"Русский охотничий журнал" №5, 2018. Охота как жизнь.

kiowa_mike — 28.04.2018

Среднее течение реки Анадырь, 1977 год

Я, маленький, с ружьём длиннее себя самого, хнычу от того, что не хочу лезть в остров – выгонять оттуда сохатого. Отец выговаривает:
– Какой же ты охотник? Настоящий охотник, если у него есть хотя бы шанс увидеть зверя, готов вот туда, на Чемодан лезть!

Чемоданом у нас называется огромный прямоугольный останец, венчающий длинную цепь Гореловых гор на горизонте. До него километров двадцать по горизонтали и метров шестьсот по вертикали. Я гляжу на него с твёрдым пониманием, что туда, на Чемодан, я не полезу ни за каким сохатым. Ни даже за стадом. И да, я не охотник.

Верховья реки Бикин, 2007 год

Я наблюдаю за Еремеичем, который подходит к лежащему на отдыхе изюбрю. Изюбрь лежит на опушке ивовых зарослей, настолько густых, что через них видно на расстоянии трёх метров. Он лежит на самом краю, готовый при малейшем признаке тревоги в любой момент вскочить и сорваться, как пущенная с тетивы стрела.

У нас на двоих одно оружие – изрядно разболтанный кавалерийский карабин. Еремеич знаками приказывает мне оставаться на месте – на склоне сопки в трёхстах метрах от зверя. Сам же поудобнее перехватывает оружие и бесшумно, как тень от облака, скользит в направлении зверя.

Мне всё хорошо видно, я могу пытаться предугадать, как поступит Еремеич. Сам я, однозначно, сделал бы так: подкрался как можно ближе к краю кустов, изготовился к выстрелу и встал во весь рост, вспугивая зверя. И потом стрелял по бегущему, полагаясь на навык стрельбы и на короткое, в общем-то, расстояние: ширина зарослей кустов, отделяющих животное от ближайшего места, куда возможно подойти человеку, метров тридцать – то ли попаду, то ли не попаду… Охота есть охота.

Еремеич думает не так. Он подползает к самому краю кустов. Закидывает за спину карабин и сгибается в три погибели. Сейчас он, совершенно точно, не видит перед собой ничего, кроме сплошной стены ивняка. А дальше происходит необыкновенное.

Еремеич достаёт из ножен бритвенно-острый нож. И срезает ближайшую от себя талину. И медленно-медленно кладёт её на землю, рядом с собой. Потом ещё и ещё одну. И вдвигается внутрь густого подлеска примерно на метр.

Я продолжаю наблюдать за ним со своей господствующей высоты, понимая, что вот сейчас, находясь в считаных метрах от ничего не подозревающего зверя, он продолжает действовать совершенно бесшумно. Блеск ножа – вздрогнувшая ива – вершинка сдвигается в сторону – ложится на землю – стрелок придвинулся ещё на шаг к добыче.

По моим прикидкам, расстояние между охотником и зверем составляет уже метров восемь. Ещё одна-две лёгшие на землю вершинки – и из кустов по тайге хлещет короткий смертельный выстрел. Кончики рогов вздрагивают, затем наклоняются вбок и исчезают: изюбрь умирает мгновенно, с перебитой шеей, сражённый единственным выстрелом с шести метров.

Еремеич – полубурят, полунанаец, по иронии судьбы записанный в метрике удэгейцем. Но Еремеича это совершенно не беспокоит, потому что главное, что может сказать про себя Еремеич, – то, что он охотник.

Да. Он – точно охотник.

И я снова вспоминаю слова отца по поводу поиска лося на Чемодане. Пошёл бы туда Еремеич? И однозначно говорю себе: пошёл бы…

Камерун, 2013 год

Лагерь компании Africam Safaris, четыре часа утра. Довольно холодно, около семи градусов тепла, я выхожу, зябко кутаясь в «сплавовскую» дерюжную курточку. На джипе Toyota с открытым верхом сидит Хайден Гленн. Он одет в рубашку хаки с короткими рукавами, на блестящей, как яйцо, лысой голове – широкополая шляпа, на шее – «арафатка». Он ещё в лагере поводит головой на длинной шее из стороны в сторону, как огромная, очень опасная, вечно насторожённая змея. Хайден смотрит на меня с укоризной: вчера я, с его точки зрения, занимался недостойным делом – фотографировал птиц с машины вместо того, чтобы искать то, за чем, собственно, приехал – саванного буйвола. Но сегодня мы, с его точки зрения, этого буйвола обязательно найдём!

Колыма, 2011 год

Мы – у сломанного вездехода. Сколько нам здесь куковать – не совсем понятно. Мы вытаскиваем из машины разделанную тушу сохатого и вешаем её куски на ближайших деревьях. Температура держится около нуля, мы надеемся, что за те день-два, которые потребуются, чтобы починить машину, мясо не испортится.

На следующее утро обнаруживаем следы гостей. Медведь средних размеров – с шириной пальмарной мозоли передней лапы 15 см – утащил один окорок, отнёс его метров восемьдесят на берег протоки и изрядно поел.
Наш компаньон – Володя. Володя стрелял слонов в Южной, Северо-Западной и Восточной Африке, волков на Балканах, рысь в Сибири, пуму на Аляске, бизонов в Вайоминге. Сколько он добыл медведей на Камчатке, в Бурятии, под Охотском и в Вологодской области, история умалчивает. Полагаю, что и сам он это знает не очень хорошо. Понятно, что много.

И вот, пока мы с Лёнькой и вторым вездеходчиком, Данилом, костерим окаянную тварюгу, Володя проверяет свой верный Sauer 202 под патрон .300 Win. Mag., устанавливает на него прицел и делает себе лёжку в двадцати метрах от предполагаемого места выхода зверя.

– Володя, что за фигня? – недоумеваю я. – Медведь небольшой, трофей хреновый, ты год назад в тех же местах добыл в полтора раза большего… На хрен тебе этот щенок, он пули не стоит!

Володя улыбается и ничего не говорит. И всю длинную осеннюю ночь лежит на мохнатом овечьем тулупе, прикрывшись спальным мешком в ожидании мародёра. Медведь не приходит. Но Володя нисколько не жалеет об этом.

– Миха, ночь, звёзды, речка шумит, совы перекликаются. Потом три оленя ручей перешли, копытами щёлкали, рога по кустам трещали. Потом лосик на острове ревел, ревел, никто на его зов не откликнулся. Мыши прямо передо мной шуршню устроили, потом на них горностай охотился, задавил-таки одну. С утра, как рассвело – кукши прилетели, такое мяуканье над мясом устроили, как стая котов.

Потом укоризненно смотрит на нас.

– Ох и храпите вы, сволочи…

Володя – тоже охотник.

Заповедник «Кедровая падь», 2010 год. Февраль

Фотограф Валерий сидит на лабазе уже седьмые сутки. Он караулит дальневосточного леопарда. Техники с ним – караул. Два топовых фотоаппарата Nikon, мощная светосильная техника. Леопард должен выйти на выложенную возле каменной россыпи приваду. Валерий сидит на лабазе в шатре, который укрывает его от ветра и снега – но никак не от мороза. Нагревателей у него нет, других, в широком смысле, удобств – тоже. Продукты жизнедеятельности Валерия скапливаются в плотно закрывающемся ведре из-под замазки Terraco – когда съёмка закончится, их унесут с лабаза. День за днём, ночь за ночью он ждёт прихода редчайшего хищника и в конце концов будет награждён редчайшим кадром, который принесёт ему славу у фотографов всего мира.

Но Валерий не чужд и просто охоты. И когда снимок сделан, «сидение» закончено и мы благодушно раскинулись на полке в бане у нашего друга в посёлке Сидими, я спрашиваю его, каким оружием он предпочитает пользоваться на горных охотах.

Валерий пожимает плечами:
– Без разницы мне. Я и палкой добуду.

Верю. Валерий – тоже охотник.

Я мог бы здесь рассказать об очень многих охотниках, которые буквально жили охотой. Для таких людей выражение «Если работа мешает охоте – брось работу» не пустой звук. Многие из них или меняли свои работы в соответствии с возможностями, которые они предоставляли для охоты, или делали охоту своей работой, или…
Или уходили в природоохранную деятельность, не изменяя охотничьей страсти, или совмещали в себе и то, и другое.

И здесь мы имеем дело совсем не с прославленным советским феноменом «что охраняем, то и имеем».

Превосходные защитники природы получились как раз из охотников экстра-класса: Фредерика Селуса, Джона Хантера, Джима Корбетта. До преклонных лет был охотником главный идеолог заповедного дела СССР Феликс Штильмарк. Охотниками были и остаются многие известные мне значительные деятели заповедного дела в России.

А основы экологического законодательства и заповедной системы в мире заложил один из самых страстных охотников среди сильных мира сего – Теодор Рузвельт, 26-й президент США. В нашей стране развитие заповедного дела было невозможно без очень близкого участия Владимира Ленина, который тоже был до самого конца жизни идейным охотником.

Более того, скажу я: охотник, который действительно воспринимает охоту как жизнь, для которого охота – неотъемлемая часть существования и который воспринимает природу именно через призму охоты, рано или поздно приходит к природоохранной активности. Даже больше, скажу так: лично я не верю тем активистам природоохраны, которые хотя бы недолго не побывали охотниками.

Сегодня считается, что охота быстро уходит из приоритетов человеческого существования. Агрокомплексы, птицефермы, выращивание искусственной белковой пищи, «икра из нефтепродуктов и гамбургер из вискозы» всё чаще напоминают о себе и из телевизионной рекламы, и со страниц серьёзных изданий.

Но полно! Что такое наша жизнь, как не постоянная охота за чем бы то ни было? Успехом, благополучием, полнотой чувств, совершенством творения? И как апогей всего этого – скромный костёр на берегу таёжной речки и вы сами, в ожидании рассвета и первого робкого зова сохатого из-за реки…

Охота – она и есть жизнь.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив