Их встреча была предрешена свыше. Авраам Яковлевич и раньше засматривался на неё. И даже прикасался, держал на руках. Но лишь в 1872 году смог каждый вечер проводить с ней наедине. И лишь с ним заговорила она на родном обоим языке, что называется, в полный голос! Поведала ей одной известные тайны прошлого, речения учителей веры, предания слухи, сплетни, сказки, назвала имена тех, кто уже закончил жизненный свой путь, не утаила пожеланий их родичей...

Да, смыслом жизни знаменитого в своё время российского гебраиста и востоковеда Авраама Яковлевича Гаркави стало изучение, перевод, издание и сохранение богатого собрания древних еврейских и сарматских рукописей, приобретённое Санкт-Петербургской библиотекой у коллекционера и исследователя из караимов Фирковича.

Герой нашего повествования родился в семье, укоренившейся в городе Новогрудок Минской губернии. Новогрудок, располагавшийся на стыке земель, исповедовавших православие и католицизм, сам по себе был местом интересным. Чуть ли не стольный град царства Литовского во времена стародавние, он побывал и под шведом, и под поляком, пока на два с лишком столетия не вошёл в Российскую Империю. В Новогрудке всегда была дружная, крепкая еврейская община. Семья Гаркави слыла благочестивой и высокообразованной, уважаемой не за достаток, а за учёность.

Отец будущего востоковеда, Яков, сын Элияху, почитаемый новогрудский раввин, в конце жизни сумел исполнить давнюю мечту: перебрался на постоянное жительство в Иерусалим, где основал и возглавил ешиву. По родовому преданию, признаваемому еврейскими книжниками, Гаркави возводили свою генеалогию к знаменитому Раши, считающемуся потомком царя Давида.

Для мальчика, родившегося 29 октября, года же 1835-го и названного в честь патриарха еврейского народа, читать на иврите было так же естественно, как дышать. Ещё бы! Судя по родословию, тяга к учению была у него в крови, и первыми преподавателями Священных Знаний стали для него отец, старший брат Гершон и седой, как лунь, но оттого не менее любимый дедушка Натан. Потом мальчик усердно посещал занятия в ешивах Новогрудка, Ивни, а позже поступил в Виленское раввинское училище, славившееся тем, что выпускники получали не только религиозное, но и общее образование.

В личном деле Авраама Яковлевича сохранилась следующая запись: «с отличием окончил курс, состоявший из семи классов, соответствующих гимназическому курсу, и трех специальных классов, в продолжении коего обучался еврейским предметам: Библии, Мишне, Гемаре, Своду и Перечню религиозных узаконений, Нравоучению и Основанию Еврейской Веры, Духовному красноречию, Еврейскому и халдейскому языкам, Истории Еврейского Народа; общим предметам: Русскому языку и Русской Словесности, Истории всеобщей и Российского государства, Географии, Математике, Физике и Немецкому языку, и при отличном поведении оказал во всех приведенных предметах успехи замечательные…»

Авраам задался целью поступить в университет (да не в какой нибудь, а в Петербургский!), чтобы с помощью признанной в мире исторической науки и филологии развеять мрак невежества и предубеждения по отношению к своему народу.

А как же черта оседлости? Или юнец в погоне за своими мечтами совсем о ней позабыл и вот-вот налетит на эту незримую преграду, как на каменную стену? А вот и нет! К моменту его успешного зачисления в студенты Восточного факультета Санкт-Петербургского Императорского университета по еврейско-арабскому отделению в1863 году (с освобождением от платы за слушание лекций в виду «необычайных способностей и совершенно бедного состояния»), согласно новому указу, действие черты не распространялось на тех представителей еврейской диаспоры, кто стремился к высшему образованию (видимо, расчёт был на последующую ассимиляцию).

Пять лет столичного школярства. И как тут не вспомнить окутанные мрачными, промозглыми питерскими туманами дни совсем другого «мученика науки», Родиона Раскольникова, по прихоти Фёдора Михайловича Достоевского для решения проблем с финансами взявшего в руки топор...

Молодому Аврааму Гаркави погружаться в мрачные бездны безнадёжности было некогда - учёба обещала встречи с неведомым сейчас и великие свершения в будущем! А деньги - что ж, дело наживное: репетиторство, переводы, что-то, видимо, присылали с надёжными людьми родичи, а потом, разве еврейская община столицы дала бы пропасть столь многообещающему молодому человеку?

Ну да всё это домыслы, а вот что достоверно: в период обучения означенный студент был удостоен в 1866 году золотой медали за сочинение «О языке евреев, живших в древнее время на Руси, и о славянских словах, встречаемых у еврейских писателей». По окончании курса наук в университете с ученой степенью кандидата Высочайшим приказом по Министерству народного просвещения Авраам Гаркави был командирован с ученой целью на два года за границу, чтобы иметь возможность подготовиться к профессуре!

Два года изучать ассириологию и клинопись у непререкаемых авторитетов того времени — у Лепсиуса в Берлине и Опперта в Париже - а потом публично и с блеском защитить рассуждение под заглавием «О первоначальном обиталище семитов, индоевропейцев и хамитов» и удостоиться ученой степени доктора истории Востока. В тридцать с лишком лет получить кафедру в «альма матер» - это, согласитесь, нечто особенное!

Гаркави несколько месяцев читает лекции, готовит материалы, аудитории заполнены битком...

Но тут триумфальное развитие карьеры и блестящие перспективы Авраама Яковлевича пришли в незримое соприкосновение с той самой зловещей чертой, которая проходила уже не по городам и весям, а по сердцам людей, не имевших к еврейству какого-либо заметного отношения: коллеги забаллотировали молодого профессора, то ли боясь соперничества, то ли испытывая досаду из-за иудейства Гаркави.

Не секрет, что зачастую люди не православного вероисповедания ради продвижения по службе крестились, и тогда их карьерный рост был обеспечен.

Вот, скажем, другой известный востоковед Даниил Хвольсон, окончивший, кстати, всё то же Виленское Училище, принял православие - и всё у него было хорошо: и преподавал, и в чинах рос. Может, искренне господин Хвольсон крест на себя решил возложить, но, как говорится, осадочек-то остаётся...

Не таков был Авраам Гаркави. Он иудейства не скрывал и верой отцов гордился. Потому и суждено ему было не преподавателем стать, а хранителем: Императорская Публичная Библиотека, приобретя более четырёх тысяч древних рукописей у караима Фирковича, озаботилась найти знающего человека, чтобы рукописи разобрать, составить каталог, перевести, оценить значимость... И здесь в Министерстве Просвещения не было двух мнений: Авраам Яковлевич Гаркави! Вначале он был внештатным сотрудником, а с 1877 года и до конца жизни занимал должность заведующего отделом еврейской литературы и восточных рукописей.

Коллекция Фирковича... В ней были собраны бесценные для семитологии сокровища и свидетельства. Взять хоть Танах, датируемый первым тысячелетием! Неутомимый караим, обладавший деловой хваткой и жилкой авантюризма, объездил Крым и Кавказ, выискивая, выпрашивая, покупая, а иногда и похищая пожелтевшие от времени бумаги, несущие на себе знаки древнего языка. Да, похищая! Спилил же он десяток эпитафий с гранитных надгробий, поскольку разобрать надписи на месте было трудно!

Авраам Яковлевич погрузился в переписку давно ушедших в прах вельмож и купцов - евреев, арабов, хазар, караимов. То были живые и не ложные сведения о прежней жизни людей.

И вдруг - погодите... Этот документ Фиркович в своих заметках датирует временем до Христа, но это же ошибка: не тот строй языка, не то написание символов... Дата проставлена буквами иврита. Вот она... А что здесь делает эта точка? Одна точка - и письмо состарилось на 600 лет! Где-то что-то было ещё... Вот оно... Лишняя чёрточка... Таак! Но, помилуйте, теперь же всё надо проверять! Неужели Фиркович специально... Но зачем?!

Выяснилось: караим Фиркович, пытаясь доказать, что его сородичи поселились в Крыму и на Кавказе задолго до появления Иисуса из Назарета, а значит не имеют отношения к его казни. А потому — дайте караимам общие со всеми подданными империи права! Но не получалось с доказательствами и пришлось там добавить черту, здесь — точку.

Ну и шум поднялся в научном сообществе, когда Гаркави, после крымской экспедиции и тщательных проверок, выпустил заметки о коллекции, в которых расписал все найденные подлоги.

«Коллекция Фирковича — фикция!», - надрывались одни. "Да этот еврей просто караимов не любит!», - надсаживались другие.

«Первым с этими бумагами знакомился Хвольсон и ничего такого не заметил. Гаркави подрывает авторитет крещёного Хвольсона!», - вторили им третьи. И лишь виновник этого шума, не отвечая на ехидные намёки, просто вернулся к своим исследованиям: с пожелтевших бумаг с ним говорило прошлое.

За время трудов своих в библиотеке Авраам Яковлевич выпустил 400 (вдумайтесь — 400!) научных работ, которые печатали не только в российских научных изданиях, но и в европейских престижных журналах.

Он состоял членом Русского археологического общества (будучи его секретарём востоковедческого отделения), Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, Общества востоковедения в Санкт-Петербурге, Русского географического общества, Европейского историко-этнографическое общества, Королевской академии истории в Мадриде... И это далеко не весь список! Наибольшую известность получили монографии Гаркави «Сказания мусульманских писателей о славянах и русских» и «Сказания еврейских писателей о хазарах и Хазарском царстве».

Кроме науки Авраам Яковлевич все эти годы деятельно подвизался на общественном поприще. Юношеские мечты о помощи своему народу нашли воплощение в работе для Общества для распространения просвещения между евреями России: статьи по истории, по проблемам языкознания, общеобразовательные материалы, публичные лекции...

Гаркави вёл обширную переписку с молодым тогда ещё раввином из Дербента Яковом Ицхаки. Они обсуждали вопросы права для горских евреев, которые не столь давно, после присоединения Кавказа, получили российское подданство. Авраам Яковлевич помог раву Якову опубликовать книгу «Города Мидии», где Ицхаки изложил собственные представления о происхождении евреев Восточного Кавказа: «относительно разделения по племенам евреи севернее Дербента относятся к [потомкам] Иссахара и Звулуна, тогда как евреи Дербента принадлежали к [потомкам] Шимона. Те и другие называли себя Мидийским [изгнанием]».

То, что почти удалось караиму Фирковичу, на этот раз сработало без сучка и задоринки: чиновники, желавшие распространить черту оседлости и на Кавказ, притихли — ах, ну если горские евреи из «потерянных колен», пришли после первого разрушения храма, тогда другое дело!

За делами и хлопотами время шло незаметно: казалось, лишь недавно он впервые вступил в пределы столицы, но вот уже седина, глазам нужны очки, который год он избирается габаем Большой хоральной синагоги Санкт-Петербурга.

Власть Империи по достоинству ценила честность, трудолюбие и усердие заведующего отделом еврейской литературы и восточных рукописей. К итогу жизни он подошёл с приличным жалованием в несколько тысяч рублей за год, в чине статского советника, имея при том государственные награды. Два ордена Святой Анны, два Станислава, орден святого равноапостольного князя Владимира. А ещё — за переводы средневековых еврейских поэтов Испании по велению короля Альфонса XII ему был пожалован Кавалерский крест Изабеллы Католической, на ношение которого пришлось испрашивать высочайшее разрешение, каковое и было милостивейше дано. Вот ведь насмешница-судьба: учёный-еврей получил крест имени королевы, при которой евреи были изгнаны с Иберийских земель!

А в 1901 году Аврааму Яковлевичу Гаркави было пожаловано потомственное дворянство.

Так и возник в третьей части родословной книги Российской Империи дворянин веры иудейской.

Когда в 1917 году Империя стала рушиться, знакомые спрашивали старика-востоковеда: «Кому нужны теперь все твои бумажки? Вот что ты теперь будешь делать? На что жить будешь?!» Он отвечал: «Это не просто бумажки — это память предков, такую память надлежит чтить... А я... Буду работать, пока сил достанет». Удивительно, только и временное правительство, и большевики оставили Авраама Яковлевича в той же должности. И пожилой (перевалило за 80 лет!) учёный, получая уже не тысячи рублей, а паёк совслужащего, продолжает свой труд — ведь не в деньгах или чинах дело!

Насколько хватило бы сил у этого удивительного и скромного человека (про его личную жизнь ничего почти не известно) выяснить не представилось возможным.

В один из ноябрьских вечеров слепой на обе фары грузовик сбил на Садовой улице старика из «бывших». Смерть выжидала ещё пять месяцев — крепка оказалась природа потомка раввинов из Новогрудка. Однако всё в этом мире заканчивается — даже боль и старания. 15 марта 1919 года Авраам Яковлевич Гаркави сам стал историей, славным прошлым еврейского народа.

Для коллекции Фирковича, которую столь ценил наш герой, нашли нового хранителя. И, судя по тому, что все бумаги были вывезены из города на Неве до страшной блокадной зимы, человек, пришедший на смену Аврааму Гаркави, не подкачал.

После ВМВ енинградскую библиотеку вернулось всё. Всё, кроме десятка эпитафий, спиленных предприимчивым караимом с кладбищенских надгробий. Говорят, затерялись в суете и неразберихе тех лет. Может быть. А может неким таинственным и одному Б-гу известным образом переместились туда, откуда их изъяли почти столетие назад, и где им самое место?