Трансформация идеи посредственности в философии

Сообщество "Новейшая философия" — 22.02.2011

Посредственность: ярлык, концепт или посредник?

Разговор, который начинает О.А. Седакова в своей статье «Посредственность как социальная опасность», безусловно, актуален, тем более, печально, что, фактически, этот разговор заканчивается даже не начавшись. Мы, читатели, оказываемся в ситуации, когда от нас требуется не размышление, а уже непосредственное действие. Об это говорит и сам заголовок статьи О.А. Седаковой, он звучит как окончательный приговор – посредственность как социальная опасность. Все, что остается читателю, после такого недвусмысленного утверждения – это ринуться на искоренение этой страшной опасности для человечества.

Но, если все-таки повременить с такими непосредственными действиями и задаться вопросом, а с чем и кем читателю конкретно предстоит бороться и каковы критерии этого разделения и какова та инстанция, которая присваивает себе право делить людей на посредственных и непосредственных, а может быть на посредственных и опосредованных или на посредственных и гениальных.

И если вопрос с инстанцией говорения в данной статье до конца остается не проясненным, то описание характерных черт посредственности, тех самых критериев , которые позволяют узнавать посредственность, было выполнено О.А. Седаковой слишком упрощенно и прямолинейно. Как мы видим, определяющими чертами посредственности, с точки зрения Седаковой, являются ограниченность во всех возможных ее проявлениях и безусловность суждений. Но не обнаруживает ли подобный разговор об ограниченности черты той самой ограниченности, которые у автора и являются предметом однозначного осуждения. Это обстоятельство особенно становится заметно в последнем абзаце статьи О.А. Седаковой, когда ее описание посредственности напоминает в своих чертах саму критику этой посредственности.

«Представим себе цивилизацию, которая достигла полного торжества посредственности: она, несомненно, открывает двери крайнему риску, фанатизму, потому что фанатизм — это другой способ переживания той же самой неуверенности и того же самого страха. Это мы и видим в последние годы: столкновение мира без идеологии, без способности сопротивляться злу (поскольку нет худа без добра), без способности жертвовать (поскольку последняя ценность этого мира – продолжение существования почти любой ценой) - и людей, которые очень твердо знают, что всегда и на всяком месте нужно делать и не задумавшись пожертвуют ради этого и другими, и собой».

И подобная оборачиваемость пугает и обескураживает.

Как же подойти к рассмотрению посредственности, чтобы не попасть под непосредственное воздействие самой этой посредственности?

Начнем свой разговор на эту тему с простейшего обращения к значениям слова «посредственность» в русском языке. Легко заметить по словарям русского языка, что слово «посредственность» многозначно, а смысл этого слова внутренне противоречив. Под посредственностью понимается: а) и как нечто находящееся на разломе или середине, б) и как нечто усредненное или мало различенное, в) и как округа, опосредующая среда, г) и как ходатайство, заступничество, примирение, д) и как размерность, сбалансированность, е) и как обыденность, заурядность, ж) и как нечто второстепенное, недостойное внимание, и как нечто, находящееся ниже своих возможностей, з) и как бездарность, недалекость, убожество, бедность, и) и, наконец, как просто – удовлетворительный результат. Если попытаться установить что-то самое общее в этом многообразии значений слова «посредственность», то можно заметить, что посредственность обычно чему-то противостоит - гениальности, непосредственности, крайностям, высокому и т.п. Слово часто выступает неким отношением к своему иному. Но даже отмеченное нами сейчас самая общая характеристика значений слова «посредственность» все равно не поможет нам найти некоторую ее единую основу. Может сам поиск такой единой основы не может быть вообще никак методологически оправдан. И этот момент очень важен.

О.А. Седакова упростила свой разговор о посредственности тем, что просто из списка возможных значений слова «посредственность» выбрала наиболее удобное для себя и опираясь на это значение, повела разговор. Но из-за этого упрощения оказалось, что посредственный человек – это и простой человек эпохи социализма, и маленький человек и обыватель. Но маленький человек, обыватель и простой человек социализма – это довольно разные персонажи, так как это и те, кто находится около культурной иерархии, и те, кто находится внизу культурной иерархии, и те, кто находится вне культурной иерархии. При этом само существование этой культурной иерархии у О.А. Седаковой в статье абсолютизируется. Эта культурная иерархия, введенная речью «рупора культуры», и есть тот пьедестал, с которого так легко обличать посредственность, но который бесполезен для ее понимания.

А если спуститься с того пьедестала культуры, который она заняла, то смысл слова «посредственность» размывается, значения сталкиваются друг с другом и разбегаются в разные стороны, зачеркивают друг друга.

Это связано с тем, что смысл этого слова удерживает разнонаправленные тенденции. С одной стороны - посредственность – это то, что нас связывает, то, что является посредником, с другой стороны – это, и то, что нас ограничивает, устанавливает границы, ведь говоря о посредственном мы имеем ввиду всегда определенные границы, которые для этого посредственного непреодолимы. Именно эта ситуация разбегания значений – должна быть исходной для прояснения феномена посредственности.

Как же возможна работа с этим разбеганием несоизмеримых смыслов для тех, кто говорит о поредственности?

Давайте сначала очертим некое поле разбегающихся смыслов, чтобы собрать вместе все то, что мы можем сказать о посредственности.

Если мы обратимся к истории философии, то в ее составе обнаружим множество концепций посредственности, которое в своем объеме ничем не уступит множеству значений «посредственности» в словарях. При этом множество концепций посредственности обладает такой же силой расхождения, что и разброс словарных значений этого слова. И касается этот разброс, прежде всего, онтологического статуса посредственности. Например, есть натуралистические толкования посредственности, предполагающие, что посредственность – это реальность, доступная выражению в языке и научному изучению (через категории масса, обыденность). В этом случае посредственность имеет какую-то природу социальную или биологическую. Если посредственность востребована самой природой, то натуралистические концепции не ставят задачу ликвидации посредственности, а лишь определяют пути ее использования. Это особенно характерно для социологии, политологии, психологии и культурологи (массовая культура). Обычно все наукообразные направления философской мысли тяготеют к такому натуралистическому толкованию посредственности. Так же среди натуралистических толкований выделяется социобиологическое направление. В рамках такого направления посредственность рассматривается как социально-биологический объект, т.е. как некое определенное состояние организма, определяемое процедурами измерения усредненных и низких значений. Это состояние посредственности носит объективный характер и может быть изучено средствами наблюдения и эксперимента (низкая скорость психических реакций, посредственные способности, например, человека по отношению к обезьянам).

Другое натуралистическое направление связывает посредственность с духовной или «второй» природой. При такой трактовке посредственность рассматривается уже как культурно-исторический феномен, т.е. как объективное состояние сообщества или состояние общественных установлений. Целые социальные страты, группы и институты отождествляются с посредственностью, и, соответственно, изучаются внешним образом, например, статистическими и аналитическими средствами. Это дает основания для выделения, например, культуры элитарной и народной. Еще одно натуралистическое направление толкований посредственности, связывает посредственность с определенным состоянием психики, с видом личного самочувствия. В этом случае, посредством параметров и моделирования, определяется уровень способности психики к ориентации (например, уровни чувствительности – бессердечный, бесчувственный человек), а выявленные при этом низшие способности объявляются посредственными. Так посредственной может быть охарактеризована, например, пониженная чувствительность личности.

Но совершенно другой онтологический статус получает посредственность в составе аксиологических концепций. В составе философии есть толкования посредственности, предполагающие, что посредственность – результат встречи акта предпочтения и ценностного вызова, т.е. определенное отношение, выраженное в речи или поступке. Посредственность, при ценностном толковании, связывается с вполне объективным качеством, но которое уже нельзя сделать объектом научного изучения, так как по отношению к исследуемой реальности нельзя занять внешнюю позицию (например, святость \ профанность , ценности высшие и распространенные). Философские концепции, опирающиеся на ценностную методологию, склонны рассматривать именно ценностное качество посредственности. Посредственность может быть и отрицательной характеристикой, когда она противостоит предпочитаемому. Но исторически, посредственность не всегда была отрицательной характеристикой. Посредственность может быть положительной характеристикой, когда она принадлежит предпочитаемому (миротворец, ходатай, посредник). Посредственность может быть даже нейтральной характеристикой (например, как среда), когда она уходит от оппозиций как нечто третье, нулевое или проблематичное. При аксиологическом подходе к посредственности философия предполагает полную автономию в своей работе.

Но тогда это провоцирует раскол самой философии по отношению к посредственности. Дело в том, что философия реализуется двояко как творчество и как феномен культуры.

Эти возможности философии взаимосвязаны и взаимозависимы, но все-таки они различны. Иногда философия грезит, воображает, придумывает, а иногда философия обрамляет, придает вид, обдумывает. Кажется, что эти способы философской работы можно и не различать. Но в момент, когда философия ищет, изобретает, творит - она свободна от порядка культуры, так как именно этот порядок она и выставляет на кон в этом момент, проигрывает его. А в момент, когда философия уже обрела свои результаты, концептуализировала их, она возвращается в порядки культуры, устанавливает соизмеримость ею изобретенного содержания с содержанием известным и достигнутым в порядке культуры.

Для философии как формы культурной деятельности, как феномена культуры, ранжирование, а, следовательно, и использование понятия посредственность, приемлемо и оправдано. В подобном контексте можно увидеть в ней и социальную опасность.

Если же мы связываем философию с фантазией, изобретательством, творчеством, которые раздвигают рамки наличной культуры, то уже какой-либо посредственности трудно будет приписать подобное свойство. Ведь в случае сдвига культурных скреп устраняется само пространство культурного роста и вертикальная организация философского сообщества. Для философии как творчества, такое ценностное отношение как посредственность будет не приемлемо.

Эта оговорка о разных сторонах философии существенна для ценностного толкования смысла понятия «посредственность», так как именно к этому расхождению посредственности и философии мы и хотели бы в итоге привлечь внимание.

Независимо от того, о какой философии идет речь, имманентной (внутренний ресурс философии) или трансцендентной (опирается на науку), удерживающей себя в рамках своих возможностей и не удерживающей – все подступы философии к посредственности следует признать расходящимися и несоизмеримыми. Если мы попытаемся изобрести какое-то новое, свое толкование посредственности и выделить его в качестве привилегированного, то обозначенное концептуальное расхождение это никак не повлияет, оно останется прежним. Поэтому работать сегодня, значит, обратиться к самому этому расхождению, устраняясь от участия в нем. Нам ни к чему определять теоретическую состоятельность каждой из концепций, участвующих в этом расхождении, как бы мы не были скрупулезны в своем критическом анализе, он не позволит нам установить какой-либо приоритет. Видимо, о посредственности в принципе нельзя говорить как о чем-то едином и соизмеримом. Посредственность, в самом общем виде, это поле несоизмеримых смыслов, которое нам следует мыслить целиком, сразу во всех расходящихся направлениях.

Чтобы разговор о посредственности не был очередным пересечением несоизмеримых между собой монологов, мы будем опираться на связанное с таким разговором как бы «естественное положение дел». Мы оттолкнемся от того простого и очевидного обстоятельства, что о посредственности в философии говорят совершенно разное. И как только мы решили, по каким-то соображениям, приступить к разговору о посредственности, то сразу же, в качестве чего-то «преданного», мы имеем по этой теме довольно богатый концептуальный репертуар расходящихся интерпретаций, и даже некоторый набор несоизмеримых между собой смысловых серий. И все это смысловое разнообразие можно упаковать в две самых общих смысловых серии, чтобы сразу же очертить поле нашего разговора о посредственности. Есть серия смыслов, характеризующая посредственность и есть серия смыслов, характеризующая «посредственность». Обе объемлющих интересующую нас тему смысловые серии не сливаясь друг с другом, не редуцируясь без остатка к друг другу взаимодействуют между собой в философском дискурсе, резонируют, пересекаются, питают друг друга. Этими двумя смысловыми сериями и сетью их взаимовлияний мы и ограничим свой разговор о посредственности.

Что же тогда войдет в поле нашего обсуждения? В первую общую смысловую серию входят множества значений слова «посредственность» в естественных языках. Уже указывалось на то, что в русском языке (да и в других языках) содержаться некоторые наборы значений слова «посредственность». Эти наборы вполне конечны и определенны для разных языков, хотя часто значения в этом наборе несоизмеримы между собой. Во вторую общую смысловую серию входят множество специальных смыслов идеи посредственности, которое затрагивает уже собственно философскую работу. Эта вторая серия смыслов касается только философского понимания посредственности и содержит различные серии искусно построенных концептов посредственности в философии.

Посредственность концептуализированная в составе в философии, хотя иногда и соотносима с обыденным пониманием посредственности в языке, корелирует с ним, но все-таки она получает свою определенность несколько иным образом. Ее определенность исходит из конкретного философского концепта в его целостности, часто, такая определенность противопоставлена обыденному пониманию посредственности в языке. Концептуализация посредственности осуществляется в философии не всегда из недр и игр естественного языка. Именно поэтому, мы и ввели различие двух общих смысловых серий.

Благодаря выделению этих двух общих смысловых серий мы очертили довольно большое и разнородное тематическое поле, в котором идея посредственности только и станет для нас предметом рассмотрения.

Сама масштабность тематического поля, очерченного выше, в рамках которого мы бы рассматриваем идею посредственности в философии, свидетельствует нам своим объемом о присущей этой тематике актуальности. И О.А. Седакова, ставя свой вопрос о посредственности, безусловна права, в том, что этот вопрос не может быть отодвинут в сторону без разрушительных последствий для нас. Опасность посредственности в этом смысле даже очевидна, посредственность готова захватить каждого, кто о ней спрашивает, выставить его под вопрос, подорвать значимость любого усилия. Не смотря на несомненную опасность такой тематики, так как тема посредственности легко возвращается бумерангом к тому, кто ее затронет, О.А. Седакова все же говорит об этой опасности, а тем самым, вызывает у нас желание двигаться за ней, ставя все новые и новые вопросы относительно посредственности, придавая по возможности этому разговору философский размах. Мы последуем за тематикой, объявленной Седаковой, но ограничим ее на широком поле смыслов лишь одной судьбой - идеей посредственности в философии.

Чтобы избежать опасности посредственности, от которой уйти почти невозможно, мы сделаем упор в своей работе на предельность философского вопрошания. Мы думаем, что предельность смыслов по-прежнему составляет специфику философского рассмотрения какого-либо предмета, хотя характер этой предельности за последние три тысячи лет сильно изменился. И работать в философии сегодня, значит сразу работать со всеми расходящимися смысловыми сериями одновременно, не делая для них никаких исключений и привилегий. Действуя в соответствии с таким методологическим замечанием, мы рассчитываем обсудить идею посредственности, охватив все тематическое поле, связанное с этой идеей. Поэтому наш вопрос, который мы хотим задать относительно всей выявленной тематики посредственности, должен быть способным затронуть все самые общие смысловые серии сразу и одновременно. Именно способность нашего вопроса быть предельно объемлющим, относительно всех смысловых серий, как раз и придаст этому вопросу искомую нами философичность.

Но предельность вопрошания о посредственности с неизбежностью затрагивает и всю философию в целом. Идея посредственности касается ведь именно философии в целом. Значит, свой вопрос, относительно всего тематического поля посредственности, мы обязательно свяжем с философией в единое целое. Наш вопрос, с которого мы начнем свое обсуждение идеи посредственности (и на который мы сами же и ответим) формулируется так: в каких именно случаях решение относительно посредственности вводится и разрабатывается в составе философского концепта? Мы задаем этот вопрос именно определенны образом, решительно отвлекаясь от любого исключающего понимания, от любого привилегированного понимания философии и посредственности. Благодаря именно такому вопрошанию о посредственности можно уклониться от имманентных опасностей предмета вопрошания.

Прежде чем мы пойдем далее, стоит немного остановиться. Имеется одна существенная оговорка, которую стоит сразу же сделать, если мы задаемся таким отвлеченным вопросом о посредственности. В самом общем виде такая оговорка будет касаться меры радикальности нашего вопрошания. Дело в том, что мы не получим никакой радикальности вопрошания, а тем самым, не уклонимся от опасности посредственности, если исходно станем понимать философию в качестве вида культурной деятельности. Культура вполне жестко определяет правила для своей деятельности и всякая новация в ее рамках не может отменить правила самой культуры, ибо именно по этим правилам новация получает свой статус в культуре. И это означает, что любая новация в составе культуры никогда не бывает достаточно радикальна для того, чтобы сами правила придания чему-нибудь значимости в культуре были изменены. Любая новация в культуре недостаточно радикальна, чтобы избежать посредственности. И если философия получает свой статус от правил культуры, то она автоматически всегда будет не достаточно радикальна, т.е. захвачена собственным вопросом о посредственности и погибнет, даже как философии, так как посредственной философии не бывает. Философия, понятая как культура, добровольно подчиняет себя правилам культуры, но тем самым она ставит под вопрос свою предельность, радикальность, всеохватность, и, в конечном счете, свою собственную философичность. Поэтому отметим предварительно, что понимание философии как «культуры» лишит наш специфический вопрос остроты, вопрошание наше станет слишком «беспроблемным», но тогда станет не понятно, зачем этому вопрошанию вообще уделять внимание.

Попробуем подробнее это пояснить. Мы знаем из истории философии, что для любой «культурной» работы в философии идея различения посредственности и чего-то иного по отношению к ней всегда востребована. Культура – это мера обработанности, она имеет степени, а значит, исходно содержит и предполагает «средний» и «ниже среднего» результаты возделывания. В составе философии, понятой как культура, идея «среднего» и «ниже среднего» выполняет вполне определенную функцию, она расставляет необходимый для функционирования культуры ранжир. Ранжир, предполагаемый и организуемый этой идеей, позволяет проводить необходимую для существования профессиональной (академической, школьной, университетской) философии селекцию результатов концептуальной деятельности мыслителей. Но мы считаем, что устанавливаемый идей различия посредственного и иного к нему, ранжир носит внешний для самой философии характер, устанавливаемый ранжир является всего лишь социально-политическим ранжиром, отношением «господства и подчинения». Но отношение «господства и подчинения», столь привычное для культуры, оно совершенно не приемлемо в составе философии, оно разрушительно для философского сообщества, так как может устанавливать один неразрешимый конфликт смыслов, кризис сообщества и нулевую коммуникацию.

Если для философии как культуры решение относительно посредственности вводится и разрабатывается в составе философского концепта с необходимостью, то в отношении философии как творчества все не так. А когда мы формулировали свой основной вопрос о посредственности, мы применяли его лишь в отношении к той философии, которая никак не следует понимать как культуру, а скорее, наоборот, которую лучше понимать как сопротивление культуре, как внекультурную деятельность. Именно в отношении к такой «хулиганской» философии нам и хотелось бы задать свой вопрос. И это довольно существенная оговорка, которая позволяет не только ограничить наше вопрошание, но и придать ему, по возможности, максимальную степень предельности и остроты.

Та «внекультурная» философия, о которой мы ведем речь, работает на пределе культурных скреп, выставляя максимум оснований культуры под вопрос. Она, как мы уже заметили, является деятельностью как бы малокультурной, почти хулиганской, а значит, такая философия в отношении культуры занимает особое положение, она располагается вне, около и над культурой. Философия «клубится» вокруг культуры, отталкиваясь от культурной деятельности, как от главной опасности для существования философии.

После того уточнения понимания нами философии, мы может сделать еще один подход к нашему вопросу. Теперь мы свяжем свой вопрос с той «малокультурной» философией, в связке с которой этот вопрос только и может быть задан. В истории философии мы видим, что идея посредственности постоянно сопровождает философию даже тогда, когда философия бывает достаточно радикальна, чтобы поставить саму культуру под вопрос. А почему собственно? Получается, что философия, понятая не как культура, а, скажем, как творчество так же допускает в своем концептуальном строе идею посредственности, хотя, при этом, помещает себя в анти-культурное пространство, где ранжир уже не является необходимым. Почему же это происходит, ведь посредственность – это шлейф лишь культурных различий? Вопрос не простой, так как философия, допуская в свой строй идею посредственности, поступает как бы наперекор собственной сущности, ставит под вопрос свое собственной существование. Откуда в творческой философии процедура такого самоистязания? Зачем философии это «культурное ядро» на ее ногах, ведь с ним далеко не уйдешь. Как же тогда философии может быть предельной и радикальной?

Чтобы ответить на все эти вопросы, мы предположим, что в самой философии содержится некий изъян, постоянно мешающий философии стать собственно философией, толкающий ее к неизменному краху. Нам представляется, что философия отменяет саму себя, проваливается только в том случае, когда она допускает в свой состав чужеродную ей часть, которая несовместима с ее существом. Именно эта чужеродная часть, присутствуя в составе философии как раз и отвечает, по нашему мнению, за использование в философии идеи посредственности. Что же это за роковая для существа философии часть?

В составе философии содержится много таких внутренних частей, которы играют в ее составе важную роль. Например, в ее составе есть антифилософия, которая, выступая главным идейным раздражителем философии, стимулирует развитие философского знания. Фактически, от накала борьбы философии с антифилософией зависит уровень активности философов. Так же в составе философии присутствуют так же первая, вторая и третья философии. Первая философия или философия первого шага создает и расширяет сферу философской деятельности. Вторая философия – это философия борьбы за философию перед лицом многочисленных угроз самому существованию философских сообществ. Третья философия – это философия, работающая в строго определенных рамках. Такая ограниченная мысль придает философии особый блеск совершенства и мастерства. Но мы говорим про иную часть философии, роль которой в составе философии, не так однозначно позитивна. И хотя соотношение и значимость составляющих философию внутренних ее частей постоянно исторически меняется, роль выделенной нами подозрительной части почти неизменна. Вокруг этой части, как вокруг некого стержня философия организуется в своих содержаниях и вместе с тем, от этой части философия постоянно стремится избавиться. Эта часть - метафизика. Чем ближе философия подходит к метафизике, тем сильнее стремление философии преодолеть метафизику, избавиться от нее. Сейчас, для философии рубежа веков, избавление от метафизики - ведущий мотив любой творческой философии (другое дело, какую роль метафизика играет для философии как культуры, в этом случае мотивы будут совсем иные, но нас это не интересует).

Главный тезис нашего сообщения, который мы хотели бы сейчас развернуть, касается наличия метафизики в составе философии. Мы думаем, что именно наличие метафизики в составе творческой философии как раз и провоцирует мыслителей на включение ими в свой концептуальный строй идеи посредственности. Причем, метафизика провоцирует мыслителей на то, что идея посредственности всегда принимает в их концепциях форму «отношения», т.е. посредственность неизменно соотноситься в философии со своим отрицанием.

Этот тезис о роковой роли метафизики для наличия идеи посредственности подкрепляется, по нашему мнению, существенными чертами самой метафизики. Ведь именно метафизика утверждает в составе философии привилегированные и необходимые смыслы. Там, где в составе философии имеет место метафизика, т.е. выдвижение необходимых онтолого-гносеологических допущений о приоритетах – там все концептуальные содержания организуются вертикально. Они организуются таким же способом, как это происходит в культуре, ведь культура получает свое пространство лишь посредством иерархических порядков. Именно благодаря своей вертикальной упорядоченности содержаний метафизика и культура как раз сходятся и даже сливаются друг с другом, что с неизбежностью призывает в состав философии идею посредственности. Известно, что глубину метафизики обычно подчеркивает какая-либо плоская философия, которая нужна лишь для того, чтобы подчеркивать значимость и указывать преимущества метафизических установлений. Механизм в этом случае прост, чтобы в философии подняться, надо в философии кого-то опустить. Поэтому-то в метафизике всякий гуманизм противостоит варварству, духовность противостоит низости, мысль - безмыслию и т.п. Все, исключаемые метафизическими приоритетами содержания (а так же носители этих содержаний) автоматически заносятся в разряд недостойных внимания, т.е. посредственных. И такая метафизическая игра в исключительность и посредственность длилась в философии тысячелетиями. Видимо, только сейчас в начале нового тысячелетия философия попытается уйти от этой игры. Но, думаем, что все изменения в философской игре еще впереди.

Метафизическая игра в исключительность и посредственность наносит, по нашему мнению, философии реальной ущерб. Суть этого ущерба в том, что значительная часть содержаний философии (онтолого-гносеологических приоритетов) выводится за пределы философии, а тем самым нарушется знаменитое спинозистское правило имманентности философского знания. Идея посредственности, став основанием иерархического порядка мысли, играет в этой интервенции против философии одну из главных ролей – она указывает на достижения философии как окончательные, завершая и закрывая тем самым философскую работу как таковую. Получается, что, благодаря идее посредственности, философия одновременно достигает своей абсолютной завершенности, а вместе с этой завершенностью она достигает и своего конца, т.е. кризиса и смерти.

Когда философы следуют за своей метафизической настроенностью, ведущей их к гибели философского знания, к «самоподрыву» своих социальных установлений, они, естественно, всеми силами стараются от этой самой настроенности дистанцироваться, отложить собственную кончину. Получается, страшась своего конца, философы ускоренно стремятся его достичь, всячески при этом от него уклоняясь. Не это ли называют обычно – комедией философии?

Мы полагаем, что именно метафизика, вводит в состав философских концептов идею посредственности с тем, чтобы разрушить социальное тело философии и поставить философию в смешное положение. После всего сказанного о метафизике мы можем извлечь из связи идеи посредственности и метафизики одно важное следствие. Оно касается строения и существа философии в целом. Следствие это такое, что нет никакого тождества метафизики и философии, философия и метафизика – не совпадают между собой и даже противостоят друг другу. В той мере, в какой философия освобождается от метафизики, она и становиться собственно – философией. И если мы интересуемся судьбой идеей посредственности именно в творческой или «хулиганской» философии, то метафизику нам лучше оставить в покое.

Вот теперь мы можем конкретизировать тот вопрос, который нас и занимает в связи с идеей посредственности в философии. Конкретизировать этот вопрос можно таким образом: как обстоят дела с посредственностью в творческой и антикультурной философии, в той самой философии, которая отталкивается от метафизики, подвергает ее критики и изгнанию? Если идея посредственности встречается в составе этой творческой философии, то зачем она в ней присутствует? Ответ на этот вопрос и будет составлять центральный пункт нашего сообщения.

Свой ответ мы начнем с указания на философию конца двадцатого столетия, которая квалифицировалась многочисленными исследователями и собственными декларациями философов как антиметафизическая философия. По своему характеру такая антиметафизическая философия была в своей организации плюралистична и коммуникативна, она работала уже не с необходимыми, а, скорее, с возможными онтолого-гносеологическими приоритетами, которые множественны и сосуществуют как бы в равной степени. Параллелизм гипотетических приоритетов, присущий антиметафизической философии вроде бы не должен нуждаться в идее посредственности как некого иерархического отношения. Но, идея посредственности все-таки была привлечена даже такой антиметафизической философией. Как понять такой провал антиметафизической мысли?

Нам представляется, что провал антиметафизической мысли не случаен для нее и антиметафизическая философия нуждается в идеи посредственности так же как и метафизическая философия. Причина провала антиметафизической философии, по-нашему мнению, заключается в том, что ядро такой философии - концептуальный плюрализм, уклонялся от крайностей релятивизма архаическим образом.

Дело в том, что антиметафизические установки творческой философии в концептуальной работе предполагают возможность сопоставления и соизмеримости всех концептуальных расхождений. Благодаря этой возможности только и существуют коммуникативные сообщества антиметафизической философии. Эти коммуникативные сообщества антиметафизической философии обсуждают свои общие проблемы и расширяют репертуары их возможных решений. Но вот те содержания, что не обладают необходимой для таких сообществ коммуникабельностью, оказываются вне философской игры вообще. Такие, вторгающиеся в игру коммун

Сохранено