тренироваться в произнесении "ятебялюблю"
unfairy-tale — 22.10.2013Об этом пусть говорят её сияющие, счастливые глаза.
Они красноречивее всяких слов
Дочитала в поезде Эльчина Сафарли, очередное "сегодня я многое понял", спешу поделиться. Я вообще после Януша Вишневского с большим недоверием отношусь к писателям-мужчинам (и не только к писателям), которые Все Знают Про Женщин, потому что обычно под этим подразумевается примерно одно и то же: они в курсе, что у женщин бывают месячные, ну и еще пару физиологических подробностей разведали, и с этим сакральным знанием немедленно Все Поняли. Но нет, тут случай знания всего о женщинах не запущенный, разве что я бы на месте Э.С. не стала бы _так_ злоупотреблять прилагательным "бабский".
В целом восприятие книги у меня вышло по принципу "у кого что болит", в той части истории, которая про "у меня полный пиздец, а я все равно счастлива", я подчеркивала цитаты как институтка и согласно кивала головой.
А потом началось про любовь.
У меня, безусловно, какие-то комплексы на этот счет, и вообще мы помним, что вскрытие показало меня замаскированным технарем и сенсорно-логическим whateverвертом, а сегодня мне обещали, что если я наберу 30 баллов в этом тесте, то я мистер Спок, и я мистер Спок, а вы? Ну и в общем мои соображения относительно повествования про любовь вполне ложатся в строку.
Когда я была маленькая, я всегда пила чай с тремя ложками сахара. Потом я подумала, что это как-то очень много сахара и сократила сперва до двух, а потом до одной. Потом я подумала еще и перестала класть сахар вовсе. Сперва мне было невкусно, потом стало все наоборот - чай с сахаром стал казаться невозможной бурдой, даже в рот брать не хотелось. Со сладостями произошло примерно то же самое - в мирное время (т.е. мы не берем последний год, который прошел под знаком полного расстройства пищевого поведения) я не могу закусить чашку чая, к примеру, тремя шоколадными конфетами. Слишком приторно.
И вот я не могу читать про любовь в той форме, в которой про нее пишет писатель Сафарли. Это как присовокупить к моему вечернему мятно-ромашковому чаю семнадцать "мишек на Севере" - ну ладно, пять я еще сжую, особенно если чая будет полный френч-пресс, который мне на день рожденья подарили Андрей Владимирович с Настей, он большой. Но где-то на шестом меня ощутимо затошнит, а о четырнадцатом мишке мы и думать не будем. Я читаю и думаю - боже, что это? Живые настоящие люди так не говорят, они даже внутри своей головы с таким пафосом не думают!
Женские журналы объясняют трепетным девицам, что мужчина сказал один раз "я тебя люблю" - и следующие сто сорок три года считает, что этого вполне достаточно. Я такой мужчина. Так что основные разновидности моих "я тебя люблю" возникают под влиянием следующих факторов: а) я понимаю, что оппонент очень хочет это услышать и б) я читала в статьях для трепетных девиц, что эти слова неплохо бы говорить несколько чаще, чем раз в сто сорок три года, так что я стараюсь (в своей второй по счету семейной жизни я стала стараться особенно хорошо, в какой-то момент даже научилась писать про это в бложик). Есть еще разновидность "ну что не скажешь, умирая", но такое со мной происходило не так уж и часто, целый один раз, и я была в таком неадеквате (согласно гр. Смирновой С.А. - эмоциональной нестабильности), что даже и осудить-то себя толком не могу.
Нет, дело не в том, что я холодная и равнодушная, как сказал мне герой моего первого серьезного романа (хотя я его понимаю, тренироваться в произнесении "ятебялюблю" вслух я начала существенно позже). Я просто не выношу вербализации таких чувств - они сразу мне кажутся чуть менее настоящими от этого. А уж если их препарировать и препарировать, как это делают в романе "Если бы ты знал" (напоминаю, что мы тут этот роман обсуждаем, а внутренняя жизнь полена просто к слову пришлась) - то это полпачки сахара в чае и семнадцать конфет "мишка на Севере". Это, если что, мои любимые конфеты. Были, когда я еще ела сахар, в позапрошлой жизни, триста лет тому назад.
Ок, помутнения бывали и у меня. Выражались они обычно в виде любовных писем - я начала свою долгую карьеру писателя любовных писем, когда на старте нашего сожительства с мужем версии 0,5 уехала на практику в Германию (к счастью, документальных свидетельств не сохранилось). Зато сохранилось писанное в последние шесть лет - я тут устраивала ритуал письмосжигания (выражаясь конкретнее - вычистила свою электронную почту от переписки с двумя адресатами, и входящие, и исходящие), и при перечитывании не уставала удивляться, как у меня пальцы-то не отсохли такое писать. С бумагой я осторожнее - бумажных писем я тоже написала многие гигабайты, но там были сплошь какие-то крымские путевые заметки, милые рисунки с ежами и волшебные часы на станции Волховстрой, а вот стоит меня подпустить к электропочте, как я становлюсь условным Эльчином Сафарли. В здравом уме (в котором я бываю все-таки чаще, чем наоборот) я это перечитывать не могу - это как сразу два килограмма "мишек на Севере" сожрать. Длится этот ужас обычно недолго, какие-то недели на самой заре отношений, а потом начинается "стала холодная и равнодушная" и "никогда меня не любила". Чувств при этом не убавляется, просто я начинаю выражать их наиболее доступными мне способами - через секс и бытовую заботу.
И вот если судить по таким романам, как тот, который мы обсуждаем - я снежная королева как она есть. Нет, я не требую подтверждения или опровержения - люди, которых я любила, едва ли читают этот текст. Мне интересно скорее - только у меня разжевывание любовей-морковей в литературе, окололитературе и особенно с моим непосредственным участием вызывает идиосинкразию, или кто-нибудь еще со мной в этом лагере?
В связи с эпиграфом не могу не упомянуть - я основательно пообщалась со словарями и перечнями женских имен, и Pat - это действительно уменьшительное не только для Patricia, но и для Martha, хоть и заметно устаревшее. На фоне моих многолетних отношений с книгой товарища Эриха Марии это какой-то очень охуенный факт.
|
</> |