Шейла О'Браен, Испания

espektor — 24.05.2012 В прошлые выходные ездила на игру по гражданской войне в Испании...

Вышло как… Я часто езжу на игры моих любимых МГ, тема которых меня никак не трогает. Однако, всегда выходит, что в процессе мне тема начинает нравиться или даже приводить в восторг. На игру по Испании я просто не хотела ехать. После Гражданки я категорически не хотела играть в… гражданскую войну. Однако, мне хотелось поехать на игру, которую делает Азрафэль. Компромисс нашелся, когда Лориндиль предложил мне поехать вместе в госпиталь Красного Креста, иностранцами. Это было, прямо сказать, отличное решение всех проблем. Можно было не вдаваться в подробности Испании и партий при подготовке (Шейла О’Браен, ирландка, только что прибывшая на место назначения, понятия не имеет, что здесь творится, и это нормально, зато она хорошая хирургическая сестра и давно работает с доктором Кенни). Еще же и готовиться было особенно некогда, потому что все ресурсы ушли на подготовку к «Ночи в Тоскливом октябре», Большая Игра, все такое… И умаялась я там на НвТО будь здоров. Вот, думала, поеду потом на хорошую игру отдохнуть душой и поработать в хорошей компании на свежем воздухе. Никаких особенных переживаний я не ожидала, собиралась просто честно делать свою работу. Однако, они были, переживания, и еще какие…

Начало игры. В госпитале порядок. Есть оборудование, лекарства, штат. Вокруг творится какой-то бедлам, он смутно разделяется на части, маркированные разной униформой, все время заходят отрядами и чуть ли не чеканя шаг какие-то сумасшедшие, которые призывают то к одному, то к другому. Когда они уходят, Шейла О’Браен и доктор Кенни обсуждают, что в миссии Красного Креста в Африке было, пожалуй, попроще. Зашли коллеги из соседнего госпиталя, призывали создать профсоюз медицинских работников. Мы на всякий случай отказались. Желания вступать в местные организации не было ну совсем никакого. Однако, быстро выяснилось, что поставок из Красного Креста не будет. Встал вопрос, где в этом сумасшедшем доме добывать еду и мыло. В магазине при кофейне не знали, никто не знал, за деньги ничего купить было нельзя. Мы довольно быстро догадались, что еда и мыло будут у партий власти, и пошли кланяться и обивать пороги. В первый цикл нас пригрели ужасно милые анархисты. Во второй цикл удалось достать продукты в генералитете. В третий – нас отправили в Реввоенсовет, и там нам сказали, что мы получим продукты в последнюю очередь. Мы изумились и пошли советоваться с коллегами из госпиталя ПОУМ, которые опять предложили нам вступить в профсоюз. В этот раз мы артачиться не стали, и были правы! Последующие циклы кроме самого последнего мы исправно получали довольствие чуть ли не в начале каждого цикла, после чего с восторгом сдавали бобы за профсоюз. Обучив трех медсестер, мы также записали их в профсоюз. Учили мы их не затем, что у нас штата не хватало, более менее хватало поначалу, а затем, что иначе они бы умерли с голоду вместе с другими мирными жителями и беженцами (кстати, я не понимаю, почему они не пошли работать на шахту, я бы пошла). Теперь про паек. Нам всегда выдавали его по количеству штата. Однако, мы, как честные католики, хотели делать добро, и в первую очередь болели душой за местных священников, скрывающихся от властей под той или иной легендой. О том, что священником был математик, работавший в госпитале санитаром, знал только доктор Кенни, а вот про отца Луиса знала и я. В конце цикла если кто-то из штата по неизвестным нам причинам не забирал довольствие, мы подкармливали и, при необходимости, «мылили» известных нам священников. Чаще всего это был отец Луис, поскольку было очевидно, что при том темпе, с которым он жил, есть ему было некогда. Изредка, если в госпитале все было спокойно, мы с доктором Кенни ходили на мессу, но не каждый раз – операции были важнее, а в госпиталь носили и носили раненых. То перестрелка, то обвал в шахте, то драка на улице, то авианалет. Алькантара была определенно очень нездоровым местом для жизни.

Первый же авианалет был очень плачевен для нас с доктором Кенни. Конечно же, он начался, когда у нас на столе лежал разрезанный больной. Конечно же, мы не побежали в бомбоубежище, а продолжили операцию. Конечно же, после операции мы полегли на пол в тяжране. А больной, заботливо прооперированный и зашитый, получил новое ранение в корпус осколками. Дальше было страшно. После окончания налета в госпиталь стали носить раненых, заодно нашли нас, перевязали первично и положили, доктора Кенни на носилки, меня на кресло. Требовалась операция, и нам, и почти что всем остальным. Врачи из госпиталя ПОУМ также оказались тяжело ранеными, не успели донести эвакуируемых из госпиталя больных до бомбоубежища. Появилась какая-то медсестра из деревни, раненых хирургов обкололи морфием, они стали консультировать при операциях. Дальше пришла еще русская девушка, доктор, и вернулась из дальней деревни наша вторая медсестра. Время шло. Вначале должны были оперировать докторов. Мне сменили повязки, больше ничего сделать было нельзя до операции. Было страшно, очень страшно просто лежать и ждать смерти. В суете госпиталя после бомбежки я была одна, никому не было до меня особенного дела. Медсестры сбивались с ног с перевязками и операциями, или попытками сделать операцию. Элементарный подсчет показал, что шансы мои успеть на операционный стол близки к нулю. И тогда пришел отец Луис принять у меня исповедь и помолиться за мою душу. Когда все было закончено, я попросила отца Луиса посидеть рядом, чтобы не было так страшно умирать. Одной. И тут пришел наш математик, глянул, как я истекаю кровью, и настоятельно предложил медсестрам положить меня на операцию. Потом еще раз настоятельно предложил. Замотанным медсестрам, оперировавшим беспрерывно, в целом, как я поняла, было все равно, кого оперировать после того, как были прооперированы хирурги, меня перенесли на операционный стол и дали наркоз. Я плакала… от страха смерти, от облегчения, что успеют, и опять от страха, что операция будет неудачной. Операция прошла хорошо, меня перевязали и отнесли в палату. Доктор Кенни тоже выжил. Отходя от наркоза, я видела как по улице несут носилки с раненым, с одной стороны их держала девица в коротком вечернем платье, открывающем колени, с другой – человек в военной форме. Может, показалось.

Нам подсказали, как можно сделать бомбоубежище из подвала под зданием госпиталя, мы собрали все наши личные деньги и пошли покупать необходимое. Встретили по дороге банкира, половину суммы он решил нам возместить. Также он внес такую же сумму на обустройство бомбоубежища под госпиталем ПОУМ. Потом мы нашли людей, готовых копать. Когда люди разошлись, мы копали сами, и в итоге бомбоубежище было сделано. Во время следующего авианалета мы опять оперировали больного. В местный банк перевели деньги из Красного Креста, мы выплатили зарплату медсестрам. Довольствия все еще не было, но нас кормил профсоюз.

В пять утра я проснулась от крика «Тревога!» Перевернувшись на другой бок, я слушала, как по улице бегут люди, и стала ждать крика «Врача!». Он последовал незамедлительно. Я встала, и как есть, в ночной рубахе и чепчике пошла выяснять обстоятельства, а ВДРУГ там легкое ранение, например, в руку? Ну ведь могло же быть? Высунувшемуся из соседней двери доктору Кенни я сказала, что сначала посмотрю сама. Ранение оказалось тяжелым, пуля раздробила челюсть. Как мне рассказали сопровождающие, дозору почудилось движение в кустах, вместо того, чтобы спросить пароль, они закричали «Тревога!» и набежавшая товарищ Лурдита доблестно подстрелила также бежавшего на крик «Тревога!» анархиста Эстебана Песокабалло. Громко ворча на тему «отберите оружие у этой женщины», я ушла будить доктора Кенни. Анархиста успешно прооперировали, к половине шестого он уже приходил в себя после наркоза в палате. Мы с доктором Кенни сидели рядом в креслах и вставляли себе спички в глаза. Появилась товарищ Лурдита, осведомилась, все ли в порядке у больного, посулила принести ему чашку чаю и исчезла. Мы с доктором Кенни обсудили, что больному будет приятно, что такая красивая девушка его навестит, да еще и с чашкой чаю. Потом мы обсудили, что нас с ним никто с чашкой чаю не навестит, и не подогреть ли нам самим воды. Посидели еще. Неожиданно пришел небритый мужчина в форме, принес нам чаю. Товарищ Лурдита больше не появлялась, так что доктор Кенни отдал свою кружку больному, мы попросили еще, нам дали еще чаю. В седьмом часу снабженный многочисленными рекомендациями товарищ Песокабалло покинул госпиталь, а мы решили еще вздремнуть. В половине седьмого на улице опять закричали «Врача!», но мы решили, что теперь очередь врача из ПОУМ, и, прислушавшись, убедились, что врач из ПОУМ тоже решил так. Впрочем, уснуть уже не удалось, так что мы вскоре открыли госпиталь и начали приём.

Во время одного из авианалетов был разрушен собор. Для его восстановления нужны были деньги, рабочие и руда. Все кроме руды мы нашли, поисками руды занимались в свободное время до самого конца, но не преуспели. Очевидно, что руда была у партий власти, очевидно было, что партии власти руду на собор не дадут, потому что они «против попов». Ходили мы даже к дону Карлосу, про которого говорили, что он контрабандист, но не преуспели. Была некоторая надежда на общество Opus Dei, созданное отцом Луисом (куда мы с доктором Кенни сразу вступили), что это общество как официальная организация договорится с правительством о сотрудничестве в восстановлении города (ведь собор же в городе), если общество предоставит рабочих и деньги, а от власти потребуется только руда, но это было дело будущего. В последний цикл продовольствие и мыло в Красный Крест поступили из монастыря, где они наконец-то появились для раздачи обывателям и беженцам, и это было, я считаю, правильно.

Наш максимум – восемь операций подряд, и, с перерывом минут в 15-20, девятая. Не знаю, как доктор Кенни, а я после окончания последней операции уже не могла ни стоять на ногах, ни есть, ни разговаривать. Это было в самом конце, после последнего штурма, когда друг за другом поступали раненые после авианалета, раненые в перестрелке, пораненные быком прихожане после мессы, и два случая с ножевыми ранениями, это уже местные разборки. Всех спасти не успевали, от нас все время несли раненых дальше в госпиталь ПОУМ. И вместе с ПОУМ все равно спасти всех не успевали, и это было очень горько. Указания «этого не лечите, мы его все равно расстреляем» мы во внимание не принимали. Прятали личные вещи раненого арестованного для передачи его родственникам, укрывали от посторонних взглядов попросившего об этом коммуниста, давали воды, кормили печеньем, в общем, старались привнести в этот сумасшедший дом немного добра.

Спасибы
Азрафэль и МГ Испании, эта игра была для меня одной из лучших со многих точек зрения
Игрокам – вы были такие симпатичные сами по себе, если смотреть лично на каждого, даже синдик, лежа на операционном столе под наркозом, выглядел приятным и милым человеком
Лориндилю (доктору Кенни) – спасибо, что я вообще поехала на эту игру и спасибо за то, что я так здорово поиграла
Марии, нашей медсестре, за помощь, компанию и за мою жизнь
Отцу Луису – за реально активного священника, за создание Opus Dei, и за то, что сидел рядом со мной, когда мне это было нужно более всего на свете. И за первую перевязку после авианалета.
Отцу математику за помощь в госпитале и за своевременное слово, замолвленное за меня при операциях
Нашим новым медсестрам и местным дамам – донье Химене, донне Изабелле Гомес Фернандес и прочим за неоценимую помощь в госпитале, правда. Без вашей помощи мы бы делали операции медленнее, значит, потеряли бы еще больше жизней.
Доктору Анхелю Кордеро за дружескую поддержку и ПРОФСОЮЗ!
Быку, торреро и их семейству за прекрасную корриду. И за ночные посиделки после.

Сохранено