Суть репрессий 30-х годов

russkiy_malchik — 07.04.2016 "Самая, пожалуй, тяжкая, даже чудовищная “особенность” ситуации 1937 года — смертельное столкновение не различных и чуждых друг другу людей, а, напротив, людей самых близких, подчас даже в прямом смысле слова “родных”. Перед нами, в сущности, самоуничтожение, самопожирание...

Поскольку тогда гибли не только “жертвы”, но и их “палачи”, сами становившиеся в свою очередь “жертвами”, до нас дошло не столь много полноценных сведений о совершавшемся, — к тому же, о чем уже говорилось, “уцелевшие” нередко проявляли в своих воспоминаниях странную “забывчивость” в отношении неприятных для них фактов. Тем не менее достаточно выразительные свидетельства все-таки дошли до нас.

В 1920—1930 годах на политической сцене действовал своего рода “клан” (один из множества подобных же) — ряд родственников и свойственников одного из наиглавнейших “вождей” — Я.М.Свердлова. В свое время (еще в середине XIX века) сестра его деда, Сруля Свердлова вышла замуж за Фишеля Иегуду, и ее внук Ханох-Енох стал в 1934 году главой НКВД Генрихом Ягодой; он являлся, следовательно, троюродным братом Янкеля (Якова) Свердлова. Как бы подкрепляя семейную связь, Ягода вступил в брак с племянницей Я.М.Свердлова Идой — дочерью старшей сестры последнего Сары (Софьи) Свердловой и богатого купца Лейбы (Леонида) Авербаха. А брат Иды, Леопольд Авербах (то есть также племянник Свердлова и двоюродный племянник и, одновременно, шурин — брат жены — Ягоды), стал главой “пролетарских писателей”. Высокие посты занимал и младший брат Свердлова, Вениамин.

В 1937—1938 годах все перечисленные родственники Свердлова были репрессированы. Но “уцелел” (можно сказать — “чудом”) его родившийся в 1911 году сын Андрей, который с начала 1930-х годов служил в ОПТУ-НКВД, достиг там звания полковника, в 1951 году арестовывался по обвинению в “сионистском заговоре” (о чем речь пойдет впоследствии), но вскоре был освобожден и умер своей смертью в 1970-х годах.

И вот молодая (третья) жена Бухарина (с 1934 года) Анна Ларина (Лурье; родилась в 1914 году), арестованная в качестве “ЧСИР” (член семьи изменника родины), рассказывает, как ее ввели для допроса в кабинет на Лубянке:

“— Познакомьтесь, Анна Михайловна, это ваш следователь. — Как следователь! Это же Андрей Свердлов! — в полном недоумении воскликнула я...

Я его знала с раннего детства. Мы вместе играли, бегали по Кремлю... отдыхали в Крыму... Андрей не раз приезжал ко мне в Мухолатку из соседнего Фороса (того самого, где через полвека обоснуется Горбачев... — В.К.). Это было еще до его женитьбы и моего замужества. Мы вместе гуляли, ходили в горы, плавали в море” (естественно усмотреть здесь намек на начинавшийся “роман” юной пары и вероятное будущее замужество). И далее о “встрече” с Андреем в 1938 году на Лубянке: “Я была возмущена до крайности, был даже порыв дать ему пощечину, но я подавила в себе это искушение. (Хотела — потому, что он был свои, и не смогла по той же причине...)”.

Последнее признание весьма содержательно; оно открывает смысл поистине душераздирающей драмы, которую пережили многие люди в 1937 году... Анна Бухарина все же, согласно ее рассказу, “наказала” допрашивавшего ее сына Свердлова: “Передала привет от тетки Андрея — сестры Якова Михайловича — Софьи Михайловны, с которой побывала в Томском лагере; привет от двоюродной сестры Андрея — жены Ягоды (к тому времени уже расстрелянной. — В.К.)... Наконец, передала привет от племянника Андрея (сына Ягоды — также Генриха-Гарика. — В. К. ), рассказала и о трагических письмах Гарика бабушке (Софье Свердловой-Авербах. — В.К.) из детского дома в лагерь”. И далее: “...одна из сестер моей матери... прошла тот же адов путь, что и я... она рассказала мне, что следователем ее был Андрей Свердлов. Он обращался с ней грубо, грозил избить, махал нагайкой перед ее носом” (там же, с. 240—241).

Поскольку А.Свердлов был одним из не столь уж многих уцелевитх следователей НКВД 1930-х годов, о нем пожелала рассказать впоследствии не одна из его уцелевших “жертв” — например, дочь видного репрессированного деятеля Я.С.Ганецкого-Фюрстенберга, который, в частности, был в свое время “посредником” между Лениным и небезызвестным Гельфандом-Парвусом: “Когда... Ханна Ганецкая увидела, что в комнату для допроса вошел Андрей Свердлов, она бросилась к нему с возгласом: “Адик!” — “Какой я тебе Адик, сволочь!” — закричал на нее Свердлов...”

Вел А.Свердлов следствие и по “делу” дочери виднейшего большевистского деятеля Гусева-Драбкина, которая “являлась в 1918— 1919 годах личной секретаршей Я.М.Свердлова. За несколько часов до смерти Якова Михайловича она увела в свою квартиру его детей, Андрея (ему было тогда 8 лет. — В.К.) и Веру .. Андрей Свердлов знал, что Елизавета Драбкина, которую он когда-то звал “тетей Лизой”, не совершала преступлений. Тем не менее он добивался от нее “признаний” и “раскаяния”. Он был груб, кричал, хотя, по крайней мере, и не применял к Драбкиной пыток” (там же, с. 423).

Можно предположить, что в чьих-либо глазах фигура А.Свердлова, чинившего жестокие допросы столь близких ему людей, предстает как нечто уникальное, из ряда вон выходящее. В действительности все здесь типично и просто обычно для тех времен. Напомню искренний рассказ Р.Д.Орловой-Либерзон о том, как даже на вопрос своего отца об отношении к его вероятному аресту она ответила: “Я буду считать, что тебя арестовали правильно”.

Обилие сведений именно об А.Свердлове объясняется, как уже отмечено, тем, что он, в отличие от подавляющего большинства “энкаведистов”, уцелел и впоследствии, в 1950—1 960-х годах, стал “научным сотрудником” Института марксизма-ленинизма, защитил диссертацию, публиковал (правда, под псевдонимами) разные сочинения и т.п. Потому его выжившие жертвы особенно стремились рассказать об его мрачном прошлом. Может вызвать недоумение тот факт, что все четыре “жертвы” А.Свердлова, о которых шла речь, — женщины. Но и это имеет свое естественное объяснение: из его жертв уцелели (и потому смогли поделиться воспоминаниями) именно женщины, которых гораздо реже приговаривали к расстрелу, нежели мужчин.

Наконец, опять-таки тот же “щекотливый” вопрос: почему все упомянутые лица — евреи? Во многих сочинениях это “объясняют” якобы “антисемитской” направленностью террора того времени. Например, в объемистой книге Виталия Рапопорта и Юрия Алексеева с многозначительной иронией говорится о процессе “Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра”: “На скамье подсудимых Зиновьев, Каменев, Евдокимов, И.Н.Смирнов и 12 других. (По Сталинской Конституции все национальности нашей страны полностью равноправны. Поэтому в списке подсудимых 9 еврейских фамилий + Зиновьев (Радомысльский) и Каменев (Розенфельд), 1 армянская, 1 польская и 3 русских)”.

Звучит это вроде бы внушительно, но только для тех, кто не знают или же “забыли” состав “команды” НКВД, подготовившей сей громкий процесс: Ягода, Агранов (Сорензон). Марк (Меир) Гай, Александр (Шахне) Шанин, Иосиф Островский, Абрам Слуцкий, Борис Берман, Самуил Черток, Георгий Молчанов, — то есть 9 евреев и всего только один(!) русский (Молчанов)... Непосредственный свидетель их “работы” энкаведист А.Орлов-Фельдбин, подробно рассказывая о ней в своих мемуарах, отметил, что “следствие приняло характер почти семейного дела”, и бывший зав, секретариатом Зиновьева Пикель в ходе допросов “называл сидящих перед ним энкаведистов по имени: “Марк, Шура, Иося”...”

Могут возразить, что в конечном-то счете Пикель (как и остальные 15 “обвиняемых”) был расстрелян; но не следует забывать, что и Марк, Шура, Иося (то есть Гай, Шанин и Островский), и все прочие энкаведисты также были расстреляны или же покончили жизнь самоубийством (как знаменитый тогда следователь-садист Черток)”. Их места весной-летом 1937 года заняли новые “выдвиженцы” — Израиль Леплевский, Бельский (Левин), Дагин, Литвин, Шапиро и т.д.

Выше уже цитировались верные суждения Давида Самойлова о том, что после революции в центр страны “хлынули многочисленные жители украинско-белорусского местечка... с чуть усвоенными идеями, с путаницей в мозгах, с национальной привычкой к догматизму...” Из них “вырабатывались многочисленные отряды... функционеров, ожесточенных, одуренных властью”.

В последнее время публикуются — хотя и весьма скупо — документированные сведения, характеризующие состояние дел в ОГПУ-НКВД, во многом созданное именно этими “ожесточенными, одуренными властью” лицами. Вот два авторитетных ответа на острые вопросы читателей, опубликованные в популярной газете “Аргументы и факты” в 1993 году:

“Правда ли, что широко применявшаяся немцами во время второй мировой войны “душегубка” является советским изобретением?” И.Рейнгольд, Иркутск.

На вопрос отвечает подполковник Главного Управления охраны РФ А.Олигов: -- Действительно, отцом “душегубки” — специально оборудованного фургона типа “Хлеб” с выведенной в кузов выхлопной трубой — был начальник административно-хозяйственного отдела Управления НКВД по Москве и Московской области И.Д.Берг. По своему прямому назначению — для уничтожения людей — “душегубка” была впервые применена в 1936 году. В 1939 году Берга расстреляли” (“АИФ”, 1993,№ 17, с. 12).

И другой вопрос — ответ: “Известно ли, кто был самым жестоким палачом в истории КГБ?” Л.Верейская, Санкт-Петербург.

На этот вопрос наш корреспондент И.Стояновская попросила ответить начальника ООС Управления МБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Е.Лукина. — В чекистской среде им считают Софью Оскаровну Гертнер, в 1930 - 1938гг. работавшую следователем Ленинградского управления НКВД и имевшую среди коллег и заключенных ГУЛАГа кличку “Сонька Золотая Ножка”. Первым наставником “Соньки” был Яков Меклер, ленинградский чекист, за особо зверские методы допроса получивший кличку “Мясник”. Гертнер изобрела свой метод пытки: привязывала допрашиваемого за руки и за ноги к столу и со всего размаха била несколько раз туфелькой по “мужскому достоинству”... Берия, придя к руководству НКВД, приказал заключить “Соньку Золотую Ножку” под стражу. “Уж слишком известна”. Умерла Гертнер в Ленинграде в 1982 году в возрасте 78 лет” (“АИФ”, 1993,№ 19, с. 12).

Конечно, это только отдельные примеры; таких монстров в НКВД имелось тогда множество, и они внесли свой кошмарный вклада его “деятельность”...

До 1937 года они беспощадно расправлялись с “чужими”, но в конце концов дело дошло до жестокой расправы в своей собственной среде, вплоть до родственников... Казалось бы, этому должна была препятствовать тысячелетняя (сложившаяся в “рассеянии”) мощная традиция еврейской сплоченности и взаимовыручки, однако традиция эта действовала в условиях, когда евреи так или иначе противостояли “чужой” для них власти; когда же они сами в громадной степени стали властью, извечный “иммунитет” начал утрачиваться... Напомню, что прозорливый Василий Розанов в 1917 году в своем “Апокалипсисе нашего времени” предостерегал евреев от обретения власти, утверждая, что “их место” (политическое) — “у подножия держав”.

Изложенные только что факты 1937 года (а подобные факты были тогда поистине бесчисленными) раскрывают прямо-таки душераздирающую ситуацию, предельное нервное напряжение (“Какой я тебе Адик, сволочь!” — а ведь он в самом деле был почти родным Адиком...). Как уже сказано, на политической сцене подвизались евреи, которые, не войдя в русскую жизнь (Иные даже плохо говорили по-русски; так. у комиссара ГБ 3-го ранга (т.е. генерал-лейтенанта) Б.Бермана “любимым изречением было: “Нужно арестоват и взят сюда”... “ (см.: Ковалев Валентин. Два сталинских наркома. — М.. 1995, с. 147) ), вместе с тем “ушли” из своей национальной жизни, хотя и могли вдруг обратиться к ней в момент потрясения, — особенно на пороге смерти. А.Орлов-Фельдбин рассказал о дикой сценке: “20 декабря 1936 года, в годовщину основания ВЧК-ОГПУ-НКВД Сталин устроил для руководителей этого ведомства небольшой банкет... Когда присутствовавшие основательно выпили, Паукер (комиссар ГБ 2-го ранга, т.е. генерал-полковник. — В.К.)... поддерживаемый под руки двумя коллегами... изображал Зиновьева, которого ведут в подвал расстреливать (это было ранее, 25 августа 1936 года. — В.К.). Паукер... простер руки к потолку и закричал: “Услышь меня, Израиль, наш Бог есть Бог единый!”...”

Не исключено, что, когда 14 августа 1937 года повели на расстрел самого Паукера, и он кричал нечто подобное (ведь и сам рассказавший о Зиновьеве и Паукере резидент НКВД в Испании Орлов-Фельдбин, бежавший в июле 1938 года в США, уже в сентябре этого года посетил там синагогу...).

И вполне естественно усматривать особенный — и существенный — смысл в том, что накануне 1937 года главой “органов” был (впервые!) назначен русский, Ежов, хотя 1-м “замом” остался Агранов (к тому же получивший теперь и должность начальника Главного Управления Госбезопасности), а другими “замами” — М.Бер-ман и Бельский-Левин, — не говоря уже о 7 (из 10) начальниках отделов Главного управления Госбезопасности. Ежов полновластно управлял НКВД менее двух лет; летом 1938 года (по другим сведениям, даже ранее, уже в апреле) к нему был приставлен Берия, тут же начавший перехватывать управление в свои руки (хотя официально Ежов был заменен Берией на посту наркома позднее, в ноябре). Но Ежов “успел” уничтожить множество главных деятелей НКВД — таких, как Ягода, Агранов, Паукер, Слуцкий, Шанин, Бокий, Островский, Гай и т.д., которым, вероятно, очень нелегко было бы уничтожать друг друга (или даже, пожалуй, брат брата...). Ежов выступал как своего рода беспристрастный арбитр...".


Вадим Кожинов, "Россия. XX век"

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив