Своими глазами. Писательница Тэффи (Надежда Лохвицкая)

eho_2013 — 21.05.2017 Начало: http://eho-2013.livejournal.com/1012534.html
http://eho-2013.livejournal.com/1014436.html



Тэффи оставила не так много воспоминаний о себе, о деталях своей жизни, разве что в ее рассказах по крупицам разбросаны отголоски собственных чувств. Но вот очерки с портретами современников, которых она знала лично, очень ей удавались. Несколько штрихов - и виден не только облик, но и характер человека... Например, кумира интеллигенции начала 20 века поэта Константина Бальмонта...

 К Бальмонту у нас особое чувство. Бальмонт был наш поэт, поэт нашего поколения. Он наша эпоха. К нему перешли мы после классиков, со школьной скамьи. Он удивил и восхитил нас своим "перезвоном хрустальных созвучий", которые влились в душу с первым весенним счастьем.

   Теперь некоторым начинает казаться, что не так уж велик был вклад бальмонтовского дара в русскую литературу. Но так всегда и бывает. Когда рассеется угар влюбленности, человек с удивлением спрашивает себя: "Ну чего я так бесновался?" А Россия была именно влюблена в Бальмонта. Все от светских салонов до глухого городка где-нибудь в Могилевской губернии знали Бальмонта. Его читали, декламировали и пели с эстрады. Кавалеры нашептывали его слова своим дамам, гимназистки переписывали в тетрадки:

   Открой мне счастье,

   Закрой глаза...

   Либеральный оратор вставлял в свою речь:

   -- Сегодня сердце отдам лучу...

   А ответная рифма звучала на полустанке Жмеринка-товарная, где телеграфист говорил барышне в мордовском костюме:

   -- Я буду дерзок -- я так хочу.

Конечно, Тэффи, вращаясь в богемных кругах Петербурга, была знакома с Бальмонтом лично.

...Я познакомилась с ним у моей старшей сестры Маши (поэтессы Мирры Лохвицкой ⁶). Его имя уже гремело по всей Руси. От Архангельска до Астрахани, от Риги до Владивостока, вдоль и поперек читали, декламировали, пели и выли его стихи.

   -- Si blonde, si gaie, si femme,-- приветствовал он меня.

   -- A вы si monsieur,-- сказала сестра.

   Знакомство было кратковременным. Бальмонт, вероятно, неожиданно для самого себя, написал стихотворение, подрывающее монархические основы страны, и спешно выехал за границу...

Константин Бальмонт. Художник Валентин Серов, 1905

Следующая встреча была уже во время войны в подвале "Бродячей собаки". Его приезд был настоящая сенсация. Как все радовались!

   -- Приехал! Приехал! -- ликовала Анна Ахматова.-- Я видела его, я ему читала свои стихи, и он сказал, что до сих пор признавал только двух поэтесс -- Сафо и Мирру Лохвицкую. Теперь он узнал третью -- меня, Анну Ахматову.

   Его ждали, готовились к встрече, и он пришел.

   Он вошел, высоко подняв лоб, словно нес златой венец славы. Шея его была дважды обвернута черным, каким-то лермонтовским галстуком, какого никто не носит. Рысьи глаза, длинные, рыжеватые волосы. За ним его верная тень, его Елена, существо маленькое, худенькое, темноликое, живущее только крепким чаем и любовью к поэту.

   Его встретили, его окружили, его усадили, ему читали стихи. Сейчас образовался истерический круг почитательниц -- "жен мироносиц".

   -- Хотите, я сейчас брошусь из окна? Хотите? Только скажите, и я сейчас же брошусь,-- повторяла молниеносно влюбившаяся в него дама.

   Обезумев от любви к поэту, она забыла, что "Бродячая собака" находится в подвале, и из окна никак нельзя выброситься. Можно было бы только вылезти, и то с трудом и без всякой опасности для жизни.

   Бальмонт отвечал презрительно:

   -- Не стоит того. Здесь недостаточно высоко.

   Он, по-видимому, тоже не сознавал, что сидит в подвале.

 Бальмонт любил позу. Да это и понятно. Постоянно окруженный поклонением, он считал нужным держаться так, как, по его мнению, должен держаться великий поэт. Он откидывал голову, хмурил брови. Но его выдавал его смех. Смех его был добродушный, детский и какой-то беззащитный. Этот детский смех его объяснял многие нелепые его поступки. Он, как ребенок, отдавался настроению момента, мог забыть данное обещание, поступить необдуманно, отречься от истинного.

Хотя Тэффи и причисляла себя к поклонницам поэта, ее взгляд на Бальмонта ехиден, если не сказать - язвителен. особых авторитетов для нее не было. И встреча с Бальмонтом в эмиграции только укрепила ее в этом язвительном подходе, не выходящим впрочем за рамки...

 В эмиграции Бальмонты поселились в маленькой меблированной квартире. Окно в столовой было всегда завешено толстой бурой портьерой, потому что поэт разбил стекло. Вставить новое стекло не имело никакого смысла,-- оно легко могло снова разбиться. Поэтому в комнате было всегда темно и холодно.

   -- Ужасная квартира,-- говорили они.-- Нет стекла, и дует!

   В "ужасной квартире" жила с ними их молоденькая дочка Мирра (названная так в память Мирры Лохвицкой, одной из трех признаваемых поэтесс), существо очень оригинальное, часто удивлявшее своими странностями. Как-то в детстве разделась она голая и залезла под стол, и никакими уговорами нельзя было ее оттуда вытащить. Родители решили, что это, вероятно, какая-то болезнь, и позвали доктора.

   Доктор, внимательно посмотрев на Елену, спросил:

   -- Вы, очевидно, ее мать?

   -- Да.

   Еще внимательнее на Бальмонта.

   -- А вы отец?

   -- М-м-м-да.

   Доктор развел руками.

   -- Ну так чего же вы от нее хотите?

Константин Бальмонт. Художник М.А. Дурнов

Ни к какому поэту не подходило так стихотворение "Альбатрос", как к Бальмонту.

   Величественная птица, роскошно раскинув могучие крылья, парит в воздухе. Весь корабль благоговейно любуется ее божественной красотой. И вот ее поймали, подрезали крылья, и, смешная, громоздкая, неуклюжая, шагает она по палубе под хохот и улюлюканье матросов.

   Бальмонт был поэт. Всегда поэт. И поэтому о самых простых житейских мелочах говорил с поэтическим пафосом и поэтическими образами. Издателя, не заплатившего обещанного гонорара, он называл "убийцей лебедей". Деньги называл "звенящие возможности".

   -- Я слишком Бальмонт, чтобы мне отказывать в вине,-- говорил он своей Елене.

   Как-то, рассказывая, как кто-то рано к ним пришел, он сказал:

   -- Елена была еще в своем ночном лике.

   "Звенящих возможностей" было мало, поэтому ночной лик выразился в старенькой застиранной бумазейной кофтенке. И получилось смешно. Так шагал по палубе великолепный Альбатрос.

   Но полюбившие его женщины подрезанных крыльев уже не видели. Им эти крылья казались всегда широко раскинутыми, и солнце благословенно сияет над ними. Как мог бы говорить он, чародей-поэт, простым пошлым языком?

   И близкие тоже говорили с ним и о нем превыспренно. Елена никогда не называла его мужем. Она говорила "поэт".

   Простая фраза -- "Муж просит пить" -- на их языке произносилась, как "Поэт желает утоляться влагой".

   Мироносицы старались по мере сил и возможности выражаться так же. Можно себе представить, какой получался бедлам. Но все это было искренне и называлось самой глубокой и восторженной любовью.

К Брюсову, который не был ее любимцем, Тэффи относилась еще строже. И еще язвительнее...

Валерий Брюсов. Художник Михаил Врубель

«Помню, - вспоминала Тэффи, - поставили у Комиссаржевской «Пелеаса и Мелисанду» в переводе Брюсова. Брюсов приехал на премьеру и во время антрактов стоял у рампы лицом в публике, скрестив на груди руки, в позе своего портрета работы Врубеля. Поза, напыщенная, неестественная и для театра совсем уж неуместная, привлекала внимание публики, не знавшей Брюсова в лицо. Пересмеиваясь, спрашивали друг друга: «Что означает этот курносый господин?»

Ожидавший оваций Брюсов был на Петербург обижен».

Брюсов и вправду был в таком восторге от своей позы на портрете Врубеля, что позже постоянно ее воспроизводил - на других портретах, на фотографиях, на сцене во время публичных выступлений, на поэтических диспутах... Это делало поэта смешным, но сам Брюсов этого не замечал...

Валерий Брюсов. Художник С.В. Малютин, 1913

Но, несмотря на язвительность, Надежда Александровна была добра к коллегам по перу. Кому-то из поэтов, например, Северянину, Тэффи, уже добившись известности, помогла сделать первые шаги к славе...

Совсем отдельно ото всех стоит красочная фигура Игоря Северянина.

Он появился у меня как поклонник моей сестры Мирры Лохвицкой, которую он никогда в жизни не видел.

Начал он свою карьеру не очень скромно, заявив:

«Я – гений, Игорь Северянин…»

Тогда это было еще совсем ново. Потом это уже никого бы не удивило.

Игорь писал стихи о том, что всюду царит бездарь, а он и Мирра в стороне. Ну про Мирру этого нельзя было сказать. Ее талант был отмечен тремя Пушкинскими премиями и четвертой посмертной.*

Игорь был большого роста, лицо длинное, особая примета – огромные, тяжелые, черные брови. Это первое, что останавливало внимание и оставалось в памяти. Игорь Северянин – брови. Голос у него был зычный, читал стихи нараспев.

Первый раз выступил он перед публикой на вечере у студентов, кажется, технологов. Этот вечер был устроен студентами для меня, то есть я должна была читать, а они продавали программы с моим портретом и автографом. Я взяла с собой Игоря.

Вот Игорь вышел на эстраду и начал:

Как мечтать хорошо вам

В гамаке камышовом,

Над мистическим оком, над бестинным прудом…

Молодая аудитория – студенты, курсистки – переглядывались, перешептывались, пересмеивались. Не понимали – хорошо это, или просто смешно.

Я была серьезна и слушала сосредоточенно. Надо было постараться, чтобы публика Игоря приняла. Когда он кончил, я подошла к эстраде и торжественно поднесла ему букет голубых тюльпанов, только что появившихся в продаже и одобренных нашими эстетами «за ненормальность». Так как на этом вечере я была ведетта, то такое с моей стороны уважение к таланту Северянина много подняло его в глазах публики. Стали аплодировать и просить еще. Так произошло крещение Игоря. А года через два, когда он понравился Сологубу и тот повез его в турне по всей России, он вернулся уже прославленным поэтом и никого не смущало заявление с эстрады, что он гений и что у него «дворец двенадцатиэтажный, у него принцесса в каждом этаже».

Первые стихотворения его были чересчур галантерейные. Вроде цветочного одеколона. В них много говорилось о платьях муаровых, интервалах брокаровых. Потом, при помощи Сологуба, цветочный одеколон исчез. Сологуб помог ему выпустить книгу, которую окрестил «Громокипящий кубок».

Книга имела успех у читателей. Критика отнеслась к ней холодно. Он не сеял разумного, доброго, вечного, за что потом сказал нам «спасибо сердечное русский народ». И он не был поклонником Оскара Уайльда. И даже не был сотрудником «Сатирикона», что тоже являлось некоторым правом на существование. Он был как-то сам по себе. «Я гений Игорь Северянин» и кончено. Но, повторяю, он завоевал себе известность, о нем говорили с усмешкой, но его знали.

«Моя двусмысленная слава,

Мой недвусмысленный талант».

Всем запомнилось его забавное патриотическое стихотворение, где он говорит, что в случае военных неудач:

«То я, ваш нежный, ваш единственный,

Сам поведу вас на Берлин».

Но, будучи призванным, оказался к военному делу неподходящим, и по самой странной причине – он никак не мог отличить правой ноги от левой. Кончилось тем, что его отправили в лазарет.

Цитаты по изд.: Воспоминания о серебряном веке / Сост., предисл. и коммент. Вадим Крейд. - М.: Республика, 1993.

Посты из серии "Своими глазами":
Академик М.Н. Тихомиров: http://eho-2013.livejournal.com/979011.html
http://eho-2013.livejournal.com/979555.html
http://eho-2013.livejournal.com/980360.html
http://eho-2013.livejournal.com/980646.html

Писатель Л.А. Кассиль: http://eho-2013.livejournal.com/981495.html
http://eho-2013.livejournal.com/990391.html

Певица Н.В. Плевицкая: http://eho-2013.livejournal.com/991808.html
http://eho-2013.livejournal.com/993206.html
http://eho-2013.livejournal.com/996414.html
http://eho-2013.livejournal.com/1000632.html

Министр-председатель Временного правительства А.Ф. Керенский:
Начало: http://eho-2013.livejournal.com/1001284.html
http://eho-2013.livejournal.com/1001769.html
http://eho-2013.livejournal.com/1002569.html
http://eho-2013.livejournal.com/1005126.html
http://eho-2013.livejournal.com/1010576.html
http://eho-2013.livejournal.com/1012163.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив