалась постепенно. Например клыки, я думаю, появились только в какой-то мексиканской ленте о вампирах, снятой в 1950-х. Не припомню, чтобы у Носферату (герой немого вампирского фильма, шедевра немецкого экспрессионизма «Носферату – симфония ужаса», реж. Фридрих Мурнау, 1922 - ДД) были клыки, но все атрибуты, такие как чеснок, приглашение через порог, крест или святая вода - произвольно добавляются авторами. Мы тоже хотели добавить что-то к теме, поэтому придумали кожные перчатки, которые они носят вне своей среды обитания, ведь это выглядело действительно здорово, что является очень важным критерием.

- По какому принципу вы выбирали места съемок? Фильмы о вампирах, как правило, делают акцент на съемках в помещении; вы же от этого отказались - почему?

Д. Д.: - Выбор локаций эволюционировал, когда я работал над сценарием. Предыдущий сценарий предусматривал съемки в Риме и Детройте, но Танжер – одно из моих любимых мест, я просто хотел снимать там. В частности, мне нравится определенная отдаленность этого города от европейской культуры, поэтому я подумал, что он был бы очень привлекательным для Евы. Это не христианская культура, это даже не культура алкоголя. Это культура гашиша, там чувствуешь себя на чужбине. Детройт – еще один город, который я глубоко люблю. Я со Среднего Запада, из Огайо, но всегда был в восторге от Детройта, в детстве он был почти мифом. Меня влечет его музыкальная и индустриальная культура, равно как и постиндустриальное визуальное ощущение. Детройт, этот Париж Среднего Запада, сильно отличался от Кливленда, который всегда воспринимался как второстепенный культурный центр. То, что недавно с ним произошло (официальный дефолт Детройта. – ДД,) - очень трагическая, грустная и необычная – или обычная, не знаю – ситуация.
Что касается съемок в помещении, я думаю, что для вампирских фильмов, которые принадлежат к жанру ужасов, клаустрофобия очень полезна для формирования ощущения страха или неуверенности. Вампиры, которые спят в гробу, не могут выйти на солнечный свет – очень клаустрофобный образ, но наш фильм как раз о своеобразной открытости - к новым идеям, культуре, обстановке, собственному сознанию. Таким образом, я думаю, он стилистически отображает это, а не клаустрофобию ужасов.

- Тильда, вы уже не первый раз снимаетесь у Джармуша. Скажите, что является самым большим вызовом в работе с ним?

Т. С.: - Основной проблемой во время сотрудничества с Джимом было желание сделать этот фильм. Мы давно его хотели снять, и необходимость ждать была самой большой проблемой. Начало съемок стало счастьем, прямо как Рождество каждый день. А ожидание, сдерживание нашей энергии годами, когда Джим говорил со мной о фильме, являлось проблемой. Одним словом, моя личная проблема – то, что Джим Джармуш не снимает по картине ежегодно, потому что это то, чего я хочу. Никаких других трудностей в нашем сотрудничестве не припомню.

Д. Д.: - Я должен добавить, что идея фильма возникла у меня еще семь или восемь лет назад, и сценарий сразу писался под Тильду. Всякий раз, когда проект разваливался или мы теряли финансирование, я был просто готов сдаться, Тильда неизменно говорила: «Нет, это хороший знак. Это значит, что мы еще не готовы, не все детали на месте». И она всегда была настолько оптимистична и действовала в духе Евы, что я не мог отказаться от проекта.

- Джим, я не знаю, помните ли вы, но в прошлом году мы встретились в метро, имели беседу, и вы тогда сказали: «Следуйте своим инстинктам». Можно ли сказать, что ваш фильм отражает диалектику интеллекта и инстинкта?

Д. Д.: - Интеллект очень ценен и интересен, но инстинкту я уделяю больше внимания, потому что люди иногда прибегают к излишне глубокому анализу вещей. Я много читал о кинематографистах, которых я люблю, и это ненадежное обобщение, но иногда я думаю: «Ну, они не самые высокоинтеллектуальные люди» - в отличии, возможно, от писателей... Я действительно думаю, что инстинкт и использование интуиции чрезвычайно важны. Во время съемок мы собираем материал, который потом скомпонуем в фильм в монтажной комнате. Это не та шаблонная процедура, как в фильмах Хичкока, которые прекрасны для своего жанра, но все решается предварительно для этой маленькой машины, которая функционирует и выпускает хичкоковский фильм. В нашем же проекте машина не полностью видна до самого конца, до выпуска окончательной версии. Поэтому приходится использовать интуицию все время. Я чувствую, что должен прислушиваться к фильму и услышать, чего он хочет. Он часто бормочет, говорит неразборчиво. Инстинкт – это прислушивание к произведению, которое вы делаете, и разрешение ему быть тем, чем оно является. Это есть и в самом фильме – потому что Адам и Ева позволяют друг другу быть теми, кем они являются. Она принимает его таким, какой он есть, и он тоже любит ее такой, какая она есть, и я думаю, что это может быть ключом к любовным историям, но я не уверен.

- Вы вспомнили перчатки как ту деталь, которую вы добавили к мифу о вампирах. Но вы добавили еще и новую прическу для них, и это здорово.

Д. Д.: - История с волосами действительно интересная. Я хотел, чтобы у них были растрепанные волосы, чтобы они выглядели частично как животные, и даже вели себя как наполовину животные и наполовину очень утонченные люди. Мы пытались сделать парики, но не находили интересную текстуру. Тогда Тильда сказала: «Ты все время говоришь «животное», так почему же мы смотрим на людей? Давай посмотрим на животных». Поэтому мы начали смотреть на животных, разных мартышек и лам с разной текстурой шерсти и волос. А затем мастер по парикам сказал, что у него был опыт смешивания шерсти коз и яков с человеческим волосом, чтобы сделать его толще. Мы попробовали, и в конце концов парики для Джона Херта, для Тома, для Тильды, и для Mиa были сделаны из определенного процента человеческих волос, смешанных с шерстью козы и яка. Я просто хотел, чтобы они выглядели диковатыми. Это был настоящий прыжок воображения, чтобы освободиться от всего, что привязывало нас к конкретному времени.

Дмитрий Десятерик, Нью-Йорк - Киев

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив