Симона Вейль. Комментарий к пифагорейским текстам - 1

rassvet45 — 11.01.2014 ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Статья Симоны Вейль «Комментарий к пифагорейским текстам» написана в местах и обстоятельствах, не весьма благоприятных для научного и литературного труда. Это был лагерь для перемещенных лиц Аин-Себа на окраине Касабланки (Марокко), где ей и ее родителям в конце мая 1942 года пришлось провести 17 дней, ожидая парохода в Соединенные Штаты. Беженцы ютились в тесных бараках, из мебели были одни койки и топчаны, и тех не хватало. На весь лагерь было лишь несколько табуреток, одну из которых заняла Симона, писавшая с утра до ночи. С собой у нее почти не было ни книг, ни тетрадей с многочисленными выписками из греческих философов: всё это осталось во Франции. Все или почти все цитаты в тексте делались по памяти, о библиографических ссылках, естественно, речи не шло.

Историка философии разочарует эта статья, совершенно не удовлетворяющая критериям академического научного труда. В жанровом отношении она имеет параллели вообще не в научной литературе нового времени, а в трудах христианских апологетов I – III вв. – Юстина Философа, Афинагора, Климента Александрийского. Задача Симоны, однако, шире той, что ставили перед собою апологеты, стремившиеся представить образцы греческой мудрости как гадательные, смутные предчувствия христианства. Может показаться, что Симона занята тем же, но это разве что на самом поверхностном уровне прочтения. Ее задача куда шире. Она пытается наметить некие универсальные принципы нового целостно-религиозного восприятия жизни. Ее христианство (которое абсолютно неверно, с точностью до наоборот, сближают с гностицизмом) совмещает в себе мистику с интеллектуальной строгостью и точностью, любование красотой с упорством физического труда, полноту жизненной радости со столь же полным и безусловным приятием Креста. Во всем этом совершается некое бракосочетание человека с реальностью, которое становится и его уподоблением Богу – Богу единому в Троице, Богу личному и безличному, Богу воплотившемуся и распятому, Богу, воспеваемому в полный голос, и скрытому в тайне молчания. Стиль рассуждений Симоны довольно труден, он может утомить непривычного читателя. Зрительное восприятие ее текстов затрудняется и тем, что она никогда не делит их на главы, а ключевые мысли выделяет лишь настойчивым повторением. Изложение похоже на стенограмму урока, но такого, который рассчитан не на конспектирование, а на усвоение по памяти: так мог бы говорить с учениками учитель из времен Платона или Лао-Цзы.

Надо подчеркнуть, что учение Симоны не только не имеет претензий на элитарность, но прямо противоположно ей: она хочет, чтобы рабочий у станка, крестьянин на пашне или домохозяйка на кухне, словом, решительно любой человек мог открыть в себе богослова, философа, подвижника и поэта, заимствуя мудрость, вдохновение, мужество из повседневного бытового опыта. Нелегко продраться сквозь неотделанный, написанный в спешке текст к этому ядру, но внимательный читатель сможет обнаружить его, восхищаясь попутно красотой, бесстрашием и благородством замысла. Как мне приходилось не раз отмечать, все труды Симоны составляют один огромный черновик; она и сама относилась к ним именно так, предчувствуя, что век ее недолог, и сознавая ограниченность своих сил. Эти писания адресованы человеку будущего, тому, кто захочет расслышать ее и повести дальше начатое ею дело, которому она придавала значение вселенское.

Все ссылки и подстрочные комментарии сделаны специально для настоящего перевода – в печатном издании Simone Weil. Œuvres. Gallimard, 1999 они отсутствуют.

Нумерация фрагментов из философов-пресократиков дается согласно книге: Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических космогоний до возникновения атомистики. Изд. подг. А. В. Лебедев. М., Наука, 1989.



Симона Вейль

КОММЕНТАРИИ К ПИФАГОРЕЙСКИМ ТЕКСТАМ

Древние историки философии донесли до нас некоторые из пифагорейских формул, ясны и удивительные, как вот эта, которая, может быть, говорит и о телесной смерти, но несомненно – о беспристрастности: «Пусть тот, кто покидает страну, не возвращается»[1]. Сравним у Луки: «Всякий, возлагающий руку на плуг и смотрящий вспять, не придет в царствие Божие»[2]. И еще: «Входя в святилище, благоговеть, соблюдать молчание, не занимая себя ничем преходящим». «Тот, кто следует за божеством, прежде всего прочего, должен удерживать язык» (ср. в Послании апостола Иакова[3]); «не рассматривай себя в зеркало, когда рядом горит светильник», что означает, возможно: не думай о себе, когда мыслишь о Боге[4]; «не оскудевай верой по отношению ко всем чудесным вещам, касающихся богов и божественных учений»; «не терзай себе сердце»; «самое праведное дело есть жертвоприношение, самое премудрое есть число»[5]. А этот афоризм звучит странно: «не раздробляй хлеб, ибо это будет не пользу тебе на суде в ином мире»[6].

Некоторые пифагорейские формулы кажутся весьма темными, как вот эта, которую Аристотель цитирует, оспаривая, с оттенком пренебрежения: «Справедливость есть число, помноженное само на себя»[7]. Или другая, которую приводит Диоген Лаэртский: «дружба есть равенство, производимое гармонией»[8].

Как обе эти формулы, так и множество других, приведенных выше, содержат в качестве ключевых понятия о среднем пропорциональном и о посредстве в богословском смысле, причем первое является образом второго.
Известно, что для пифагорейцев единица символизировала Бога. Множество свидетельств, среди которых слова Аристотеля, подтверждают то же самое и относительно Платона. Также и Гераклит – вопреки распространенному мнению, близкий в ряде отношений к пифагорейцам – говорил: «Единица, это единственное премудрое, хочет и не хочет называться Зевсом»[9].

Пифагорейцы считали, что каждая из сотворенных вещей имеет своим символом число. Для данного случая неважно, как они представляли это число и связь между числом и вещью. Некоторые из чисел связаны с единицей особенным образом. Это числа, представляющие собой вторую степень, иначе говоря, квадрат. Посредством между ними и единицей является равенство соотношений.

                                                                        1 : 3 = 3 : 9


Когда Сын Божий присутствует в разумном создании так, как присутствует Отец в Сыне, это разумное создание обладает совершенной справедливостью. Платон говорит в «Теэтете», что справедливость есть уподобление Богу[10]. Подобие, в геометрическом смысле, означает пропорцию. Весьма загадочная формула пифагорейцев[11] и формула Платона, которая кажется ясной, имеют один и тот же смысл. Всякий праведник по отношению к Сыну Божьему становится тем же, чем Сын по отношению к своему Отцу.

Несомненно, эта идентичность соотношений в буквальном смысле невозможна. Однако совершенство, предлагаемое человеку, должно быть чем-то подобным, ибо и во многих формулах апостола Иоанна отношение учеников к Христу и отношение Сына к Отцу подчас выражается одними и теми же словами. Близость с математической формулой пропорции здесь очевидна.

То место в «Тимее», где говорится о пропорции, можно было бы интерпретировать как относящееся только к математике, если бы ряд ясных признаков не говорил об обратном. Во-первых, в самом тексте. «Самая лучшая связь есть та, которая наилучшим образом соединяет себя со связуемыми предметами»[12]. Это условие может быть подлинно реализовано только тогда, когда и первый связуемый предмет, и сама связь – суть одно, то есть Бог. Эта интерпретация, впрочем, не является необходимой. Но Платон использует то же самое слово – «связь» – и в «Пире», чтобы дать определение посреднической функции Эрота между Божеством и человеком[13]. К тому же Прокл говорит совершенно ясно: «Платон многие удивительные учения о богах излагает посредством математических форм»[14].

Еще яснее следующая фраза Филолая: «Ты можешь наблюдать мощь и природу числа не только в делах религиозных и божественных, но также во всех делах и рассуждениях, во всех приемах различных искусств и в музыке»[15].
(Дела религиозные и божественные, если обратиться к «Пиру», суть то, что касается Бога как такового и как Посредника.)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив