В течение часа (окончание)

bezobraznaja_el — 16.02.2010 Спасибо, мез ами, что одобрили начало "школьников", а вот и логический конец.

- Многим известна ужасная история, ребята, из-за которой мы сейчас собрали внеочередное собрание класса, - с трудом неловко произнесла староста Татьяна Смирнова и все-таки тайком погладила себя по животу, по часовой стрелке, болело уже как-то совсем запредельно, - но я напомню детали все-таки. Ребята, вся помнят, что осенью в нашем классе появилась новенькая, Катя Пекарь…
Катя Пекарь малиново покраснела на третьей парте в среднем ряду, где традиционно сидела в одиночестве. Школьное платье некрасиво задралось, обнажив острое колено в перекрученном хлопчатобумажном чулке, платье принадлежало ранее ее старшей сестре - стираное-перестираное, оно имело более бледного оттенка коричневого круги под мышками. Темные снулые волосы на крупной Катиной голове топорщились какими-то нелепыми перьями – в стороны и вниз, на лбу привольно разместился десяток прыщей, широкую переносицу рассекал белесый шрам в форме подковы, ударилась о качели в полтора счастливых года. Больше всего на свете Катя хотела оказаться сейчас где угодно в другом месте, пусть даже с лопатой на заснеженной улице – Катин отец служил дворником, но часто болел, точнее – запивал, приходилось замещать его на посту. Ненавистны были эти страшные часы, когда каждый прохожий мог оказаться одноклассником и иметь полное право потом громко дразниться в школьном коридоре, сильно воняющем грязной тряпкой: Пекарь – дворник! Пекарь – дворник! Но приходилось оставаться здесь, и она втянула голову в сутулые плечи.
- Катя Пекарь приехала к нам из другого города, ребята, и ей пришлось нелегко, потому что ведь у нас математический уклон, а в Катином городе математических уклонов не было… и других тоже не было…
Эстелла Юрьевна прикусила нижнюю тонкую губу, она ненавидела и собственно математический уклон, и эту гадкую школу. Вон, Лилька Чередник, ее сокурсница по университету, уже главный редактор солидной газеты - Эстелла Юрьевна встретила ее случайно в универмаге, стояли вместе за немецкими стегаными халатами бледно-бледно салатного цвета, Эстелла Юрьевна взяла два, а Лилька барски – один. Личный шофер, личный кабинет, личная полусотня подчиненных на побегушках, чернобурчатая шуба в пол, шелковый платок с лошадиными головами – всё. А тут стоишь, как обдергайка в болоньевом старушечьем плаще, полжизни потратила на это ничтожество, мэнээса паршивого, все для него, чтобы подлец изучал своих мерзких хордовых рыб мирового океана, треску с селедкой. Мало того, изучал! Так ведь всю квартиру загадил гигантскими аквариумами с морской недешевой водой. Как-то пришел, подлец, домой, а на полу – лужица, то ли соседи привычно затопили, то ли селедки колотили мощно хвостами, так ведь лег на пол и лизнул, попробовал. Соленая оказалась вода в тот раз.
- Ка-один, - прошептала красавица Абрикосова, опустив пушистые ресницы и покачивая ногой в импортной матерчатой туфле без каблука, но с широкими атласными лентами вокруг щиколотки.
- Убила, - правдиво отозвался негодяй Гатауллин, краем глаза наблюдая за маятником туфли. Хулиганка Савина посмотрела на часы. Ужжжжас какой, еще тридцать минут до конца урока, ну вот и какого черта не сгоняли на перемене в кулинарию напротив, хоть бы поели сейчас. В кулинарии напротив продавались совершенно потрясающие цыплята табака, размером с крупного голубя, но пожирнее. Их можно было скрытно поедать даже во время урока, передавая Рыжей аппетитные куски на листочках из тетради, а руки облизать потом. Или вытереть изнанкой фартука, тоже еще проблема. Или не вытирать.
- Но в нашем классе Катя сразу столкнулась с проблемами и помимо учебы… - староста Татьяна Смирнова последний слог почти простонала, в центре и по окраинам живота происходили какие-то явно события, что-то пульсировало, сжималось, уже в самом горле проплескивало жгуче и ядовито, и болело, болело.
- Таня, что с тобой? – довольно равнодушно спросила Эстелла Юрьевна, не отрывая взгляда от Соколова. Неимоверная глупость – так вот пялиться на собственного ученика – но Соколов очень красив, и на него пялятся все, наверное, привык. Льняные кудри, темные глаза, нежные матовые щеки, грубо-длинные ресницы. Подлец когда-то, годы назад, выглядел примерно так же, а ресницы и сейчас впечатляют чернявых девиц с усами, кудри только почти закончились, но и это не помеха, видимо.
Татьяна Смирнова глотнула, моргнула, попыталась встать поудобнее и стойко ответила:
- Все в порядке, извините.
А как же Молодая Гвардия, напряженно вспоминала она пройденный по литературе материал, наверное, им-то пришлось потяжелее, чем перетерпеть глупый гастрит школьника? Татьяна Смирнова сжала зубы, разжала зубы и продолжила, она сможет, она справится:
- Вчера вечером другая ученица нашего класса, Софья Фридман, возвращалась домой из музыкальной школы. Всем известно, ребята, что Соня обучается по классу скрипки, и поэтому носит с собой инструмент в таком вот плотном футляре. Небольшом. Вчера, проходя мимо четвертого дома по улице Садовой, Соня Фридман поскользнулась и упала, и скрипка упала тоже… и улетела…
Эстелла Юрьевна поерзала на мягком учительском стуле и укоризненно проговорила:
- Таня, ты меня сегодня удивляешь, в самом деле. Какие-то скрипки летающие. И саму Фридман я не вижу, кстати. Почему-то.
Красавица Абрикосова вытянула белую стройную шею чуть вперед и изящно подняла руку, часы на браслетке скользнули вниз и спрятались под расшитый кружевами манжет:
- Эстелла Юрьевна, можно я?.. Фридман заболела, она мне утром звонила… Горло у нее. Температура. И голова.
Староста Татьяна Смирнова, воспользовавшись паузой, чуть согнулась в пояснице, вперед и немного вправо, так было чуть легче, и можно подышать. Она пыталась воспользоваться советом своей бабушки, бабушка часто повторяла своей приятельнице, той самой, изгнанной дочерью отовсюду: «плюнь на все и думай любимую мысль». Татьяна Смирнова попыталась думать, что папа на следующей неделе вернется со своего Севера, мама перестанет молчать и отвечать только на вопросы по делу: «что на обед» - «пельмени из пачки», «получила пять по физике» - «хорошо», «мама ты плачешь» - «все в порядке», но все было в беспорядке, конечно.
Троечница Москвина бросила записку через парту Соколову, Соколов, шикарно устроившись в кинематографической позе, записки не поймал, и она шлепнулась посередине прохода, точно в центре линолеумного золотистого квадрата. Москвина покрылась мурашками от страха: если классная возьмется читать содержание вслух, она пропала, все, все. Москвина скрестила пальцы на обеих руках и попыталась на ногах тоже скрестить, не получилось.
Эстелла Юрьевна обвинительно поднялась, одернула шерстяной костюм цвета фуксии: юбка, жилетка, жакет, из-под жакета финская блузка с воланами, очень удобная вещь – простирнул, встряхнул – все. Подошла, наклонилась с известным усилием, подцепила ногтями бумажный комок, прошла чуть дальше, взяла дневник троечницы Москвиной, невзрачной худой девчонки с плоховатыми зубами. Швырнула записку в мусорную корзину, дневник на свой стол, и без того захламленный. Лилька Чередник хвасталась, что путешествуя по Англии, была представлена Королеве на каких-то главных английских скачках, где необходима шляпа. Плюнуть на все, и уйти работать к ней. Сначала выставить подлеца к усатой. Как можно быстрее. Лучше сейчас.
- Таня, теряем время, - разражено обратилась она к старосте класса Татьяне Смирновой, она сегодня какая-то несобранная, влюбилась? Ха! Наверняка в беднягу Соколова, несколько даже ревниво подумала Эстелла Юрьевна, несчастное мальчишеское сердце, раздираемое в клочья.
- Извините, пожалуйста, - гораздо бодрее ответила Татьяна Смирнова, вроде бы стало получше, получше, получше! Как мало человеку надо для счастья – а просто, чтобы чуть меньше болел живот.
Троечница Москвина облегченно выдохнула, скорчила классному руководителю страшную рожу, и достала из портфеля крохотный флакончик с польским лаком для ногтей, цвета свежей крови. Она сегодня утром стянула его у жены брата, и отдавать вовсе не собиралась. Красавица Абрикосова скосила глаза, осмотрела свои аккуратные белые руки, потом яркий польский пузырек, потом еще раз руки, прикидывая, достаточно ли органично алый маникюр впишется в ее продуманный образ красавицы Абрикосовой. Вписывался совсем неплохо, и она стала сочинять историю, долженствующую заставить неформальную троечницу Москвину поделиться срочно. Решила, что позволит Москвиной пару перемен прогуливаться с ней по школьной рекреации, это серьезная привилегия.
- Бэ - пять, - сказал хулиган Гатауллин, староста Татьяна Смирнова презрительно осмотрела его лохматую беспринципную голову и выразительно продолжила, помогая себе жестами:
- Соня Фридман побежала за скрипкой, и внизу у самого дома встретила внезапно троих наших учеников – Соколова, Найденова и Гатауллина. Они стояли под неизвестным окном первого этажа, и по очереди взбирались на деревянный ящик из-под мандаринов, на котором и прыгали зачем-то. Соня Фридман остановилась и спросила мальчиков, что они тут делают.
- А скрипка-то фридманская чего, - с места нагло выступила троечница Москвина, болтая в руке польский кровавый лак, внутри приятно стукались друг о друга шарики, - осталась в снегу валяться? Или так и летала? Пока Сонька лазала на мандариновый ящик? Забралась, наверное, с трудом…
Софья Фридман была довольно упитанной девочкой, ручки-ножки-тельце ее, как у младенца-переростка, состояли из нежных валиков молочной плоти, частично перекрывающих друг друга в положении сидя. В положении стоя дело было тоже самое, в принципе.
Толстый Найденов влажно хрюкнул и оглянулся на дерзкую Москвину, бесстрастный Соколов не дрогнул ни лицом, ни ботинком.
- Москвина, выйди из класса, - нарочито спокойным голосом проговорила Эстелла Юрьевна, - немедленно!
- Да и пожалуйста! – Москвина дернула плечом, с плеча посыпалась серая легкая перхоть.
Дверь хлопнула, отскочила от косяка обратно и медленно закрылась окончательно. Татьяна Смирнова, зажимая живот двумя локтями, твердо решила затратить не более ста слов на завершение своего рассказа, и быстро-быстро, пропуская некоторые неважные слоги, затараторила, сбиваясь дыханием:
- Ящик из-под мандаринов, ребята, оказался под окном неслучайно. Его туда принесли наши же с вами одноклассники Найденов, Соколов и Гатауллин, и принесли они его для ужасно подлого дела. Они подглядывали в окна нашей тоже одноклассницы, Кати Пекарь, и делали это каждый вечер, и уже довольно давно… пользуясь тем, что Катя Пекарь…
Татьяна Смирнова внезапно забыла, как именно планировала завершить фразу, и обратилась непосредственно к толстому Найденову и невозмутимому Соколову:
- Давайте же послушаем наших одноклассников, Соколова и Найденова, ребята, пусть они нам расскажут, почему предпочитали проводить минуты своего досуга под окнами Кати Пекарь, а не выполнять домашние задания, не заниматься спортом, не изучать литературу для внеклассного чтения…
Ей стало очень жарко, она машинально приложила руку ко лбу, раскаленным показался лоб, отлично, подумала Татьяна Смирнова, завтра заболею своей ангиной, пойду лежать к бабушке, полоскать горло йодистой водой и ещё соленой.
Эстелла Юрьевна побарабанила пальцами по учительскому столу, слева лежал крупногабаритный журнал, чернильница, какие-то надорванные листы, справа – стопка тетрадей для сочинений, и еще предстояло проверить образы помещиков в произведении Гоголя. Она устало прикрыла глаза и подумала, что утро завтрашнего дня может оказаться совсем-совсем непохожим на утро сегодняшнего дня. Она может проснуться на рассвете, любуясь светлеющими крышами и холодноватой туманной дымкой, хорошо маскирующей городской кошмар в окне, и оказаться свободной женщиной. Это было бы совершенно новое ощущение, и Эстелла Юрьевна не могла с уверенностью сказать, что уж неприятное и пугающее. Скорее, волнующее. Да, верное слово. Она резко встала, в возбуждении прошагала до двери, с непонятной целью открыла ее, потом закрыла. Дверь противно и тонко пискнула, а в коридоре нагло прохаживалась наглая Москвина, пинала что-то носком туфли.
Нехотя Эстелла Юрьевна вернулась к событиям в классе.
- А пусть нам Пекарь сама расскажет, - с хрустальным смешком протянула красавица Абрикосова, прикрывая нежной ладонью «морской бой», - она-то уж точно знает, что обычно мальчики делают под ее окнами… в минуты своего досуга…
Катя Пекарь из ярко-малиновой стала обморочно-вишневой, вытерла грязноватой рукой неожиданно мокрую щеку, ничего сказать она не сумела бы сейчас ни в каком случае, даже в самом крайнем, включающем дуло модернизированного автомата Калашникова в ухе или инквизиторский костер неподалеку.
От ужаса происходящего у нее странно зацементировался рот, так что губы для произнесения звуков и слогов пришлось бы двигать руками, и язык тоже. Так, помогая себе, еле успевая промокать слезы и шумно сморкаясь в измятый фартук с карманами, полными мусора, она могла бы сказать, что первым появился толстый Найденов. Она стояла в комнате, которую делила со старшей сестрой, она держала в руках сантиметровую ленту, чтобы измерить размер окна. Сестра хотела пошить занавески, сестра говорила, что первый этаж и так нельзя, и что окно должно быть нарядное, для уюта. Сестра хорошо разбиралась в уюте, она заканчивала кулинарное ПТУ и ежедневно притаскивала домой остатки еды, приготавливаемой учащимися. Как-то она проходили трудный для освоения плов, и все неделю в кухне убийственно пахло жареным мясом. Сестра уже купила для занавесок материал, очень красивый – такие неровные треугольники, немного перекрывающие друг друга, синие, зеленые и еще редкие оранжевые, и нужно снять мерку. И она залезла на щербатый подоконник, и вытянулась вверх, и встала на цыпочки, компенсируя малый рост, пристраиваясь к верхней грани стекла и еще выше. За стеклом, удивительно близко, стоял толстый Найденов. Его круглые карие глаза оказались на уровне ее босых ног, она поджала пальцы, она замерла. Никто не разговаривал с ней в классе, она все перемены проводила одна, и все уроки проводила одна, и одна шла домой, мечтая только не обнаружить на ступенях подъезда пьяного отца. Но часто обнаруживала. Почти всегда, чего там. В старой школе она была веселая, она была живая, и хорошо пела, и знала много анекдотов, и представляла в драматическом кружке Мать-Зайчиху и Новогоднюю Елку, а сейчас погасла, совсем погасла. Найденов стоял в десяти сантиметрах и пристально разглядывал ее голые колени, ее голые бедра, ее старенький халат в диковатый желтый цветочек на голубом фоне, очень короткий халат, еще детский. Он не уходил. Чего-то ждал? Она не поняла даже и потом, как это могло произойти вообще, но держа сантиметровую ленту в левой руке, она взялась правой за халатову пуговицу у горла, расстегнула ее. Потом другую, ниже. Всего пуговиц оказалось пять, одна средняя была потеряна давно. Неловко дернула плечами, освобождаясь от ситцевых одежд. Предстала перед застывшим от чудесной неожиданности Найденовым в белых высоких трусах с продернутой вытянутой резинкой. Халат мягко упал на намытый с утра сестрой пол с приятным шуршанием. Найденов пораженно прикрыл частично рот и нос рукой в вязаной черной перчатке, и зажмурил глаза, но зажмуренными глазами смотрел, не отрываясь, на равнобедренные треугольники грудей, на темные соски, почти коричневые, а на картинках зачем-то рисуют красным, какая глупость, подумал он, коричневый гораздо лучше. Она подняла руку, убирая челку со вспотевшего от волнения лба, и увидев темные завитки волос иного сорта подмышкой, Найденов вихрем сорвался с места и побежал возможно быстро. Она спрыгнула с подоконника, опустилась на корточки около сине-желтого тряпичного холмика, сказала вслух несколько раз зачем-то: «ну и что», «ну и ладно» и еще «подумаешь!», было неловко, но как-то значительно.
Вечером следующего дня толстый Найденов появился опять, она поджидала его, коротая время за письменным столом, принесенным отцом с помойки – кто-то выкинул прекрасный однотумбовый стол, а они с сестрой отмыли его, отчистили от синих чернил и черных чернил, покрыли бесцветным лаком, и пользовались теперь с удовольствием. Верхний ящик принадлежал сестре, а два нижних – ей, удобно.
Найденов вдруг оказался значительно выше, чем в прошлый раз, голова вровень с ее напряженным животом, потом она рассмотрела дощатый ящик в оранжевых наклейках, приволок от овощного магазина, в овощном магазине отец иногда подрабатывал грузчиком, тогда им тоже перепадали мандарины, соленые жидковатые огурцы и ровная картошка, отец в картошке разбирался.
На третий вечер Найденов пришел с Соколовым, и это было потрясение, настоящее потрясение, потому что Соколов же – он невероятный красавец, ну… Если Найденов по социальному статусу и положению толстяка в классном обществе был более-менее досягаем, то небесный Соколов с его плечами, ростом и золотыми кудрями находился на миллионы световых лет выше, дальше. Сильнее.
Она выбежала из комнаты, закрылась в туалете, несколько раз сдернула воду, обжигающе красная, на цыпочках вернулась обратно. Мандариновый ящик казался пуст. Мальчики ушли.
Она рухнула на пол и заплакала, громко, опять одинокая. Четвертым вечером было воскресенье и никого, зато в понедельник они вернулись. Соколов отлично смотрелся в наимоднейшей куртке «аляске» с оранжевой сияющей подкладкой, она ослепилась великолепием и отвела робко взгляд. Халат полетел на законное место под батарею, а она решительно подцепила указательными пальцами розовые наивные трусы за круглую резинку. Потянула вниз.
- Катя! – вернул ее к кошмарной реальности взвинченный голос Эстеллы Юрьевны, - Катя, к тебе обращается класс, в конце концов! Встань немедленно, я кому сказала!
Эстелла Юрьевна сжала кулаки, сил ее больше не было. Разогнать все это стадо баранов к чертовой матери, какие-то окна, кто-то на ящике с мандаринами, тоже еще, чебурашки… Бред полный. Разогнать, а самой прямо не заходя в опоганенный дом, поехать к Лильке, она оставила адрес редакции. Подумаешь, тридцать два года – еще не конец света. Она станет журналистом, в сущности – работа с детьми никогда не нравилась ей. Пройдет в лисьей шубе мимо чернявой проститутки с усами, и фыркнет ей в лицо. Или не фыркнет, и так все будет ясно – кто на аэроплане, а кто в помойной яме. А подлец на коленях приползет к ней, чтобы целовать руки. А она хорошенько подумает, протянуть ли их для поцелуя, или погодить еще.
Катя Пекарь вцепилась побелевшими от напряжения пальцами в крышку парты, она точно знала, что сейчас умрет и честно приготовилась, закрыла глаза, красавица Абрикосова расхохоталась звонко, хулиганка Савина доделала бумажный самолетик из самостоятельной работы по алгебре, и пустила его в красивый полет. По самостоятельной работе была получена «четверка», хулиганка Савина учится хорошо. После школы она бегает на юннатскую станцию, там ее терпеливо дожидается ослик Майонез.
- Ух ты! – закричал негодяй Гатауллин радостно и привстал. Самолетик по роскошной нисходящей дуге подлетел к матово отсвечивающей доске и стукнулся изящным носом в цифру «десять» - десятое февраля, третья четверть и до весенних каникул не докинуть палкой.
Эстелла Юрьевна заколотила по столу перьевой ручкой. Отложила ручку и потянулась за полированной указкой, все-таки указкой стучать гораздо удобнее.
Рыжая сцепила пальцы в замок и вспомнила прелестную фотографию из американского журнала «Ньюсуик» - две теннисистки в летящих белоснежных юбках кокетливо заслоняются от солнца шикарными ракетками. Журнал неизвестно откуда притаскивал в школу задавака Соколов, ни черта не разбирающийся ни в спорте, ни в английском языке. Да и ни в чем, мельком определила Рыжая.
Толстый Найденов тяжело дышал, даже пыхтел, испуганно ловил взгляд невозможного Соколова, но Соколов был недосягаем, смотрел поверх оконного переплета - или на глухо оштукатуренную стену, или на бледную портьеру из искусственного шелка, какую портьеру так и не сшила развратная маленькая Катя Пекарь.
Татьяна Смирнова сделала шаг вперед и упала, головой в проход между первым и вторым рядом. Ее престижная плиссированная юбка взметнулась коричневым флагом неизвестной страны, и опала, прикрывая ровные хорошие ноги в капроновых колготках телесного цвета, дюжину достала недавно бабушка, известный в городе врач-гинеколог.
Целую минуту до этого, а может, и больше, Татьяне Смирновой было хорошо, очень хорошо и даже отлично, она перестала видеть перед собой ряды изрисованных парт и лица скучающих одноклассников. Татьяна Смирнова вдруг увидела цветы, много цветов, все они были белые или почти белые, и какие-то живые – в смысле, что могли разговаривать и бодро двигаться. Цветы тянули к Татьяне Смирновой свои гладкие стебли, обнимали нежно ее бедное измученное тело, дарили восхитительный покой и светлую радость, кожа на ее ледяных пальцах беззвучно лопалась от прикосновений, выпуская на свет прекрасные белоснежные бутоны, это происходило быстро и совсем не больно.
Когда Татьяна Смирнова откроет глаза в следующий раз, никаких цветов вокруг не увидит с огорчением, а увидит два почти одинаковых женских лица, очень обеспокоенных, и не сразу поймет, что это ее мама и ее бабушка, и удивится, как они похожи, и обрадуется, что они разговаривают друг с другом снова. Мама схватит Татьяну Смирнову за левую руку, бабушка цепко – за правую, и они произнесут одновременно одним и тем же голосом, чуть высоковатым: «теперь все будет хорошо, девочка». В животе у Татьяны Смирновой продолжительное время будет торчать резиновая трубка с названием дренаж, и она выучит еще много новых слов типа: «перитонит», «аппендиктомия», «эндотрахеальный наркоз» и решит, что хочет быть непременно доктором, изменив глупым мечтам о театральном училище и творческих успехах на сценах.
Эстелла Юрьевна после кошмара со Скорой Помощью и очень грубым врачом в грязно-сером халате, обозвавшим ее тупой коровой, еле живая доберется домой и как есть, в пальто, меховой шапке и сапогах наберет номер Лильки Чередник, рабочий номер. Сумку с надписью АЭРОФЛОТ она собирать не будет. Предложит мужу сделать это самостоятельно, и он сделает. В школу она не вернется. Никогда. Даже за трудовой книжкой. «Утеряна» - твердо объявит редакционной кадровичке, похожей на Огневушку-Поскакушку, та понимающе закатит глаза.
Катя Пекарь откроет вечером дверь на неожиданный звонок. Наверное, в удивлении подумает она, это первый случай, когда нам кто-то позвонил вообще. Сестра пользуется ключом. Отца чаще всего домой заносят. Гости не приходят. На пороге будет стоять невозможный Соколов в модной куртке «аляске», уже расстегнутой. «Ты ведь одна, - утвердительно скажет он, - я знаю»

Спасибо, что читали так долго.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив