ШКОЛЬНОЕ СОЧИНЕНИЕ

dewarist — 29.09.2011 Школа. Не знаю другого такого понятия, которое было бы для человека так важно, так многообразно, вызывало бы столько противоречивых эмоций, затрагивало бы абсолютно каждого и проходило бы через всю жизнь каждого. Сначала поглощая полностью, потом на время отпуская, а потом уже по касательной. И рикошетом.
В моей жизни школа — с моего еще дошкольного возраста. Мама моя была школьным учителем. Сейчас ей 89 лет, и если собрать всех ее учеников, то получится маленький город. В котором будут свои врачи, учителя, инженеры, ученые, продавцы, чиновники, генералы, воры… В общем, все, кто живет в городе. Неодинаково счастливые и по-разному несчастные.

Первый раз в первый класс я пошел в сопровождении родителей. Как, собственно, и все. С большим, с меня ростом, букетом гладиолусов. С жестким, тяжелым ранцем за плечами и в берете.
Берет. Про него надо сказать отдельно. Берет я ненавидел. Берет, как мне казалось тогда, был принадлежностью хорошего, «парикмахерского мальчика». «Парикмахерский мальчик» — так говорил с некоторым пренебрежением мой папа про правильных, аккуратных отличников. А «парикмахерским мальчиком» я никак не хотел быть. Я любил с детства нарушать дурацкие общепринятые нормы. Поэтому в последующем, идя в школу и выходя из квартиры, я прятал свою беретку (какое гадкое производное от слова «берет») в укромном месте в подъезде. Потом, придя из школы, я доставал беретку (гадость) из укромного места, надевал и уже в беретке звонил в дверь. Сейчас я бы много отдал за тот берет или за берет того фасона. Сейчас я ищу такой берет в Париже, Риме, Венеции, Лондоне. Те береты — маленькие, с вермишелькой в центре, как у Мурзилки, — исчезли напрочь. Береты теперь большие. Теперь это называется «баски». А это совсем, совсем другое дело. Но вернемся в школу.

На фотографии с большим букетом гладиолусов я, естественно, улыбаюсь. Улыбка с моей физиономии вообще не сходила лет до 12, то есть до начала пубертатного криза. Из-за этой улыбки и перманентного корчинья рож меня все время выгоняли из класса. В дневнике так и писали: «Корчил рожи! Сорвал урок!!! Родителям явиться в школу». Мой папа до своей смерти просил меня: «Покажи, какие ты корчил рожи». Но я стеснялся показать. Дурак.
Я по этой причине довольно много времени провел за дверью в пустом, длинном, с высоким потолком коридоре. С тех пор длинные и пустые коридоры вызывают у меня чувство одиночества и тоски. Все, все из детства.

Учительница пения в первом классе сказала моим родителям, что меня надо показать врачу, потому что у меня «очень толстый голос». То, что у меня не было слуха, ее не волновало. Видимо, у нее его не было тоже.
В первом классе я влюбился в девочку Перепелкину. В дальнейшем я еще несколько раз влюблялся в девочек с птичьими фамилиями. Была Курочкина, Голубева, Петухова. Но Перепелкина была первая. До сих пор я люблю женщин с фамилиями пернатых. Мне кажется, они возвышеннее, романтичнее и окрыленнее. Все, все из детства.

Потом была вторая школа. К счастью, недолго. Очень толстая учительница брала взятки. Узнал я об этом от родителей уже во взрослом возрасте. Мои родители ей взяток не давали, и меня она очень не любила. Я это чувствовал, но не понимал, за что. Когда крючком ранца я порвал обложку книги с портретом улыбающегося в кепке «нашего Ильича», делающего стране ладошкой привет, она подвергла меня политическим репрессиям. Она лишила меня роли Петушка. «Дети, в школу собирайтесь, петушок давно пропел». Вот этого самого Петушка как раз и должен быть играть я. Эту роль отдали другому мальчику, которого тоже звали Андрюша. Я ужасно переживал. Больше мне роль Петушка в течение жизни никто не предлагал играть. И вождей я с тех пор не люблю. Все, все из детства.

Потом была третья школа. В моем дневнике не хватало места для замечаний. Он был весь исписан красными учительскими чернилами. На просьбу родителей изменить тактику учительница ответила, что «она и так тактична». Это была моя начальная школа. Но я уже сам удлинял и немного расширял снизу брюки, чтобы быть модным, пробовал сигареты «Ароматные» и дружил с Равилем, с которым хорошим мальчикам дружить было запрещено. Хорошим мальчиком я быть не хотел. И меня, как плохого мальчика, приняли в пионеры позже всех. Всех — в Музее Калинина, а меня — в овраге. У пионерского костра, сложенного из ящиков из-под овощей. Пионерский галстук мне повязывала грудастая, очень рано созревшая старшеклассница по прозвищу Афоня с мушкой на верхней губе. В этот момент, момент повязывания красного галстука, я почувствовал себя впервые мужчиной. Афоня была известная в районе… Короче говоря, спустя некоторое время Афоню сослали за 101 км за проституцию. На какую-то, как говорили, «шляпочную фабрику». Сейчас я считаю, что Афоня никакой проституткой не была. Она просто любила бесплатно всех. Мне не повезло, я тогда был слишком маленьким. С тех пор, с этого приема в пионеры, красные флаги и прочие стяги стали вызывать у меня не столько патриотический подъем, сколько эротические фантазии. Все, все из детства.

В новую французскую спецшколу меня не взяли: «Нам нужны спокойные дети». Обратно в старую школу не взяли тоже: «Мы от него устали». И моя мама взяла меня к себе в школу, где была завучем и преподавала физику.
В четвертой и последней моей школе я вступил в пубертатный возраст и в комсомол. Неразделенная любовь и первые стихи, стремление к знаниям и занятия спортом легко сочетались с сигаретами, портвейном из горлышка и защитой Анжелы Дэвис. А также с торжественными инсценированными собраниями, посвященными 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции, подражанием в игре на гитаре Высоцкому, длинными волосами с челкой под «Битлз» и танцами, на которых пригласить девочку было сродни подвигу. Танцевали «шейк на прямых ногах».

Учитывая, что мама моя была завучем, по моей просьбе оценки мне в школе занижали на балл. Потому что мне очень не хотелось по-прежнему быть хорошим мальчиком. Дошло до того, что весь класс требовал, чтобы мне ставили правильные оценки. В общем, пубертатный криз как пубертатный криз. У кого-то он протекает мягко, у кого-то жестко. Но нет тех, кого бы он миновал. Есть те, кто про него забыл. Те, кого больше всего колбасило в переходном возрасте, чаще всего превращаются в тупых моралистов. Меняются одежда, жаргон и степень свободы в обществе. Не меняется только суть. В пубертатном возрасте формируется личность, причем, формируется она в диком внутреннем конфликте.

Литературу у нас преподавала студентка педагогического института. Преподавала так, как считала нужным. А считала нужным она правильно. Мы читали лирику Маяковского, и все Маяковского очень любили. Причем читали вслух. Читал я вслух хорошо. И часто почитать вслух просили именно меня. Помню, дохожу до строчки «я лучше в баре б… буду подавать ананасную воду». Я уже вижу это отточие. Читаю выше и вижу отточие снизу. Читаю и думаю: что делать? Как я прочту это место вслух в классе? Что, просто скажу «б»? А ритм? Это же стихотворение. Класс тоже ждал. Все затихли. И я решился. Будь что будет. И прочел. Твердо и уверенно. «Я лучше в баре бл…ям буду подавать ананасную воду». Тишина. Моя спина, мокрая до попы.
Одноклассники до сих пор вспоминают этот момент. Все, все из детства.

Сколько было еще всего в школе. Однажды я принес в класс черно-белые карты с голыми девушками. Сегодня фотографии на упаковке с колготками во много раз откровеннее. Девочки попросили меня дать им посмотреть. Утащили колоду в туалет. Через час меня вызвали к директору. А мама — завуч. Помню, как я шел под дождем поздно вечером домой и обдумывал способ ухода из жизни. Мне было тогда очень плохо. Из-за всего. И из-за предательства в том числе. Все, все из детства.

А потом еще была школа моего сына. И это совершенно отдельная история. А теперь школа моего внука, история, еще не сложившаяся.
А еще я нарисовал азбуку и проиллюстрировал учебник русского языка для старшеклассников, в котором 140 моих рисунков, включая косые, но живые портреты русских писателей. «Бильжо издевается над русской культурой» — это дураки-учителя. К счастью, их было среди критиков этого учебника совсем мало. «Спасибо вам, Андрей Георгиевич. Благодаря вашим рисункам, я полюбил русский язык» — это умный ученик. И таких, к счастью, много.
Так что школа всегда со мной и внутри меня.

А про школу я написал потому, что, когда пишешь, вспоминаешь и все ярко представляешь. (Чистый эгоизм.) С удовольствием вспоминаешь и представляешь даже то, что в школе всегда казалось ужасным и неприятным. А сегодня вспоминается с теплотой. В общем, эта тема неисчерпаемая. Потому что все, все из детства.

Скоро ведь День учителя. Не забудьте, пожалуйста, поздравить своих учителей, даже тех, кого вы тогда не очень любили.

Будьте здоровы и держите себя в руках.

Ну и картинки, как всегда, про школу.

---

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив