Уникальная запись Пастернака, 1953.

jenya444 — 21.05.2022 Борис Пастернак не раз бывал в квартире известного артиста и чтеца Сергея Балашова в Лаврушинском переулке: «Знаете, почему я так много читаю в этом доме? Балашов — очень хитрый человек. Он никогда меня не просит, а когда меня не просят — я читаю». Поэт не подозревал, что в квартире Балашова, поддерживавшего связь с Министерством государственной безопасности СССР, был установлен профессиональный магнитофон, а в гостиной вмонтирован микрофон. Шесть стихотворений из «Тетради Юрия Живаго» были тайно записаны во время застолья в 1953 году. В перерывах между чтением Пастернак вспоминает о свадьбе и голубятне, которая была во дворе его дома, рассуждает о происхождении искусства и много смеется.

Ниже я привожу отрывок из интервью Юрия Метелкина и собственно расшифровку записи вокруг стихотворений. В конце Балашов говорит, "вот некоторые вещи два раза (хотелось бы послушать), вот если бы вы на магнитофон ..." Вот ведь змея. Зато осталась уникальная запись.

Юрий Метелкин: Эта запись, я говорю сейчас со слов Евгения Борисовича Пастернака, была сделана на квартире чтеца Сергея Балашова, который был невероятно популярен в тот момент, находился в привилегированной позиции. Это был чтец, который давал концерты. Мало того, ему приписывается разработка такого жанра как художественное моночтение различных произведений на эстрадной сцене. Хотя можно с этим не совсем согласиться, потому что был такой чтец как Эммануил Каминка, который тоже имеет такие же претензии на этот жанр, и так далее. Этот чтец исполнял не только функцию чтеца, но и в силу каких-то обстоятельств он позволил в своей квартире установить аппаратуру МГБ, прослушку, проще говоря нашим языком. Эта прослушка, как теперь понятно, была устроена следующим образом: была какая-то центральная гостиная комната, куда приглашались гости, там был вмонтирован, судя по всему в столе, микрофон. В соседней комнате находился магнитофон. Что самое любопытное, что запись велась на профессиональном оборудовании, потому что пленка, которую я оцифровывал, была на профессиональной скорости, сто процентов никак не могла быть записана на простой бытовой магнитофон. То есть мы предполагаем, что в те далекие годы, когда мы еще и в глаза с вами не могли видеть никакого магнитофона, скажем, 1952-54-е годы, был привезен, а тогда были только ламповые аппараты, ламповый магнитофон профессионального формата, вмонтирован в другой комнате. Это были только импортные аппараты, своих мы тогда еще не выпускали. И вот такие, собственно говоря, гигантские усилия были проделаны для того, чтобы записывать творческую элиту за круглым столом, которая, выпив, разговлялись на беседу. Собственно говоря, действующие лица были следующие: это был сам Сергей Балашов и не супруга, они не были расписаны, но женщина, с которой он делил досуг, вдова писателя Александра Малышкина.

Иван Толстой: Там слышен на записи женский голос очень хорошо поставленный, артистический. Имела ли она тоже отношение к художественному чтению или к театру?

Юрий Метелкин: Вы знаете, я не знаю судьбу ее, но вероятнее всего она, как минимум, имела совершенно плотное отношение к общению, потому что ее покойный муж Александр Малышкин был в советских кругах, видимо, досточтимый писатель. Потому что, как ни странно, меня это удивило, когда я узнал, дача Пастернаков была до того, до смерти Малышкина, дачей Малышкина. То есть это переделкинская дача, в которой потом разместились Пастернаки, по иронии судьбы досталась им после смерти Александра Малышкина. Так вот они вдвоём трудились на ниве записи интеллигенции. Они имели цель разговлять на беседы и дальше уже кто что скажет, а слово не воробей, все это поступало куда положено.

Саму запись можно послушать тут: http://svidetel.su/audio/1890
Рекомендую включить звук и следить за текстом, так проще воспринять.


... Ещё несколько я прочту, не очень много, меньше десяти ...
... Вот сейчас я прочту, называется "Лето в городе" ... "Лето в городе".

Разговоры вполголоса,
И с поспешностью пылкой
Кверху собраны волосы
Всей копною с затылка.

Из-под гребня тяжёлого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.

А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.

Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.

Наступает безмолвие,
Но по-прежнему па́рит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.

А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,

Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие
Неотцветшие липы.

1953

... Слушайте, теперь ... называется "Ветер", "Ветер", "Ветер".

Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева́
Со всею далью безпредельной,
Как парусников кузова́
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной.

1953

... Теперь вот другое, "Хмель" называется.  - Под ракитой - ну зачем, отвлекаете вы меня...

Под ракитой, обвитой плющом,
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом,
Вкруг тебя мои руки обвиты.
Я ошибся. Кусты этих чащ
Не плющом перевиты, а хмелем.
Ну так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелим.

1953

"Свадьбу", значит...

Пересе́кши край двора,
Гости на гулянку
В дом невесты до утра
Перешли с тальянкой.

За хозяйскими дверьми
В войлочной обивке
Стихли с часу до семи
Болтовни обрывки.

А зарёю, в самый сон,
Только спать и спать бы,
Вновь запел аккордеон,
Уходя со свадьбы.

И рассыпал гармонист
Снова на баяне
Плеск ладоней, блеск монист,
Шум и гам гулянья.

И опять, опять, опять
Говорок частушки
Прямо к спящим на кровать
Ворвался́ с пирушки.

А одна, как снег бела,
В шуме, свисте, гаме
Снова павой поплыла,
Поводя боками.

Помавая головой
И рукою правой,
В плясовой по мостовой,
Павой, павой, павой.

Вдруг задор и шум игры,
Топот хоровода,
Провалясь в тартарары,
Канули, как в воду.

Просыпался шумный двор.
Деловое эхо
Вмешивалось в разговор
И раскаты смеха.

В необъятность неба, ввысь
Вихрем сизых пятен
Стаей голуби неслись,
Снявшись с голубятен.

Точно их за свадьбой вслед,
Спохватясь спросонья,
С пожеланьем многих лет
Выслали в погоню.

Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.

Только свадьба, вглубь око́н
Рвущаяся снизу,
Только песня, только сон,
Только голубь сизый.

1953

- Ой, как хорошо...
- Да. ... Правда?
- Очень хорошо! Как песенка!
- Да, песня, песня, песня, да. Вот, правильно, да. ...

.... Когда вы в объективном мире чувствуете лично свои корни, вот тут начинается искусство, понимаете, да? Теперь
 я прочту одно стихотворение серьёзное, грустное... Хорошо? Оно называется "Август".

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома посёлка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

1953

(Молчание) Ну спасибо за терпение. (Молчание)

"Сказка", например, есть. Вот такая сказка. Я, шутя, говорю, что из всех читанных стихотворений это единственное современное и личное. Сейчас прочту. "Сказка".

Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по репью.

Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Тёмный лес навстречу
Вырастал вдали.

Ныло ретиво́е,
На́ сердце скребло:
Бойся водопоя,
Подтяни седло.

Не послушал конный
И во весь опор
Залетел с разгону
На лесной бугор.

Повернул с кургана,
Въехал в суходол,
Миновал поляну,
Гору перешёл.

И забрёл в ложбину,
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.

И глухой к призыву
И не вняв чутью,
Свёл коня с обрыва
Попоить к ручью.

У ручья пещера.
Пред пещерой брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.

И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдалённым зовом
Огласился бор.

И тогда оврагом,
Вздрогнув, напрямик
Тронул конный шагом
На призывный крик.

И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.

Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.

Туловище змея,
Как концом бича,
Поводило шеей
У её плеча.

Той страны обычай
Пленницу-красу
Отдавал в добычу
Чудищу в лесу.

Края населенье
Хижины свои
Выкупало пеней
Этой от змеи.

Змей обвил ей руку
И оплёл гортань,
Получив на муку
Эту жертву в дань.

Посмотрел с мольбою
Bсадник в высь небес
И копьё для боя
Взял наперевес.

Сомкнутые веки.
Bыси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.

Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.

Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?

То, в избытке счастья,
Слёзы в три ручья,
То душа во власти
Сна и забытья.

То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.

Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон.

Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

1953

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив