Священные тексты религии настоящей любви
feministki — 09.04.2014 Во всемирной литературе существует ряд художественных произведений, наделенных особым статусом: их считают своего рода эталонами прозы о "настоящей" любви. Любопытно, что любовь там зачастую заканчивается трагически, но статус текстов это не меняет. Все новые и новые поколения читательниц перечитывают их, проникаясь идеями и установками авторов - как правило, мужчин. Иногда эти тексты представляют собой образцы классической литературы, иногда ближе к беллетристике, но в любом случае читать их полезно. Не для того, конечно, чтобы проникаться высокими чувствами, но для ясного понимания того, что веками преподносилось женщинам как образец "настоящей" любви.Возьмем, к примеру, "Гранатовый браслет" Куприна - едва ли не лучшее его произведение, историю бедного чиновника, типа рыцарски служащего Прекрасной Даме. Не случайно злосчастный браслет Желтков перед самоубийством попросит квартирную хозяйку «подарить» Богоматери, повесить на икону по католическому обычаю. Таким, по замыслу автора, предстает Желтков перед романтично настроенными читательницами – он благородный рыцарь, но, увы, вынужденный в обличье чиновника жить серой жизнью. «Может быть, Верочка, - говорит старый генерал, - твой жизненный путь пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины…» - и романтичные читательницы вздыхают: ах. Вздыхать, однако, не стоит, потому что поведение Желткова – если рассмотреть его вне литературных схем – выглядит куда менее привлекательным, чем хотелось бы.
История бедного телеграфного чиновника - это история не последнего романтика, а банального сталкера. Его отношения с Верой - это отношения преследователя и жертвы, несмотря на огромную разницу в социальном положении. Сама Вера так их и интерпретирует: "И она рассказала коменданту со всеми подробностями о каком-то безумце, который начал преследовать ее своею любовью еще за два года до ее замужества.
Она ни разу не видела его и не знает его фамилии. Он только писал ей и в письмах подписывался Г.С.Ж. Однажды он обмолвился, что служит в каком-то казенном учреждении маленьким чиновником, - о телеграфе он не упоминал ни слова. Очевидно, он постоянно следил за ней, потому что в своих письмах весьма точно указывал, где она бывала на вечерах, в каком обществе и была одета".
Ничего не напоминает? Между прочим, в некоторых странах подобное поведение является уголовно наказуемым. И дело не в том, способен ли Желтков на нечто большее, чем словесный понос в письмах, или он не представляет никакой опасности. Дело в том, что ничтожная букашка, живущая на грошовое жалованье, позволяет себе относится к другому человеку как объекту лишь потому, что этот человек - женщина. Да, после ответа Веры, в котором она "попросила его не утруждать ее больше своими любовными излияниями" (заметьте - попросила, а не послала), он "замолчал о любви и стал писать лишь изредка: на пасху, на Новый год и в день ее именин". Иными словами, он уменьшил объем переписки, но не прекратил ее вовсе. Почему? Потому что ему плевать на чувства Веры, на то, как отразится эта история на ее отношения с мужем (хорошо, что муж оказался здравомыслящий, а если б нет?), на возможные сплетни (уже начинающиеся в узком кругу). Ему на все плевать, он мужчина, ему можно. Даже ему - можно.
Мне возразят: но он же любил! А я отвечу словами старинного романса: нет, не любил он! Ничего общего с любовью поведение Желткова не имеет в принципе. Более того - ему не нужна реальная Вера, но необходимы фантазии о безнадежной стрррасти. Он боится как огня той самой реальной жизни – с хлопотами, объятиями, рождением детей, денежными неурядицами и семейными визитами, и потому убегает от нее, прячется в свою безответную страсть. Реальная любовь несет слишком много хлопот. Зачем содержать семью и возиться с детьми, если можно предаваться несбыточным грезам в тишине? О том, что перед нами именно форма эскапизма, свидетельствует классический признак: нежелание реально что-либо менять, что-либо делать.
Желтков страдает и
Но! обратите внимание: этот тихий, меланхоличный субъект не может уйти тихо, например, уехать куда подальше и там уже повеситься. Нет, он уходит так, чтобы обременить сознание жертвы чувством вины. ""Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь?"
Да, теперь до конца жизни Вера будет вспоминать своего сталкера и терзаться ненужной виной. И ее жизнь, не слишком радостная, несмотря на понимающего мужа и статус, станет чуть хреновее. Глубоко проблемный и нуждающийся в работе с психологом субъект втянул другого человека в орбиту своих саморазрушительных игр, нанеся ему, по сути, душевную травму - но этого не видит ни автор, ни романтические читательницы. А жаль.
Впрочем, Олесе из другого культового произведения Куприна повезло еще меньше: благодаря мягким манипуляциям любимого она пошла в церковь. Закончилось все избиением и бегством. Настоящая любовь она такая любовь, да.
|
</> |