Разбирая осколки трофейной банки
krapivin_ru — 06.05.2010 Наконец, свершилось, - я прочел Трофейную банку. Хотел было посмотреть, где шло когда-либо обсуждение, но ничего нет. Восторженных откликов много, с ними я не только не стал бы спорить, но и сам бы может быть добавил что-нибудь от себя, если бы умел. Но почему-то никто не захотел сказать ни слова о тех нескольких подозрительных облачках на горизонте, которые , как им всегда и положено, несколько портят всю картину.Я к тому же несколько смущен. Я не хотел высовываться с этой темой на главную страницу, рассчитывал обсудить это между прочим. Но вопросы трут. От этого большей ясности не становится, только прибавляется больше новых.
Давайте вернемся к Банке. Прежде всего меня насторожило то, что изложение слишком хорошее, ровное, ни к чему не придерешься (даже обидно). Происходят необыкновеные события, их квалифицируют обыкновеной житейской логикой, радуются или огорчаются, и все. Пришлось прибегнуть к оптическим инструментам, кое-как иначе взглянуть на факты, порой становиться на голову, чтобы извлечь пищу для размышлений.
Первое, что надо отметить - яркое противопоставление источника зла и добра. Все зло исходит, разумеется, от Сталина, все добро - от Бога. Почему так, мы не обсуждаем, но это так, потому что так теперь принято. И даже если Лодька законно сомневается в том, что "Сталин ничего не знал", то он же запросто не ставит и капли той вины старцу "в белом" : уж бог-то тоже должен был все знать, но взирал на все равнодушно. Всевышний, всемогущий, - так на то была его воля?
Внимательно посмотрим на эти предпочтения. Само собой, ничего положительного в зачет усатому не обламывается. Так ему и надо. Зато бога мы в обиду не дадим. Не будем ничего говорить в его адрес в смерти Зины, например. Не будем пытаться понять его странную логику, - а будем лишь со страхом и трепетом в душе (как бы не сорвалось), ждать и молить старика о своем маленьком чуде.
А по большому счету, ну чем сильно отличаются обе епархии?
Борька эгоист. Как с таким можно было дружить да еще считать его "лучшим другом"? Но и Лодька тоже. Просит у бога только себе, лично, ни с кем не делясь. Как хорошо, что ему так везет. А другим не везет. Тому же Борьке с отцом не повезло. Наверно, плохо просил. А стоило бы?
Борька, конечно, подлец, подыгравая "дворцовским". А Севка, наконец, добившись правды, ведет себя лучше? Стасю он вскоре забывает; так была ли то настоящая дружба? Или он боролся только из-за вопроса чести?
Самый драматический эпизод, конечно, дуэль. В ней Лодька торжествует, а Борис оказывается посрамлен. С точки зрения правил чести. Но на деле порох принес Лодька. Если Борька был уверен, что не убъет, и "только пугал", то зачем Лодька наводил ствол на врага? Он-то был уверен, что взаправду. Решил стрелять мимо, стреляй вверх. Но банка, над головой Бориса, это далеко не вверх.
Что еще сказать? Безусловно, лучшая часть повести - дружба с Юриком. Но сделано чересчур душещипательно, как в "Найди меня". А мне бы думалось, если уж отец Юрика вдруг оказался таким хорошим человеком, живущим рядом с Лодькой, то он должен был быть в курсе, что увез Юрика от его друга, так мог же тогда же помочь ему в розысках. Либо сын был ему неинтересен. Либо они не говорили никогда о том. Юрик уехал в Лугу,- и опять не написал письма с новым адресом, хотя легко мог догадаться, что ему по ленинградскому адресу ничего не напишешь.
А все вместе и получается - чудо. Не слишком ли мы перехваливаем старика у белой башни?
P.S. Это только случайные мысли, которые я всегда готов взять обратно; и я надеюсь, можно будет сказать много больше интересного. Жду опровержений.?
<hr>
Могу еще добавить, по настоянию аудитории, собственные воспоминания. У меня был похожий на Борьку друг, назову его С., и было это как раз в то время, когда я долго и непросто переживал отъезд и потерю связи со своим первым и лучшим другом. Другом, впрочем, я С. не мог бы назвать в полном смысле. Товарищ, с которым проведено было немало времени. С настоящим своим другом я бы даже представить себе не мог, как можно с ним поссориться. А с С. приходилось ссориться нередко, были даже драки, из ничтожных пустяков (могу только заявить, что инициатива исходила не от меня; однако часто ему в результате доставалось больше, чем мне бы понравилось). До дуэли, правда, не дошло. А вскоре наступало перемирие, как-то само собой, никто прощения-извинения не просил. Порой он был очень неплохим, порой невыносим. Жил в нем какой-то черт; он легко поддавался впечатлениям и плохим идеям или компаниям, несмтря на свою не очень развитую силу, был настырен. Хотел бы думать, что я имел все ж на него какое-нибудь полож.влияние. Были и вполне спокойные времена, когда мы делились книгами и прочитанным. Потом пришла пора ухаживаний, и мой С. немедленно увлекся. На том наши пути разошлись. Слышал, что пошел на строительный, иногда встречал в электричке,- он продолжал веселую студенческую жизнь. Потом уже, будучи проездом в родном нгороде, я узнал, что С. спился и умер. Я не помню теперь ничего дурного с его стороны, только часто меня посещает чувство какой-то неясной вины...
?