Русские переселенцы в Северной Персии (3/4)

чарджуйским. В полях около аулов сеют пшеницу, ячмень, хлопок, а рисовые поля всех оседлых туркмен левого берега Гюргена находятся в одном месте, очень удобном для этого, благодаря тому, что когда-то тут были устроены искусственные водохранилища: одно, занимавшее громадную площадь между притоками Гюргена Чагорлы-су и Кара-текен, и другое, меньших размеров, которым, вероятно, р. Кара-текен запиралась. Первое носит название Эймур, а второе Кочен-наурэ. Наурэ — это вообще название древних искусственных водохранилищ, остатков которых, поражающих в большинстве случаев своими размерами, на левом берегу Гюргена встречается очень много. Из них Эймур и Кочен-наурэ сохранились до наших дней в виде огромных болот, которые и утилизируются туркменами для рисовых полей.



Туркменское стадо овец

Кочевые туркмены занимаются главным образом скотоводством, преимущественно овцеводством; их громадные стада овец, охраняемые пастухами верхом на осликах и особыми туркменскими собаками, которых во всяком ауле превеликое множество, бродят по всей степи, где есть вода и хотя немного травы. Рогатого скота гораздо меньше и вида он довольно плохого, но что у туркмен великолепно, так это лошади. Коневодство стоит у них очень высоко и занимаются они им по-любительски. Туркменские лошади крупны, складны, с прекрасными ногами и обладают великолепными аллюрами. Ценятся они довольно высоко: хорошая лошадь стоит не менее 150 туманов (туман — 1 р. 70 к.), т. е. 225 рублей, но чуть лошадь чем-нибудь выдается, цена ее страшно поднимается, и, например, у консула был жеребец, за которого он заплатил 400 туманов и шелковый халат, но зато и лошадь эта почти идеальной красоты и удивительной резвости. Туркмены большие любители устраивать скачки, которые, благодаря соприкосновению с европейской жизнью, приобрели теперь спортсменский характер и из дикого и бестолкового скакания обратились в настоящие скачки. Очень красивую картину представляет собой ежедневная вечерняя проездка; когда спадает жар, туркмены снимают с своих лошадей попоны, которыми они накрываются днем для защиты от солнца, седлают их, нередко прямо драгоценными, седлами и выезжают в степь проехаться, и вот тут-то можно налюбоваться туркменскими лошадьми и дать им правильную оценку. Ездят туркмены, как и персы, исключительно на жеребцах, меринов нет вовсе, а на кобылу порядочный туркмен никогда не сядет.

Туркменские лошади

Землею туркмены пользуются безгранично, так как считают, что вся степь не только в пределах Персии, но и за Атреком, т. е. в нашей Закаспийской области, принадлежит им, а так как они народ храбрый и воинственный, то они и выжили из как бы им принадлежащей степи всех персов. Однако персидское правительство не признает за ними прав на землю, но сделать с ними ничего не может, потому что при малейшей попытке его наложить на них руку туркмены переходят русскую границу и начинают себя считать русскими подданными, когда же правительство ничем себя не проявляет, они опять возвращаются в степь и кочуют в ней на правах хозяев.

Вопрос об их правах на земли вызвал разногласие между консулом, стоящем на точке зрения персидского правительства, и комиссаром, признающим за туркменами права на владение завоеванной ими землей. Разногласие это пока не разрешается никаким способом.

Из всех туркменских аулов наибольшее значение имеет Хаджи-Нефес, в котором как приморском пункте сосредоточивается главным образом вся туркменская торговля. Туркмены вообще склонны к занятию ею, к тому же они недурные моряки и прекрасные контрабандисты, а в Хаджи-Нефесе все эти качества находят себе применение.

Хаджи-Нефес раскинулся по обоим берегам Гюргена, через который здесь перекинут мост, верстах в 3-х от впадения его в море, Население его состоит из 300 приблизительно кибиток, но здесь выражение это надо понимать иносказательно, так как в кибитках, в прямом значении этого слова, живет едва ли половина населения, остальные живут в деревянных домах, тип которых, с широкими крытыми балконами, заимствован ими от расположенных у устья реки Кара-су русских рыбных промыслов. Хаджи-Нефес стоит на самом рубеже сухой степи и заболоченного морского прибрежья, которое представляет собою великолепные пастбища для скота, поэтому влаги в нем достаточно и земледелием заниматься можно с успехом. Бахчи вокруг него прекрасные, но хлопок, который здесь не поливали, только удовлетворительный. Гюрген имеет здесь глубину более сажени и шириною до 16 сажен, бара при выходе в море, как говорят, не имеет, почему морские лодки в него свободно проходят и становятся в самом ауле; на них привозятся всевозможные товары, составляющие предметы торговли Хаджи-Нефеса, из Бендер-Геза, а отчасти, минуя всякие таможни, и прямо из русского Чикишляра, откуда лодки, заканчивая свой путь, проскальзывают в Гюрген под защитой ночной темноты, а это обстоятельство делает совершенно понятным то неблагожелательное отношение Бендергезской таможни к Хаджи-Нефесу и его обитателям, какое нередко проглядывает в их обоюдных отношениях. Благодаря глубине Гюргена и свободному входу в него с моря, Хаджи-Нефес обещает со временем обратиться в порт с лучшими условиями доставки товаров, чем Бендер-Гез, и тогда он, вероятно, привлечет к себе и ту часть туркменской ввозной и вывозной торговли, которая в настоящее время оттягивается от него аулом почти настолько же крупным и такого же типа — Гумюш-тепе, расположенном на старом, пересохшем русле Гюргена, а отчасти и аулом Омчалы, верстах в 18 от Хаджи-Нефеса вверх по течению Гюргена.

Хаджи-Нефес

Хаджи-Нефес служит естественным пунктом высадки большей части русских переселенцев, так как отсюда удобнее всего проехать до Гумбета, в район которого они главным образом направляются, да, кроме того, здесь же высаживаются и те из них, кто боится таможенной возни в Бендер-Гезе и его плохого сообщения с Кара-Су и предпочитает им высадку с парохода в туркменских лодках. Она и вообще-то не очень удобна, в тех же случаях, когда переселенец прибывает со всем домашним скарбом и даже со скотиною, такой способ высадки бывает сопряжен и с риском, особенно когда море неспокойно. О числе прибывающих в Персию переселенцев судить очень трудно, потому что все рассказы об их будто бы громадном наплыве относятся к прошедшему уже времени и установить достоверность их нет никакой возможности, так как в большинстве приходится слышать их от людей так или иначе заинтересованных в преувеличении размеров персидского переселения. В 1914 же году прилив переселенцев был и до войны очень не велик. Только немногие едут в Персию по письмам или со слов людей, побывавших уже там, и заранее знают, куда им надо направиться и что делать, чтобы поселиться, большинство же поиезжает туда как в незнакомый лес и совершенно растеривается, когда видит, что подбившие его к переселению газетные статьи о массе пустующих земель без хозяев и о полной возможности селиться всюду без всякой платы или за гроши, без риска быть согнанными с облюбованного места, оказываются совершенно лживыми. Проектировать какие-либо меры против этого первого разочарования, испытываемого переселенцем тотчас же после высадки, чрезвычайно трудно, так как, с одной стороны, еще ранее начавшегося переселения в Персию в Астрабадской провинции свила себе прочные гнезда создавшая его земельная спекуляция, с другой же, как пишет Могилев в своей книге «Новая Апельсиния», «в стране бесправия аппетиты быстро разыгрываются», а при таких условиях единственная мера, которая, казалось бы, могла быть полезною, — сообщение прибывающим переселенцам недостающих им сведений, в конце концов сведется к зазыванию или рекомендации и к еще большему оживлению той же земельной спекуляции. К этому надо еще внести поправку: дело в том, что условия, в которых поставлена в настоящее время покупка персидских земель, совершенно не обеспечивают прочности владения, а следовательно, и давать советы переселенцам, как приобретать земли, зная, что право владения ими легко может быть нарушено, может разве только частное лицо.

Запутанность земельного вопроса в Персии изумительная. Начать с того, что в Персии бесспорных земель нет и быть при настоящих условиях не может, так как, как бы ни казалось прочным владение землей, никому не возбраняется начать отсуживать ее от владельца, запасшись для этого какими-нибудь плохенькими, даже и фальшивыми, документами или показаниями добросовестных свидетелей; такое начинание далеко не безнадежно и, если у отсуживающего денег больше, чем у собственника земли, он может добиться признания прав на землю за ним, а не за настоящим ее владельцем. Возможность такого положения объясняется отсутствием в Персии судебных установлений и какой-либо организации вроде нашего института нотариусов, а то обстоятельство, что по персидским законам давность владения не имеет значения, а также полный произвол решающей земельные споры администрации создают для него чрезвычайно благоприятную почву. Все земельные споры решаются духовными лицами, руководствующимися при этом законами шариата и обычным правом, но еще более соображениями о богатстве, силе и влиянии тяжущихся сторон, в соответствии с которыми и постановляется ими решение, далеко не окончательное, так как недовольной им стороне никто не мешает обратиться к другим духовным лицам, которые, руководствуясь иными соображениями о положении тяжущихся, могут постановить решение совершенно противоположное, так что у обеих судящихся сторон могут быть одновременно на руках решения каждому в его пользу. Исполнительных органов не существует, и поэтому в конце концов в таких случаях спор сводится к решению его действительною силою; если же к ней прибегать не желают, то переносят его на решение губернатора, но дело от этого не выигрывает, так как соображения у губернатора те же самые, что и у духовных лиц, и решение его ставится в такой же от них зависимости, с тою только разницей, что губернатор имеет возможность привести свое решение в исполнение, и тогда пострадавшей стороне остается только терпеливо ждать смены губернатора и возможности обратиться, собравшись с силами и деньгами, к новому лицу за новым решением. Иногда дожидаются таким образом две-три смены губернаторов, а там, глядишь, и удастся вернуть потерянное и переложить обязанность терпеливого ожидания с себя на своего противника, — так как решения предшественников для губернаторов не обязательны и они имеют право перерешать дела, совершенно не принимая их в соображение. Таким образом, решения по всем земельным вопросам являются весьма шаткими и все земли в Персии подлежат спору.

Не меньшее зло для земельных отношений составляет и существующий порядок покупки или продажи земель; подобные сделки совершаются у духовных лиц, которые только свидетельствуют, что данная сделка совершена, в рассмотрение же вопроса о правах продающего на землю они не входят, довольствуясь предъявлением со стороны его каких-либо подтверждающих право владения документов, а так как купчих крепостей нет и документы могут быть очень разнообразны, то понятно, что во многих случаях муллам приходится свидетельствовать сделки по продаже земель лицами, имеющими весьма сомнительные права на владение ими. Дело еще более усложняется тем, что почти никогда имение не принадлежит одному лицу, но всегда нескольким, иногда очень многим; под Ашрефом, например, имеется земля, принадлежащая 169 лицам. Происходит это потому, что каждое персидское отдельное землевладение делится, по числу элементов владения, на 6 долей участия, называемых «дангами», причем по обычному праву двумя дангами в одном имении владеть нельзя, и таким образом сразу же получается 6 владельцев одного имения, из которых каждый владеет не одной шестой частью имения, но одним из элементов владения, т. е. одному из совладельцев принадлежит земля имения, другому вода в том же имении, третьему лес и т. д.; каждый «данг» делится, в свою очередь, на 20 «дзенов», т. е. опять же долей участия во владении одним из элементов, и, следовательно, 120 владельцев одного имения могут быть совершенно нормальным путем. Такая сложная система, установленная когда-то шариатом для избежания возможности, с одной стороны, деления имений, а с другой — чрезмерного обогащения отдельных лиц, ведет к страшной запутанности земельных отношений, а взятая вместе с существующими условиями продажи имений и с полным отсутствием бесспорных владений, делает покупку земли в Персии предприятием чрезвычайно рискованным и неверным. Прямым результатом подобной запутанности является масса земельных тяжб, от которых страдают и русские предприниматели; почти все купившие в Персии земли в настоящее время судятся либо между собою, либо с персами: кто купил имение, да попался на том, что вода в этом имении оказалась не его, у кого часть купленной земли покрывается чужою покупкою, а кто и совсем купил землю у перса, к имению никакого отношения не имевшего. Но на этом трудность и неопределенность земельных приобретений в Персии далеко не кончается; дело осложняется еще двумя обстоятельствами: первое из них — полное отсутствие планов, о которых здесь никто не имеет и понятия, и определенных указаний в документах на величину имений; размеры земель определяются в них указанием границ, иногда совершенно неопределенных и по легко изменяющимся и давно уже изменившимся урочищам, вследствие чего не редки случаи очень серьезных сюрпризов, когда после покупки имения оказывается, что в нем, против уверений продавца, не хватает кисметов с тысячу (кисмет — персидская земельная мера, равная приблизительно 2.255—2.270 кв. саженям; приблизительно потому, что в основу кисмета положена персидская мера «зар», равная ни более ни менее как расстоянию от кисти руки человека до конца носа, когда голова повернута в противоположную сторону; естественно, что при такой основной мере все остальные будут только приблизительные). Второе обстоятельство заключается в том, что неопределенность землевладения была учтена и разными темными дельцами, которые являлись сюда не для покупки земли, а для покупки какого-нибудь документика, все равно — хотя бы и фальшивого, или какой-нибудь части дзена для того, чтобы потом явиться к новому владельцу имения, когда уже покупка состоялась, и сорвать с него отступное, которое, во избежание тяжбы, да еще персидской, всегда приходится платить, хотя это вовсе не гарантирует, что завтра на место владельца одной сороковой части воды в имении не явится какой-нибудь обладатель старинного шахского фирмана, в котором хотя одним словом упоминается купленное имение; таких обстоятельств совершенно достаточно для начатия тяжб, и уже лучше заплатить совершенно не рассчитанное отступное, чем впутываться в длительную и нудную историю с персидским судом.

С туркменскими землями дело обстоит не лучше: также здесь на каждую площадь имеется несколько хозяев, число которых пропорционально ее величине, и также, следовательно, для покупки земли приходится иметь дело с целым рядом владельцев, доходящих при больших площадях до нескольких тысяч; также существует масса земельных споров, также эти споры и тяжбы легко могут возникать уже после совершения покупки, но одно обстоятельство является уже новым: дело в том, что туркмены считают землю своей собственностью, и на такой же точке зрения стоит и пограничный комиссар, признающий все сделки по продаже туркменами земель, а персидское правительство права собственности на земли за туркменами не признает и считает занятые ими земли за предоставленные в их пользование; чем кончится это разногласие — неизвестно, а следовательно, неизвестно и то, стоят ли чего-нибудь все эти сделки по туркменским землям.