тоже у самого моря
mmekourdukova — 29.11.2024 Разговоры во френдовском журнале про поездку в Севастополь вызвали в памяти и моё когдатошнее, практически ровно полвека тому назад, посещение руин Херсонеса и адмиральских памятников. Мы тогда заехали дня на три, по пути в Гагру, по нашему ежегодному двухсуточному автомобильному пути в Гагру, - в гости к двоюродному, если не троюродному, гнезду родни по линии бабушки. Кем в точности они мне приходились и даже как их всех звали, я хоть убей не помню теперь.Этот мой условно говоря троюродный дед был из флотских (как и двоюродный ленинградский), но далеко не адмирал, и не запомнился мне ровно ничем. Вот жена его запомнилась куда больше – тем, что смертельно обидела моего отца, он и через много лет помнил тот подвиг капитанской супруги. Папенька привёз своякам в подарок моток твёрдокопчёных охотничьих колбасок, в начале 70-х это был царский презент, папеньке пациент какой-то партийный преподнёс. А она, красавица, их – сварила.
Твёрдокопчёные колбаски.
Сварила.
До мяхкости, ага.
Троюродная кузина, моя ровесница, тоже запомнилась – во-первых, я впервые услышала от неё целый ряд, ээ, новых слов. Значение их прояснялось лишь впоследствии и постепенно, у старших я благоразумно спрашивать не решалась. А во-вторых, капитанская дочка, пока мы поклонялись руинам Херсонеса и наслаждались видами бухт, убежавших в море, проинспектировала мой чемодан – а ехала я на три месяца, в чемодане было много интересного – и попримеряла мои нехитрые семидесятые шмотки,
Короче, мы все опять были впечатлены.
Но на следующий день, после (рразумеется!) Севастопольской Панорамы, нас всех повели к ещё одной, отдельно живущей, родственнице. Тёте Жанне, имя настоящее, я его запомнила. И было отчего.
Тётя Жанна оказалась тётей волшебной. Она жила одна – и, кажется, даже в коммуналке, в старом фонде, что уже само по себе произвело на меня впечатление, и вся маленькая с высоким потолком комната её была населена мягкими зверями, которых она очень искусно шила, по всем канонам, на руках мельчайшим петельным швом. Они были восхитительны и сами по себе, и – вдвойне – как создания этой необыкновенной тёти. Я так и залипла на этот музей, забыла всё на свете, только разглядывала произведение за произведением и засыпала тётю техническими вопросами. Капитанская дочка - как я догадалась, нечасто допускаемая в это творчсвятилище – завистливо сопела и в конце вечера отличилась – попыталась спереть себе приглянувшуюся игрушечку – причём именно ту, которую тётя Жанна собралась подарить мне, маленького льва Бонифация с чудесной натурального меха гривой. Справедливость была восстановлена, воровку обличили и отчитали, а лев уехал со мной – и положил начало запойному увлечению набивной игрушкой, продолжавшемуся года два, не больше, но воистину запойному. Я тащила лоскуты, пуговицы, обрезки меха и прочую приблуду отовсюду, докуда только могла дотянуться. У Бабушки, вот счастье, тут же нашлась в её педагогических архивах книжка выкроек, изданная некогда студией набивной игрушки Московского Центального Дома Пионэров – и какое это было сияющее инженерное откровение! Перешив всех котов, медведей, мышей и лошадок из этого пособия и проникнув в тайну четырёхчастных тушек с цельнокроенными лапами, я занялась переконструированием выкроек, добиваясь нужной толстобрюхости, или тонколапости, или большей – супротив исходника - элегантности мордки. А там добралась и до людей.
Собственно, люди-то и помогли мне выйти из запоя.
Техника набивной игрушки – ну и мои детские швейные навыки, конечно – позволяла шить гномиков, клоунов, короче, всяких милых хрюшкообразных дебилов (ангелы тогда были под запретом, поэтому милые дебилы в контекстах креативов назывались не ангелами, а как-нибудь иначе), а также носатых разбойников, чародеев и людоедов, но никак не позволяла выйти на уровень истинно и несказанно прекрасных людей. Поэтому, исчерпав все человеческие типажи, достижимые чрез глазки-пуговицы, носы – обтяжные ватные шарики, рты красного атласа и цигейковые бороды, я закономерно охладела к этому виду креатива. Потолок здесь был слишком близок. Я забросила шить людей и предпочла технику открытую сверху, открытую даже и до самыих Небес. Ну то есть тогда, конечно, я не смогла бы внятно объяснить себе, почему лоскуты и нитки оказались заброшены, а кисточки и красочки снова вынуты. Да это и не важно было, в конце концов. Важно выбрать правильные пути.
Но севастопольской тёте Жанне, погрузившей меня в тот запой, - вечная благодарная память.
|
</> |