Сегодня день начала Керченско-Эльтигенской десантной операции

irkuem — 31.10.2016 Соответственно, первая глава "Железного песка"

Пролог

Грохочут о берег волны. Вода грязная – сажа, пятна нефти, масла. В полосе прибоя - погибшие. Чьи – не понять, сильно обгоревшие. У одного тельник под телогрейкой, наган заткнут за ремень - этот точно наш...
Волны выносят на берег мусор - обугленные обломки древесины, карты, комки тряпок, что-то совсем непонятное. У камней болтается немецкая фуражка с высокой тульей и вырванным верхом. То ли осколок, то ли пуля.
Чуть в стороне – порт. Изогнулся дугой. Несколько портовых кранов – какие лежат, какие покосились - еще немного, и тоже рухнут. Погнутые сваи, груды мятого ржавого железа у изуродованных причалов.
Некоторые строения разрушены до основания. Некоторые – почти целые. Только ни стекол, ни рам.
У причальной стенки вяло чадит небольшой катер - десантный тендер. В борту рваные дыры - нарвался на очередь из зенитки. Рядом с ним полузатопленный «охотник», налезший носом на разрушенный причал.
Метрах в ста от погибших катеров – эсминец. С него, торопливо и с матом, красноармейцы перегружают ящики с боекомплектом. Бегают по скрипучим сходням. Относят на грузовики. Те стоят вереницей, рычат моторами. Грохочут ящики по кузовам.
Возле них, меж двух строений, за кучей битого кирпича – еще один грузовик. Закопченная кабина, дуги с остатками брезента. Клочки треплет ветром. Огнем от машины не пахнет – давно сгорела, еще в декабре. Загруженные «Студеры» фыркают, отъезжают от причала. Облако выхлопа расстилается ватным одеялом, повисает на кустах.
Ругают едкий дым пехотинцы, обзывают водил сволочами. Бойцов с роту примерно. Командир – старлей , доводит до личного состава боевую задачу, размахивает руками, кивает на север, где все еще слышна стрельба. Офицер весь в саже, одни глаза и зубы блестят. Ушанка сбита на затылок. Чудом держится. Бойцы, все почти, старше командира, внимательно слушают. Правофланговый оглаживает рукоять финки на поясе, хмурится. Бросает взгляд в сторону высот.
Они господствует над городом – кажутся черными. Одна вершина чуть выше и чуть ближе – Митридат…
По склону Митридата окопы, траншеи, дзоты. Весь перекопан. Следы недавнего боя. Торчит вздыбленными бревнами блиндаж – влетела граната, сдетонировали боеприпасы. Возле траншей – трупы в немецкой и румынской форме. Россыпь гильз - ковром. Уныло наклонила стволы зенитка. Повис на щите артиллерист.
Между линиями обороны, что как звенья порванного ожерелья обтекают гору в четыре яруса – свежая трава, контрастная на фоне черной земли. Кое-где видны цветы.
На вершине стоит несколько моряков с винтовками, фотограф с камерой, и оператор с «Аймой». Моряки в шинелях и бескозырках. Фотограф – в короткой, не по росту шинели. Оператор в ушанке и драном ватнике – клочьями торчит вата.
У мичмана в руках флаг ВМФ. Главстаршина встает с колен, левой рукой отряхивает с брюк землю. В правой держит лопатку. Мичман устанавливает древко в выкопанную яму, ссыпает землю, загребая ботинком. Притаптывает. Проверяет надежность. Стоит флаг. Крепко стоит!
Главстаршина усмехается краешком рта, разворачивается в сторону от флага и оператора, стрекочущего камерой, смотрит вдаль.
Туда, где километрах в двадцати, за туманом, затянувшим болото, поселок Эльтиген. «Огненная земля».

Глава 1

“... была поставлена задача дивизии с 386 обмп и отдельным батальоном 255 КрБмп форсировать Керченский пролив и высадиться на восточный берег керченского пролива в районе м. НИЖ. БУРУНСКИЙ-КОММУНА Инициатива с ближайшей задачей овладеть отметкой 71,1;76,5, ТОБЕЧИК обеспечить плацдарм для высадки второго эшелона корпуса...”

(Отчет полковника Гладкова В.И.)

Тянется проселочная дорога, тысячами ног разбитая. Кругом степь, войной меченная. Там проплешина горелая, там воронок россыпь, а там и могила братская, прямо у траншей развороченных. Немцы за Тамань крепко держались. И руками, и зубами. Зубы выбили, руки пообламывали, а вот ноги оборвать не получилось. Сбежали в Крым.
Полуостров на горизонте темной полоской чуть неровной виднеется. Взгляд притягивает.
Ничего, дойдем. А там и до Берлина дошагаем.

***

Комбат вернулся из Кроткова, куда ездил в штаб дивизии, ближе к полудню. Выбравшись из «Виллиса», майор Волков кинул ладонь к фуражке, приветствуя марширующую на обед вторую роту. Потом с тоской глянул в небо, затянутое тяжелыми октябрьскими тучами, выругался и приказал собирать на “восемнадцать ноль-ноль” всех командиров подразделений до взводных включительно.
Дежурный сержант, выскочивший на крыльцо с докладом, кивнул и тут же убежал разгонять посыльных. Собрать командиров, было довольно сложной задачей: казарм и землянок выбитые с полуострова фрицы, для бойцов Красной Армии из врожденной пакостности не заготовили. Поэтому личный состав батальона пришлось распределять по окрестностям хитрым образом. Да еще ведь тренировки с хозработами, которые никто не отменял. Побегай, поищи…
- Товарищ майор, вы в полк сегодня поедете? - спросил водитель, оглядываясь в сторону красноармейцев, что выстроились у полевой кухни с котелками наперевес.
- Разве что утром. Так что, свободен, Саша.
- Так точно, товарищ майор! Я тогда в 44-й съезжу, движок что-то хрипит. Попрошу ребят покопаться.
- Давай, давай. Заодно, передай главсаперу, чтобы к шести у меня был, как штык. Может и подвезешь сразу. И пусть отчет готовит по штурмовым группам.
- Так точно! Передать главсаперу, чтобы как штык у вас к шести с отчетом! Еще что передать?
- Едь уже, - отмахнулся Волков от бойца.
«Американец» чихнул мотором, дернулся и укатил в сторону балочки, где еще с августа обитал со всем своим хозяйством саперный батальон.
Со стороны колодца, к комбату, задумчиво остановившемуся у штабной хатки, подошел начштаба, майор Петрадзе. Поздоровался, внимательно посмотрел на командира, отметив желваки на скулах и раздраженно топорщащиеся усы.
- Решение приняли, как я понимаю? – Уточнил он, пытаясь счистить толстые пласты грязи с сапог, подобранным на обочине сухим стеблем. Грязь добровольно отлипать от подошв не собиралась, а хрупкий стебелек постоянно ломался.
- Ты кортиком ее, подлую, кортиком! – Ехидно фыркнул Волков.
- Вы, товарищ майор, прекращайте меня попрекать военно-морским происхождением, - с деланной серьезностью сказал Петрадзе, который служил в дивизии еще в бытность ее морской стрелковой бригадой, - а лучше доведите до подчиненного, что в дивизии порассказали.
Комбат оглянулся на часового у двери. Тот делал вид, что ему совершенно не интересен разговор командиров – но, к бабке не ходи, и пятнадцати минут не пройдет, как поползут слухи. Оно-то, конечно, скрывать нечего, последний хозвзводовец знает, для чего дивизия в Тамани задержалась. Но порядок есть порядок!
- Пошли, Андрей Иванович, внутрь. А то у товарища рядового сейчас ухи открутятся.
Рядовой обратил уставной сосредоточенный взор на кончик штыка и сделал вид, что речь вовсе не про него. И выдохнул, лишь, когда за майорами закрылась дверь.

Бронебойщиков, а вернее их командира, лейтенанта Самарина, посыльный нашел там, где взвод по плану и должен был быть – на лимане.
Выслушав запыхавшегося ефрейтора, лейтенант залез в карман ватника, достал старую даже на вид “луковицу”, щелкнул крышкой. Затем перепроверил по наручным. Если верить капризным механизмам, то до назначенного оставалось почти четыре часа. До поселка, где засели штабисты, полчаса ходу, времени вагон и маленькая тележка. Тележку спишем на всякие случайности – у нас хоть не море, но всякие неизбежности тоже имеют место быть и наблюдаться.
Лейтенант почесал нос, окинул задумчивым взглядом мелкую волновую рябь на зеркале лимана, и весело уточнил:
- Все на месте?
- Так точно! – Гаркнул старшина Белохвостов так, что куда там старорежимным гвардейцам. – Личный сОстав весь!
- И даже Степин не утоп?
- Никак нет! - Отозвался из строя сам Степин.
- Вот загадочность какая вышла… - с совершенно искренним сожалением произнес лейтенант. – Такая ж возможность имелась...
Степин покраснел, уткнулся подбородком в наглухо застегнутый воротник ватной куртки.
Красноармейца, никудышнее, чем рядовой, прибывший в последнем пополнении, Самарин в жизни не видел. И вроде бы не дикарь какой, из тех, что с гор за солью спустился. Городской, из Рязани. И видно, что старается. Но то ноги собьет, то патрон затеряет, то на себя котелок каши опрокинет, то соседские мишени издырявит, свою целехонькой оставив. И что сильнее всего Самарина удивляло, Степин был женат. Какая, интересно, за такого криворукого тюфяка пошла? Отказывала у лейтенанта фантазия
Самарин подождал, пока в строю утихнут смешки, подозрительно прищурился, внимательно посмотрел на бойцов:
- Ну что, товарищи десантники? Продолжаем повышать свои навыки и умения? Или ну его нафиг, да пойдем утопимся все вместе, раз Степин товарищей подводит?
- Шутки у вас, товарищ командир! – хмыкнул Белохвостов, - как у того боцмана-мракобеса старорежимного.
- Наговариваете, товарищ старшина, ой, наговариваете! И на командира своего, и на десяток нарядов!
Старшина тихонько фыркнул в усы:
- Напугал ежа!
- Напугал, не напугал, но пока два мешка картохи почистишь, любая срака задумается.
Старшина снова фыркнул, но промолчал.
Знакомы они с лейтенантом были еще с сорок второго, хотя в дивизию оба попали не так давно. Вместе под Ростовом в степях дрались, немца из бронебойки жгли. Тогда еще младший сержант Белохвостов первым номером расчета, Самарин вторым.
Но у войны логика своя. Одного в госпиталь отправляет чуть ли не на год, другого на курсы командирские, за звездочками. Как говориться, догнали лишние классы школы. Самарин за комбатом неделю ходил, друга перевести упрашивал.
А так, оба из Приазовья: Андрюха Самарин из Мариуполя, Сашка Белохвостов из Бердянска, оба на заводе металл лили, в море за рыбой ходили, у обоих семьи в оккупации пропали. Разве что белохвостовские без вести, а про своих Самарин точно знал. И когда, и как…
Даже внешне похожи, будто братья. Высокие, плечистые, волосом и глазами темные. Разве что лейтенант моложе и усы не носит.
Лейтенант снова посмотрел на лиман, повернулся к бойцам:
- Ладно, все пошутили, я посмеялся, но пора и делом заняться, а не байдыки бить.
По плану у взвода на сегодня была отработка высадки и захват плацдарма. С лодками было паршиво – зажали их жадные морячки. Пришлось своими силами вопрос решать. Выкрутились, конечно!
Метрах в двадцати от невысокого, но крутого обрывчика еще пару месяцев назад было выкопано с десяток больших ям-ровиков, очертаниями схожими с баркасами. Десяток – это чтобы сразу ротой тренироваться. Но взводу противотанковых ружей и двух ям для учений хватило. Личного состава-то, пятнадцать человек…
Набравшуюся в ямы из-за близости лимана воду вычерпали быстро – для этого занятия специально горка фрицевских касок имелась. Закончив, бойцы установили пайолы – взятые из разбитых и сгнивших рыбацких лодок настилы, и сиденья-банки. На полуострове, где кроме голой степи и нет ничего, любая доска представляла немалую ценность. Поэтому, за боевую операцию по уводу у наглых летунов ценного материала комбат наиболее отличившихся бойцов представил к высокой продовольственной награде в виде банки сгущенки каждому.
С настоящих баркасов высаживались пару недель назад. В ту неделю заодно еще и пару марш-бросков провели.
Те учения Самарин вспоминал нехорошими словами. Бойцы его, в массе своей, людьми были сугубо сухопутными, к воде и веслам особой привычки не имевшими. Про тогдашнюю погоду, у лейтенанта вообще по-русски говорить не выходило, всё на мат сбивался.
Два раза опрокидывались… Наплескались в холоднючей водичке пролива вдоволь! Как оружие не потопили и сами к бычкам не булькнули лейтенант не понимал. Повезло, наверное.
Ну то ладно. Сейчас мы на суше. И утонуть можно только если очень-очень постараться.
- К посадке! – махнул рукой лейтенант и отшагнул в стороны, дабы не снесли и не затоптали в порыве энтузиазма. Присев на обглоданное бревно-кривулю, просоленное морской водой и высушенное ветрами до звонкости, Самарин засек время по карманному хронометру.
Бойцы занимали места без спешки, но получалось быстро и четко. Не та куча-мала, что в первый раз.
- Первое отделение готово!
- Второе отделение готово!
- Третье отделение готово!
Лейтенант хмыкнул – ружейные стволы, торчащие над ямами-баркасами, чем-то смахивали на копья. Фаланга на триере, прям! Жаль, куцая.
- Ну раз готовы, то чего сидите? Геморрой растите? Вперед!
Проще всего – выскочить из ровика и добежать до обрыва. Трудности начинались потом. Но взбирались резво – методу отрабатывали долго. Тут сам изловчился, там боевой товарищ подсадил, там за «сидор» подпихнули, за ружье вытащили…
Первые разы куда сложнее было. Все в грязи, все злые. Аж сержант Сергеев матерно ругаться начал. Чего от интеллигентного Лешки никто не ждал.
Даже к коварству грунтов привыкли… Самарин, у которого на малой родине, рельеф местами был очень схож с местным, личный состав ползанью по глине обучал долго. Хорошо, гимнастерка запасная имелась, до того тщательно учеба проходила. Но после недавних дождей глина отваливалась пластами, скользила как проклятая…
После неловкого движения сапогом, рядовой, лезущий впереди старшины, обрушил тому на голову жирный шмат.
- Бойчук, сука ты бронелобая! – рявкнул злющий Белохвостов, поймав каской несколько килограмм мокрой рыжей глины, - что творишь?!
- Товарищ старшина, зуб даю, не нарочно! – попробовал отбрехаться рядовой, и тут же обрушил следующую порцию. – Оно ж склизкое все, само ползет!
- Ото лучше бы твой папка на мамку твою не заполз! – старшина, сбив руганью дыхалку, сплюнул глину и полез дальше, косясь на зловредного диверсанта. А то ведь хоть вопит, что не нарочно, но кто тех полтавских танкистов разберет!
Красноармеец Бойчук имел высокую техническую подготовку - сперва он был направлен прозорливым военкоматом в бронетанковые войска. Но как-то не сложилось у полтавского хлопца с танками. То ли в болото загнал свою «лягушку» (*Т-26), то ли еще какое коленце выкинул, но после штрафной роты, попал рядовой в бронебойщики. Впрочем, у Самарина за два месяца особых претензий не возникло: в самоволки бывший танкист не бегал, стрелял неплохо. Соображалка, опять же, фурычила.
Со старшиной, разве что, характерами не сошлись. Постоянно схлестывались, да так, что искры летали. Оттого, комвзвода, их в один расчет и назначил своей командирской волей. Чтоб в относительном затишье притерлись. А не когда работа начнется…
Сразу за краем обрыва, метрах в пяти, не дальше, располагалась учебная линия обороны. Траншеи, окопы, пара дзотов, пулеметные гнезда. Кое-где борта окопов немного поплыли - тут и дожди постарались, и нехватка леса. Из топляков-горбылей первоклассную рубашку не сделаешь, хоть на голове ходи.
Зато пулеметы на позициях стояли настоящие и разнообразные. И «машингеверы», и «максимы», даже два румынских «ЗБ» и французский «гочкисс» имелись. В работу брошенные убегающим противником пулеметы не годились по причине лютой раздолбанности, а вот убедительность вполне наводили.
Начштаба Петрадзе порывался для всё той же наглядности притащить на «немецкие» позиции с десяток таких же брошено-раздолбанных орудий, но все как-то не складывалось. Самарин подозревал, что пушкари майору очень благодарны. Понятно, что по-бурлачьи впрягаться в ремни не пришлось бы, но мороки, один хрен, хватило бы. «Прицел вправо, трубка восемь…» Заклинания, прям таки!
Но и без пушек позиция получалась как настоящая, и даже лучше. По десантникам никто не стрелял, а первая линия траншей не была местами заминирована, как фрицы в последний год повадились…
У Самарина на такой вот подлянке хороший друг погиб в Новороссийске. Спрыгнул Байда в окоп к фрицам, и только грохнуло… Потом накрыло артиллерией. В общем, после боя от Витьки отыскался только разбитый автомат со знакомыми инициалами на прикладе.
Бронебойщики вражью позицию взяли быстро. Подползли, рванули, в два скока добравшись до траншей. Закидали окопы учебными гранатами - калабашками… Атаковали молча – разве что хрипели загнанно. Крутой обрыв все соки выпил. Кто-то, поскользнувшись, упал, крепко выругался. На неловкого тут же шикнули – привычка к молчанию для десантника очень полезна. И вообще, надо сдержанность вырабатывать. Полезное свойство и не только на войне.
Заняв траншеи, тут же распределились по укреплениям, занимая огневые рубежи. Изготовили оружие к стрельбе, развернули «захваченные» пулеметы… Выдохнули, оглянулись. А вон и командир идет.
Самарин поднялся не по обрыву, изборожденному так, словно по нему десяток Бойчуков танки свои взад-вперед гоняли. Чуть в сторону, метрах в тридцати склон был поположе. Там лейтенант наверх и забрался, хватаясь за редкие пучки бурьяна. Склон-то, хоть и пологий, но усвистеть донизу как-то грустно.
Командир оглядел захваченный “узел обороны”, придирчиво хмыкнул:
- Ну что могу сказать, орлы таманских степей. Вот увидят Гансы результат, мутер ихнюю, тараканьим племенем разбегутся.
Самарин пошел дальше. Вдруг посуровел лицом:
- Степин, контра ты ушастая, тебе Родина боевое оружие доверила, чтобы ты его загадил? Или для чего другого?!
Рязанец покраснел ушами и остальным лицом, торопливо выдернув из подсумка кусочек летней портянки, начал обтирать изгвазданную винтовку. Вот что за человек такой, а?
Взвод терпеливо дожидался, пока Степин приведет оружие в порядок. Командир тоже ждал, перекачиваясь с носка на пятку. Наконец, когда рядовой спрятал обтирку, лейтенант поморщился, глянул на часы.
- Ну что, грозные альбатросы и окрестных степей, кто не готов сдавать зачет по «памятке десантника», признавайтесь сразу. Спрашивать буду по всей строгости военного времени…

****
Бывший рыбацкий клуб под немцами числился казармой. До сих пор, как не отмывал помещение хозвзвод, фрицеским духом вонючим тянуло… У входа вытянулись два автоматчика, всякого подходящего бдительно глазами сверлят. Чуть дальше несколько «Газиков» и «Виллисов». Три лошади у импровизированной коновязи – поводы наброшены на обгоревшую и раздавленную немецкую пушку. Дорожка к клубу засыпана жужелкой. В здешних местах так угольный шлак зовут, что выгребают из печек.
Стены побиты пулями. В одном из углов дыра – бронебойным саданули, вывалив с десяток кирпичей. Штукатурка висит пластами – зимы не переживет, осыплется.
Внутри тесно. Стульев и табуреток на всех не хватило. На пустых снарядных ящиках сидели. Кое-то к стене прислонился. Форму испачкать не страшно, и так все в грязи и песке. Ждали командира, переглядываясь и перешептываясь. А когда столько человек шепчутся, все равно гул получается. Как бы тихо не старались.
Вышел комбат майор Волков. Гул смолк. Каждому интересно, за каким бесом из подразделений на совещание выдернули, когда столько дел недоделанных осталось. Или наступление?..
- Товарищи офицеры! – начал майор, одернув гимнастерку. Та тоже не особо чистая – комбат по траншеям не гнушается лазить. - Чтоб не тянуть кота за хвост, без рассусоливаний перейду к делу. Фрицы уходят из Крыма. Разведка донесла.
И снова по клубу шепот.
- Так, - майор махнул рукой, прекращая разговоры. – Разведке мы потом кости перемывать будем. Но сейчас точно докладывают. Сами понимаете, когда аэродромы собственные взрываешь, другого пути нет. Только сбегать. А фрицы свои взрывают. Массово. Принято решение нанести удар. Пнуть, так сказать, под хвост. Участвуем мы, то есть наша дивизия, и морпехи. Обещают поддержку артиллерией. Ну то, думаю, сами догадались, не слепые.
Это верно, догадались. Под «бога войны» эшелон за эшелоном приходит. Под разгрузку постоянно бойцов выделять приходится.
- Высадка на полуостров запланирована через несколько дней. Надо успеть до штормов.
Клуб молчал, ожидая, что командир скажет еще. Тот тоже молчал – что еще скажешь?
Что дивизии предстоит десант в Крым знали все. Но легкий холодок по спинам полз. Среди собравшихся хватало ветеранов Новороссийска. Да и так, каждый знал, что высадка на чужой берег, когда каждый камень готов встретить огнем, дело опасное и страшное. А кто говорит, что не боится, тот брешет. Или вообще дурак.
Волков снова посмотрел на своих офицеров. Ничего, как бы трудно не было, справимся. Вон, орлы какие…
- Пока есть время, приказываю провести заключительные тренировки. Проверить косых, хромых. Отсеять. Ну то что я вам рассказываю, будто первый раз фрица пинать идем. Сами знаете, что и как. У меня все. Вопросы, предложения?
Все молчли. Опять же, что говорить-то? Задачу подразделения еще доведут. Порядок погрузки-выгрузки тоже. Ну а место и время высадки, майор и сам не знает.
- Ну что, товарищи командиры, все свободны.
Волков остался стоять на месте, глядя, как выходят из клуба офицеры. Знать бы, кто через неделю живым останется…
В курилке у ящика с песком, что у глухой стены клуба, дым, как от трех дымшашек. Только запах нос не так рвет. Вот глаза – это да. Режет.
Стоят командиры, песок сапогами и ботинками рыхлят, будто кони застоявшиеся. Что песок на песке стоит, никто не удивляется – армейская традиция. Уставом положено.
- И зачем собирал-то, если разобраться?
- Командование…

***
В штаб еще раз выдернули на следующий день, прямо с утра. Лейтенант только и успел, что у взвода наличие противогазов проверить на пару с въедливым дивизионным химиком. Капитан-начхим ушел к стрелкам, а Самарин выдвинулся к штабу батальона. Удачно подвернулась полуторка из 335-го ЗАПа. В пустом кузове по разбитому проселку ехать удовольствие небольшое. Но всяко лучше, чем три кэмэ пешком. Да и за пятнадцать минут не растрясло. Хоть и все равно опоздал. Вот же химза не вовремя подвернулась, мутер её в шланг!
Спрыгнув на обочину, Самарин махнул рукой водителю-зенитчику и двинулся к штабу.
Небольшая хатка набита была плотно. Селедки в бочке. Только вместо чешуи – форма. Ну правильно, почти всех офицеров батальона собрали. А помещение маленько под другое рассчитано, не на три десятка здоровых мужиков. Постояв у входа, лейтенант прикинул, что внутри ему до поры делать нечего. Но уйти не успел.
- О, а наш бронебойщик как всегда вовремя. Самарин, подойди-ка, - позвал его, оторвавшись от карты, начштаба. – А то стоит в уголке, скромничает.
- Не скромничаю я, товарищ майор, - отозвался лейтенант. – Мы же птицы полета невысокого, куда поперек батьки в пекло лезть.
- Нам туда всем лезть, - хмыкнул Петрадзе. – и поперек, и вдоль. Так что, давай, не тушуйся.
Затем майор, ведя карандашом по карте, продолжил, обращаясь к сгрудившимся у стола ротным:
- Примерный расклад у нас такой будет. Грузимся, переходит пролив и высаживаемся. Наша задача на день примерно здесь.
Кончик карандаша ткнулся в точку на карте. Самарин вытянул шею, пытаясь разобрать надпись в тусклом свете мигающей лампочки. Но тени здоровски искажали, и куда тычется майорский карандаш, разобрать не было ни малейшей возможности.
- Верхне-Бурунский маяк. Его надо занять – кровь из носу. Возьмем маяк и прилегающие, сразу закапываемся. Да так в землю взгрызаемся, чтобы не выкорчевали никакой силой. На той стороне войск противника почти нету. ОПы ихние, пушкари обещали задавить.
- С воздухом что решили? – спросил старлей Науменко, ротный-три.
- С воздуха, если погода позволит, прикроют. Обещали штурмовиками помочь.
- Главное, чтобы не по нам помогали, - криво ухмыльнулся Науменко.
- Это уж как повезет, – пожал плечами начштаба. – Ну и если сигналы сверить и все ракеты не утопить, то все хорошо будет. Опять же, с той стороны немца нет почти. Одни румыны.
- Оно-то понятно, что мамалыжники послабее будут. Но вот помню, под Одессой…
- Товарищ капитан! – Петрадзе оборвал командира первой роты, старлея Пономарева, - давайте по делу. Над воспоминаниями потом размышлять будем. Когда победим. Что румыны не безрукие, спорить не буду. Но не эсэсы, как не крути.
Офицеров, которые сталкивались и с румынами, и с немцами, было немного. Но общее мнение сложилось давно, еще с 41-го: румыны как бойцы куда слабее немцев. И дело не только в насыщенности техникой …
Петрадзе окинул взглядом сгрудившихся офицеров, кивнул лейтенанту-секретчику, что все это время стоял в стороне.
На стол поверх исчерканной карты легла, тут же разползшись, стопка верстовок. Сразу видно, штаб без дела не сидел. Участки высадки и направления действий подразделений были указаны. Даже примерные силы противника имелись. Хоть и с жирными вопросительными знаками.
- Так, товарищи офицеры! Перекурите пока, а потом будем разбираться с каждым в отдельности. Да, Самарин, - остановил Петрадзе бронебойщика, - раз опоздал, возьми у Арабаджи приказ комдива, ознакомься. А то будешь потом отнекиваться, что не довели.

Назад в расположение взвода, лейтенант возвращался злющим как цепной пес. Подвернись какой мамалыжник – зубами б загрыз. Личный разговор, на который столько надеялся, не получился. Вышла всё больше какая-то чепуха, глупости и обида.
Самарин задрал голову к тучам, в сердцах выругался. И сам же дурень, если разобраться. Наговорил всякого…
Со стороны пролива ударил ветер. Так и пронизывал ледяной своей острой мокростью...
Личный состав давно уже отбился – во взводной землянке тихо сопели и похрапывали.
Один Белохвостов не спал. Беззлобно ворча по извечной старшинской привычке, земляк сидел в предбаннике, у керосиновой лампы, разбирался с ведомостями.
- Вот химик всех озадачил, - пояснил старшина. – Мне завтра с утра сухпай получать, а тут, на тебе, возись с резиной.
- Да и брось ты ее, Саш, - разрешил Самарин. – Высадка скорее всего будет, а ты в противогазы эти уперся.
- Оно-то понятно, но вдруг того, и что? Скажут, плюнул старшина на службу. Не по-человечески выйдет.
Самарин присел рядом, распечатал свежую пачку “Казбека”, угостил Белохвостова.
- Ты мне, «про того», мысли брось. Единственный земляк на весь взвод. С кем воевать буду?
- С Сергеевым. Хороший парень, с головой. Воронов, сержант, тоже не пальцем деланный. Вовка Иванов, опять-же.
- Дурак ты, Сашка, честное слово…
Самарин задумался. Молчал и Белохвостов.
Первым не выдержал старшина, полюбопытствовал:
- Как там с медициной? Хотя по морде видно, что ничего хорошего.
- Да вот глупость какая получается, - задумчиво протянул лейтенант, - и вроде все хорошо, но тут же все и никак.
- А может и к лучшему оно, - рассудительно сказал Белохвостов и спросил: - Насчет завтра без отмены? Верно бойцы шепчутся?
- Ты погоду видел? – кивнул Самарин в сторону холмов, за которыми в нескольких километрах ярилось и бушевало Черное море. – Брызги аж сюда летят.
- Во, а ты уговариваешь резину бросать. А вдруг отменят, и будем сидеть до весны. Мне что потом начхиму говорить? Андрюха, мол, сказал, болт на пятьдесят восемь положить и песочком присыпать? Не, не пойдет…
Лейтенант задумчиво сунул руку под ватник, потер длинный шрам на груди, оставшийся от румынского штыка.
- Помнишь, в какую пакость в Керчи высаживались? Ты там тоже ведь был, должен помнить.
Старшина отложил бумаги, подслеповато прищурился, внимательно глядя Самарину в лицо:
- Андрей, иди спать. И так муторно…
Лейтенант молча кивнул и пошел спать.
Он пробрался в свой закуток, лег на спину. Сон не шел. Перевернувшись на бок, Самарин наугад снял книгу со снарядного ящика, заменяющего казарменную тумбочку. Подержав несколько секунд в руках, поставил на место. Фотографию доставать не стал. Тьма вокруг непроглядная, ни черта не разглядеть. Да и ни к чему. И так помнит…

Сохранено