Страницы истории села Богодухова и его окрестностей. Ч.3.

st-ol-nik — 26.07.2015 ХХ век
В начале ХХ века, как никогда ранее, стали проявляться различия в жизни крестьян. Если и в крепостное время встречались ленивые, «бесталанные» мужики, склонные к воровству и пьянству, то общинные традиции не давали их семьям совсем пропасть: помещик платил в казну единую сумму налога со всех душ мужского пола. То же продолжалось и до столыпинской реформы, пока круговой порукой была обременена крестьянская община, владевшая наделом. К сожалению, крестьяне зачастую даже не стремились к улучшению своего положения, даже на должность старосты выбирали людей совершенно безынициативных.Например, в октябре 1882 года богодуховский волостной старшина сообщал орловскому исправнику: «сельский староста села Богодухова Антон Толкачев, избранный в эту должность в мае сего года, относится к своим обязанностям очень слабо и бездеятельно, так что я постоянно нахожу его в нетрезвом виде»[1]. В 1906 году подушная подать и круговая порука в сельских обществах были отменены. Наиболее смышленые мужики приобретали землю в удобных местах через банк и устраивали на выделенном хуторе крепкое хозяйство. Например, у богодуховского крестьянина Трошина было три дома, три сарая, три амбара, 17 выездных лошадей, шесть коров, три быка, более сотни овец[2]. На границе Богодухова и Васильевки стояли дворы Красавкина – эту землю Карп Поликарпович купил у васильевского помещика посредством банковской ссуды. Рядом с ними, возле Сапсуева верха, было хуторское хозяйство Дмитрия Никитича Буданова-Финогеева с сыновьями – пашня с лугом, что занимало более 5 десятин удобной земли, выделенной из 2-го Хаулинского общества села Богодухова. Последний даже хотел огородить свой участок 50 тополями[3]. Примечательно, что крестьянами они были неграмотными, однако их желанию вести доходное хозяйство власть не препятствовала. Основная же масса крестьян, помимо работ на своих небольших наделах, перебивалась поденщиной на барских полях. Не будучи «привязанными» к одному помещику, они нанимались к тому, кто больше платил, либо чьи земли находились поблизости. Сторонские крестьяне, как вспоминают старожилы, ходили к Бунакову и Судакову из Флоровского – их земли располагались вдоль того же правого берега Неручи. Некоторые семьи работали даже на деревенских кулаков. Доход приносило и любое ремесло, которым занимался хозяин. Так, семья Балашевых – братья Николай, Владимир, Павел и Александр Федоровичи – держали булочное и хлебопекарное заведение с магазином в самом центре губернского города Орла, на углу улиц 5-й Курской и Новосильской в доме Кулабухова[4] (ныне угол ул. Фомина и Пушкина напротив Сквера Танкистов). В целом, если семья была работящей, то она жила безбедно; если при этом в ней было много мужчин трудоспособного возраста, то она могла стать зажиточной. Однако жизнь большинства крестьян была почти нищенской, полуголодной. Покосившиеся, убогие хаты из известняка, мазанные глиной и крытые соломой, топившиеся по-черному, никто не поправлял. Настроения в такой среде царили самые недобрые.
Еще во время первой революции в 1907 году крестьяне сожгли скотный двор помещицы Толстой со всем скотом[5], тем самым выразив недовольство существующим порядком. Октябрьский переворот основная масса сельчан приняла восторженно. Новая власть поручила заведовать имением Гавриле Жарникову. Бывшего управляющего Ивана Ивановича Курочкина вынудили покинуть Богодухово, угрожая смертью. Как ни жаль было ему бросать имение на произвол судьбы, он вернулся в Орел в дом №90 на Мало-Мещанской улице (сейчас Красина) и оттуда вел недолгую переписку с Сергеем Александровичем Танеевым, которого революция застала на фронте. В частности, он сообщил, что в 1917 году смог продать только пшеницы 2476 пудов на сумму 18317 р. 52 к., причем вырученные деньги у него отобрали насильственным путем. По его подсчетам оставалось примерно по 2 тысячи пудов ржи и овса. В то же самое время – в декабре 1917 года – Гаврила Жарников отчитывается о наличии на житном дворе всего 1333 пудов овса, 500 пудов ржи и небольшого количества хлеба (пшеницы). Конный завод был практически уничтожен – осталось всего 16 лошадей. Коров оставалось 56 голов, свиней 4, а инвентарь почти весь был экспроприирован[6]. Барский дом кто-то пытался поджечь, натащив в него соломы; один сарай и часть дома оказались без крыши и вскоре пришли в негодное состояние. Подвал и другие хозяйственные постройки стали использоваться для нужд заготконторы. Национализированную землю Орловское губернское земельное управление сдавало крестьянам, объединившимся в Общество змиевских огородников, в аренду[7]. Агитацией на селе занимались первый председатель волисполкома Кузьма Константинович Трошин и его помощник Архип Иванович Белевский[8]. (Первый добился в партийной работе больших успехов, долгое время жил в Москве, встречался с В.И. Лениным. В 70-х годах приезжал в Богодухово как на дачу, ходил за грибами, за ягодами, пил свежее молоко. Местным жителям запомнился его непривычный городской вид – светлая рубашка и брюки, белая шляпа.) Когда разгорелась Гражданская война, богодуховцы сошлись на митинг и приняли резолюцию: «Мы, граждане Богодуховской волости, выслушав доклад председателей о бандах Мамонтова и о цели Деникина и Колчака, принимаем все близко к рабоче-крестьянскому сердцу. По первому зову или приказу наших вождей все станем, как один, под ружье и будем помогать всем необходимым по снабжению нашей дорогой защитницы Красной Армии и городов…»[9] В 1920 году Богодуховскую волость переименовали в Свердловскую, а центр ее перенесли в Змиевку.
В 1928 году сложилось районное деление взамен уездного. В районах возникли сельсоветы. К Богодуховскому сельсовету Свердловского района, помимо села Богодухова, отошли деревни: Алисово, Васильевка, Волниково, Городище, Заря, Лукино, Михайловка, Новослободка, Оловянниково, Спасское, Фроловка. До революции они были поделены между Орловским, Мценским и Малоархангельским уездами. Кстати, три из них – части некогда довольно крупного сельца Флоровского; позднее сложнопроизносимое сельцо стало называться Фроловкой. Деревни Оловянниково и Волниково, примыкающие к ней, хранят в своих названиях память о бывших владельцах Оловенниковых (Волниковы – так крестьянам слышалась фамилия хозяев).
В 1929 году в 1-м Богодухове (на правом берегу реки) было создано товарищество по обработке земли, в которое вступило 18 дворов. Руководил этой артелью один из первых коммунистов села Яков Сергеевич Хаулин. Просуществовало товарищество 5 месяцев, и вскоре было преобразовано в колхоз «Красная заря». В него добровольно вошло все население, за исключением пяти дворов, вступивших несколько позже. Его председателем стал Матвей Исаевич Петровичев. В том же году во 2-м Богодухове был образован колхоз имени Калинина, председателем которого стал Даниил Иванович Шпаков. Первоначально в хозяйстве использовали тот инвентарь, что остался из дореволюционных времен: пахали на лошадях, сеяли севалками, а когда наступала пора жатвы, то убирали конными жатками, а то и просто косами. Зерно обмолачивали молотилкой и цепами. Перед началом Великой Отечественной войны в селе уже были трактора и комбайны, которыми управляли первые механизаторы – Григорий Абрамович Тимонин, Яков Кузьмичев и Алексей Алимов[10].
Богоявленскую церковь, служившую некогда духовным средоточием крестьянской жизни, разобрали до основания. Камнем, из которого были сложены ее стены, вымостили большак. Колокол приспособили на колхозные нужды – одну из бригад «Красной зари» он созывал на распределение работ. В 1930 году арестовали последнего ее священника Александра Алексеевича Коренева как «активного участника Орловского филиала контрреволюционной монархической церковной организации Истинно-Православной Церкви», приговорили к высшей мере наказания и расстреляли[11]. Церковь соседней Васильевки уцелела потому, что ее священник Иоанн Кушнев присоединился к церковному «обновленчеству», которое курировали новые власти. Лишившись церкви, село Богодухово фактически стало деревней. Земскую школу со временем преобразовали в ШКМ – школу крестьянской молодежи.

Война
Войну объявили 22 июня 1941 года. В первые же дни прошла мобилизация, большинство мужчин призвали на фронт. Остались в Богодухове женщины, старики и дети. Все лето немцы упорно продвигались на восток, приближаясь к селу. Было решено эвакуировать технику и скот в тыл. Все, что можно было вывезти, чтобы не досталось врагу, колхозники вывезли. Скот угнали своим ходом в восточные области. Зерно, что успели обмолотить, спрятали, остальное сожгли[12].
Немцы наступали, правительство решило спасать городских детей. Из Орла вывозили детсады и школьников. Нонна Константинова, орловская уроженка, вспоминала: «Папа уговорил меня уехать с другими школьниками в район. Нас, 60 мальчиков и девочек от 14 до 16 лет, отвезли в Змиевку, в деревню Богодуховку. Мы – это 30 девочек, 30 мальчиков, две молодые учительницы и один пожилой учитель по прозвищу Футбол. Поместили нас в здании школы. Один класс занимали девочки, другой, через коридор, мальчики. Мы вымыли пол, окна, притащили сена и сделали себе постели на полу. Меня выбрали старостой. Я назначала дежурных по кухне, по уборке, ходила к председателю колхоза договариваться о продуктах. Он отпускал нам хлеб, мясо, пшено, остальное было на огородах. Вначале нам приносили молоко доярки, потом из-под Брянска пригнали стадо коров с телятами. Телят было мало, и коровы ходили с полным выменем молока и мычали. Предложили нам их доить, пришлось мне с мальчиками научиться. У нас на кухне стояло всегда несколько ведер молока. Были свои сливки, сметана, даже творог, простокваша. Еду мы варили на кухне в котлах. Повар я была никудышный. Ничего, все съедали. Во-первых, все было свежее, во-вторых, ребята приходили голодные. Пили свежее молоко, простоквашу, кто что хотел и сколько хотел. Воду мальчики приносили из ключа, купались в реке. У всех была неплохая жизнь. Утром зарядка, завтрак – молоко с хлебом, затем шли на огороды, что-то там делали, приносили картошку, капусту, лук, морковь, свеклу, репу, обедали и опять уходили, вечером ужин – ели, кто что хотел. Перед сном ходили купаться.
В Богодуховке мы прожили целый август. В то лето часто бывали грозы, такие страшные, кругом все сверкает, гремит, но ни капли дождя. Однажды ночью кто-то из мальчиков закричал: «Орел горит». Мы все выскочили во двор, смотрим, а западная часть неба ярко-розовая. Там – Орел. Утром мы все уехали в город…»[13] Немцы взяли Орел 3 октября.
В первых числах ноября того же 1941 года немцы пришли в Богодухово. Новых старост назначили из местных крестьян: на Воробьевке - Николая Ганина, в 1-м Богодухове – Ивана Безрукова по прозвищу Быча. Сразу же начались расправы над партийными работниками, многих расстреляли. В январе 1942-го ударницу, депутата сельсовета Прасковью Ивановну Малышеву немцы обвинили в связях с партизанами - у нее, действительно, скрывались люди, выходившие к нашим. Ее заперли в доме и подожгли, но односельчане вытащили ее из огня. Она осталась без еды и крова; детей передала сестре и скрылась в подвале. Но вернулись каратели и схватили Прасковью Ивановну. Почти неделю ее допрашивали в комендатуре – никого не выдала. Тогда ее решили повесить. Подвели к воротам мельницы, но мельник упросил: «Не надо». Ее отвели к высокой раките, что раскидисто росла на левом берегу реки Неручь. Раздетая и босая предстала она перед народом, насильно согнанным к месту казни. Крикнула на прощанье: «Боритесь с фашистами! Да здравствует Красная Армия!»[14] Долго наводило страх на деревенских жителей ее неубранное тело...
Мирное население оккупанты беззастенчиво подвергали грабежу и насилию. Расквартировались они в лучших домах, а жителей выгнали. Марфа Фроловна Ермакова вспоминала, что их семье пришлось ютиться у соседей, а в их доме немцы устроили баню для солдат. У Ефимии Яковлевны Коломенской отняли кур, на глазах у семьи застрелили корову. Вот только пчел по какой-то причине не тронули: австриец, проводивший ревизию, даже посоветовал закидать улья снегом, чтобы их не забрали. Когда ударили морозы, захватчики стали отнимать теплые вещи. Забирали даже у женщин телогрейки, полушубки, платки надевали вместо шарфов. Зиму в деревне с горем пополам пережили, а весной 1942 года случилась новая напасть. Война затягивалась, и немцы стали угонять женщин с детьми в Германию.
Много семей 1-го Богодухова оказалось в числе узников. Угнали Анастасию Букину с четырьмя детьми, Прасковью Харланову с ребятишками, Полину Собинову, у которой было шесть детей мал мала меньше[15]. Ефимия Яковлевна Коломенская и пятеро ее детей тоже не смогли избежать этой участи. По Большой Ливенской дороге всех их отправили пешком и на подводах до Станового Колодезя, где затем посадили в вагоны для скота и повезли на запад.
Василий Афанасьевич Коломенский помнит, что в Прибалтике был «перевалочный пункт». Узников не кормили, женщинам приходилось побираться ночами у местного населения. Однажды мать ушла за продуктами и не вернулась к утру. Дети сильно волновались, плакали. А ее поймали немцы и держали в подвале с таким количеством крыс, что от них постоянно приходилось отбиваться хворостиной. В конце концов, Ефимия Яковлевна упросила немцев отпустить ее «к киндерам».
В Германии богодуховских крестьян определили к фермерам в деревни Кляйнлинде и Гросслинде, что неподалеку от города Витенберга. К одному фермеру определили Марию Собинову, Толченову Прасковью, Коломенскую Ефимью – в Кляйнлинде. Харлановы (семейная пара с подростками и замужней дочерью с маленькой девочкой), Абрахины – жили в Гросслинде. Узники иногда тайно ходили друг к другу в гости. Еще в соседних деревнях, ближе к Витенбергу, поселили других богодуховских, михайловских, дубровинских жителей. Взрослые и подростки работали на полях, а малолетние дети были предоставлены сами себе. Мальчишки чувствовали себя привольно, всем интересовались, везде совали нос. А девочки немцев боялись. Нина Соколова (Солдаткина) рассказывала, как испугалась, когда немец ударил одного мальчика по ногам палкой, на конце которой был гвоздь, и вырвал ему кусок кожи с мясом. После этого Нина старалась не выходить из барака, пока взрослые не придут с работ.
Работников кормили скудно, но голодать не позволяли. В то же время ребята частенько ухитрялись находить дополнительные продукты и даже лакомства. Василий Афанасьевич Коломенский вспоминает, как они вытаскивали яйца из курятника: действовали сообща, кто-то один залезал внутрь через маленькое отверстие и выкатывал их, а другие подбирали. Конечно, когда немцы это заметили, им влетело. Иногда дети лакомились «жомом» - сушеной сахарной свеклой, которая хранилась на чердаке; из нее же взрослые варили сладкое повидло. У одного из богодуховских ребят, Толченова Ивана, была обязанность варить картошку для свиней. Ее тоже ели, выбрав, какая получше. А во время уборки урожая таскали картофелины с поля. Не раз Василий Афанасьевич набирал тайком яблоки в хозяйском саду. Правда, однажды сын фермерши увидел это из окна и решил проучить: схватил и со словами «Вашка, апфель!» бил ногами в живот, даже потоптался по нему. Бывало и похуже. Одного паренька показательно застрелили за кусок свиной колбасы на глазах у взрослых и детей. Васька, тогда еще мало что понимая, пролез через собравшуюся толпу и потрогал немецкую винтовку, которой и получил по заду. Кроме русских, на немцев работали пленные французы, итальянцы, поляки. Французы иногда просили Ваську отловить им лягушек, за что давали ему конфеты. А по вечерам интернациональная молодежь ходила «на улицу» - на посиделки. Немцы это не приветствовали, но дело-то молодое, разве запретишь? За Марией Коломенской ухаживал один украинец, но Ефимия Яковлевна не одобрила его кандидатуру. Впоследствии она с гордостью говорила, что сохранила семью, всех пятерых детей домой привезла.
Интересные и невиданные в ту пору для русских приспособления были у немцев. Сено подавалось на чердак по трубе с помощью струи воздуха. Она была настолько сильной, что с легкостью поднимала наверх довольных ребятишек.
Работникам одежду и обувь немцы предоставляли, а малолетние дети бегали босиком по асфальту, из-за чего стирали ногти на ногах. Для них это было в диковинку – в советских деревнях дороги были грунтовые. И все же когда немцы спрашивали: «Как вы, русские, там живете?», наши отвечали: «Хорошо!». А они смеялись: «Знаем ваше «хорошо», спите со свиньями!» Действительно, в русских хатах были закутки для животных и земляной пол, в то время как в немецких домах – дощатый.
А деревня в те годы жила своей жизнью. Население сильно поредело, и состояло в основном из бездетных женщин и стариков. Немногих работоспособных мужчин, остававшихся в деревне к началу оккупации, тоже вскоре призвали на фронт. Оккупанты в деревне, конечно же, хозяйничали вовсю. Порубили барский сад. В здании школы, что размещалась с 1935 года в бывшей людской помещика Танеева, устроили госпиталь для своих солдат. Но и русским в помощи не отказывали. Например, когда у жителя деревни Лукино Александра Полякова случился аппендицит, немцы его прооперировали. Удивительно, как здание школы-госпиталя уцелело при бомбежках, ведь оно было одним из самых заметных объектов в округе.
В июле 1943 года советские части начали освободительную операцию. На территории Богодухова и соседних сел велись ожесточенные бои. Немало солдат и офицеров отдали свои жизни на богодуховской земле. Здесь погиб и командир 392-го стрелкового полка 73-й стрелковой дивизии подполковник Георгий Николаевич Елькин. Писатель-орловец А.Н. Яновский, фронтовик, вспоминал: «Блеснула Неручь - первая речка на боевом пути по родной земле. С ходу взяли Богодухово, вышли к станции. Три-четыре километра в сутки, отвоеванных ценой многих жизней, считались тогда, в те первые дни битвы на Орловско-Курской дуге, большим успехом»[16]. В июле 1943-го он воевал в составе 471 стрелкового полка 73-й стрелковой дивизии.
Живо описал боевые действия в наших краях А.И. Солженицын, прошедший войну от Орла до Восточной Пруссии. Герой рассказа «Желябугские выселки» вспоминает военные события по прошествии 52 лет с освобождения Орловщины. Приведем этот фрагмент. «Тот двухлопастный овражек и лесок очень сохранились — по форме, да и по виду: ежегодная пахота не дала древесной поросли вырваться наружу из овражка. Но что стало с урочищем Крутой Верх! Был он — версты на три длины, метров на пятьдесят глубины — слегка извилистый, как уверенная в себе река, — и так проходящий по местности, что как раз и давал нам просторный, удобный и от наземных наблюдателей вовсе скрытый подъезд к самой передовой. Так что пешее, конное, тележное движение шло тут и весь день не прячась, а ночами — и грузовики со снарядами, снабжением, а к утру уходили в тыл или врывались носами в откосы оврага, прикрывались зелёными ветками, сетками. Зев Урочища, ещё завернув, выходил прямо к Неручи — тут и был подготовлен, накопился прорыв нашей 63-й армии, к 12 июля 1943.
Но как же Крутой Верх изменился за полвека! Где та крутизна? где та глубина? да и та цепкая твёрдость одерневших склонов и дна? Обмелел, оплыл, кажется и полысел, и жёстких контуров нет — не прежнее грозное ущелье. А — он! он, родной! Но уж, конечно, ни следа прежних апарелей, землянок.
А за Неручью, на подъёме, шла тогда немецкая укреплённая полоса — да каково укреплённая! какие непробивные доты, сколько натыкано отдельно врытых бронеколпаков. И это, незабываемое: разминированный проход, тотчас после прорыва. Десятки и десятки убитых, наших и тех, наши больше ничком, как лежали, ползли, немцы больше вопрокидь, как защищались или поднялись убегать — в позах, искажённых ужасом, обезображенные лица, полуоторванные головы; немецкий пулемётчик в траншее, убитый прямо за пулемётом, так и держится. И местами — там, здесь – ещё груды, груды обожжённого металла: танки, самоходки — с красным опалением, как опаляется живое.»[17]
Во время наступления советских войск, как вспоминает Полина Михайловна Карпеева, сельчане спрятались в балке за деревней. Увидев своих, обрадовались до слез. Советские солдаты шли по Ливенской дороге со стороны Михайловки, а немцы оборонялись, заняв вырытые руками пленных русских окопы в Хромом верху. Эти окопы находились за рекой как раз напротив пустующей хаты Коломенских, поэтому она использовалась как наблюдательный пункт и укрепление. Отстреливались прямо из окна. А жительница 2-го Богодухова Прасковья Васильевна Шмелева рассказывала, как наши солдаты переправлялись через Неручь. Когда они подошли к реке, одна из женщин их заметила и сообщила другим. Все побежали к берегу, неся с собой двери от сараев, погребов, или просто доски. Спускали их на воду, чтобы солдатам было легче переплыть. К началу августа оккупация была снята.
Погибших при освобождении советских солдат хоронили прямо на полях сражений. Вскоре их останки перенесли в общую могилу возле сельсовета, которая впоследствии еще раз меняла свое местоположение. С 60-х годов она находится на своем настоящем месте – возле школы. Немцев тоже похоронили в общей могиле на Шмелевке. Однако их собирали не так тщательно, как своих: по воспоминаниям Ивана Дмитриевича Шмонина, еще весной 1944-го школьники натыкались на раздувшиеся немецкие трупы и топтали их ногами. При отступлении немцы бросали свои орудия вместе с боеприпасами. Особенно много их оставалось в Хромом верху, в немецких окопах. Деревенские мальчишки с упоением стреляли из найденных винтовок, которые при этом раскалялись докрасна и производили страшный грохот и дым.
Богодуховские узники прожили в Германии до Победы. Когда пришли советские освободители, убегать и прятаться стали уже немцы. Бросали жилье и вещи, а победители забирали с собой все, что могли забрать. Некоторые даже коров увозили в Россию. Василий Афанасьевич помнит, что какие-то вещи достались и Коломенским. Правда, по пути один чемодан у них стащили. До станции в Берлине добирались на тракторе, а когда он в дороге сломался и женщины начали было голосить, боясь задержаться, им встретились русские офицеры на военной машине без верха. Проезжавшего с подводой немца они без слов схватили «за хибот» и скинули с лошади. Уезжающим велели перекладывать вещи. К восторгу мальчишек военные даже покатали их на своей машине. У Васьки спросили: «Где отец?». Он ответил солидно, по-взрослому: «Воюет». А фактически отца уже два года не было в живых.
Вернулись домой – от деревни осталась только третья часть: остальные дома сгорели или были разрушены. Пришлось налаживать жизнь заново. Повезло тем, кто дождался кормильца с фронта. Но и вдовам с детьми сельчане помогали – по-родственному, по-соседски. Восстановили дома, пусть маленькие, каменные, крытые по старинке соломой. А первый послевоенный урожай убирали всем селом: все, кто мог держать в руках косы, вышли в поле.



Бойцы Красной Армии беседуют с жителями освобожденной деревни Богодухово, 1943 год
(автор съемки М. Марков)

Жительница деревни Богодухово на пепелище родного дома, 1943 год (автор съемки не уточнен)

Мать с детьми, жители освобожденной деревни Богодухово варят картошку на костре во дворе своего разрушенного дома, 1943 год (автор съемки М. Марков)
После войны

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив