Расссказ Тэффи (а куда же без неё на Масленицу?)

fem_books — 02.03.2025 Блины мадам Куды

Не думайте, пожалуйста, что русская эмиграция только то и делает, что мечтает, вспоминает и мечтает.
Ничего подобного. Она любит, рождает, изменяет, умирает, ненавидит, словом, живёт, как все люди земного шара. Вот сейчас масленица. Конечно, многие пускаются в ретроспективную меланхолию.
— Бывалыча зернистая икорка…
Но между тем взгляните в русские газеты.
Вторник — блины бывших классных дам Ведомства Учреждений Императрицы Марии.
Среда — блины любителей рысистых бегов.
Четверг — блины бывших любителей выразительного чтения…
И дальше…
Ресторан Sevruga объявляет:
«Все для блинов — поросята, куличи, кутья, окорока и сырные пасхи».
Разве это не жизнь в полной своей посвящённости!
Не говорите «нет». Вам всё равно не поверят.
Живём, любим, горим…
Теперь я расскажу вам о блинах у Платоновых. Потому что с этого всё и началось.

В старой итальянской новелле рассказывается, как чёрт удивился, когда увидел, что монах ухитрился спечь на свечке яйцо. Воображаю, каково было бы его удивление, если бы он увидел, как в отеле «Бижу», в пятом номере, где ничего, кроме лавабо и пепельницы, не помещается, супруги Платоновы устраивают блины на восемь кувертов.
Стол, выклянченный у соседей, приставлен к собственному столу и добавлен перевёрнутым боком сундуком. Все покрыто простынёй.
На тарелочках — селёдка, кильки и шпроты.
Сами, как говорится, виновники торжества, то есть блины, пекутся в соседнем номере способом, на который старый итальянский чёрт, наверное, тоже немало бы удивился: на двух спиртовках, засунутых в камин…
Орудует над ними мадам Куды. «Третья рука» мадам Куды — мадам Прасковэ сидит на корточках, озарённая дымным пламенем, и смотрит безумными глазами в камин, как Гоголь, сжигающий последнюю часть «Мертвых душ».
Чад круглым рафаэлевским облаком колышется по коридору и медленно спускается по лестнице. Скоро доползёт до хозяйского бюро, и тогда, пожалуй… Но пока ещё не дополз.
— Один раз живём на свете, — говорит Платонов, стараясь заглушить в себе внутреннюю тревогу.
Платонов, старый, со смеющимися морщинами у глаз бывший воинский начальник, занимает теперь должность довольно легкомысленную — он мальчик на побегушках в мэзоне «Парасковэ».
Но дело не в нём и даже не в его жене. Дело в маникюрше, в мадам Флегентовой, которая в этот день, одержимая демоническим порывом, решила отомстить подлому и прекрасному Сене Ароматнику — скрипачу «Синема Горизонталь». Слишком ясно было, что Сеня побывал в третьих руках мадам Куды. Слишком ясно. Иначе почему у Куды появилась контрамарка в «Синема Горизонталь»? Откуда мягкая карамель? И почему она выпытывала рецепт для омолаживания век? И сейчас, на глазах у всех — какое наглое бесстыдство! Арабеск два раза стучался в дверь к Куды и жантильно предлагал помогать, а та в ответ верещала козьим голосом: «Нет!» Этому надо положить конец.
Флегентова, как женщина тонкая, решила мстить тонко и по-женски: замучила ревностью.
Ага! Ты так? Так вот тебе! Не нравится? Так вот ещё и ещё!
Это довольно смутное «вот тебе» неожиданно приняло реальную форму — форму кавалера, которого любезная хозяйка подсадила к Флегентовой. Кавалеришка был не из важных, но не всё ли равно? Женщина может влюбиться и не в такого, как говорится, «Квазиморду». Вот ты красив, а мне не нужен, а вот этот, может, и плох, а мне с ним интересно.
Конечно, обидно, что кавалер плоховат. Очень уж тихий. Бывший учитель, а теперь ходит по русским квартирам, продаёт чулки, пудру, всякую дрянь.
Подвернётся селёдка, так и селёдку приспособим. Называет себя «Мосье Фёдор», как его по батюшке — никто не знает, а так как ходит он всегда с большим узлом, то и называют его Фёдор Сузломович.
Вот и изволь для возбуждения ревности томного Ароматника кокетничать с Фёдором Сузломовичем.
— Я безумно рада, что познакомилась с вами. Какое странное совпадение. Не правда ли?
— Мэ-э… — испуганно и кротко проблеял Фёдор Сузломович.
Флегентова быстро скользнула глазами по Ароматнику. Ароматник притворился, что ничего не видит, и спокойно жевал хлеб с килькой.
— Ага! Не замечаешь? Ну так подожди, заметишь.
И, склонившись к Фёдору Сузломовичу, шепнула ему на ухо:
— Скажите, далеко ли отсюда до станции метро «Экзельманс»? Только… шепните мне на ухо. Ну!
Она подставила свою дутую стеклянную серьгу ко рту оторопевшего Фёдора Сузломовича, и тот дрожащими губами просипел:
— Три пе-пере-ся-сядки…
Флегентова лукаво засмеялась и ударила его кончиком салфетки по лицу.
— Противный! — сказала она кокетливо. — Как вы смеете говорить мне такие вещи? Замолчите сейчас же!
— Мэ-э-э… — заблеял растерянный учитель. — Я ничего не говорил… Я…
— Молчите, плутишка.
Быстро метнула глазом на Ароматника: не видит и жуёт булку. Но зато муж Флегентовой, сидящий наискосок от неё, по-видимому, напротив, — чрезвычайно заинтересовался поведением жены. Он старался поймать её глаза и тем напомнить о своих правах мужа и её обязанностях жены.
Но подведённые глазки Флегентовой так быстро перебегали с Ароматника на Фёдора Сузломовича, что перехватить их не было никакой возможности.
Тогда Флегентов бросил мысль о своих правах и обязанностях и всю душу отдал ненависти к Фёдору Сузломовичу.
— Совершенный барсук, — указал он на него хозяину. — Вся выправка барсучья. Удивляюсь, как его впустили во Францию.
— Эх, батенька, — отвечал Платонов, — а Софья Петровна как будто другого мнения. Вон даже щёчки горят. Верно, этот франт преопасная шельма. Хе-хе-хе.
В эту минуту дверь распахнулась, и, радостно улыбаясь, распаренная мадам Куды внесла глубокую миску с блинами.
Ароматник вскочил с места, галантно предложил ей свой стул, а сам уселся на кровати, как раз за её спиной.
Вынести это зрелище для влюблённого сердца было очень трудно. Флегентова растерялась, сбилась с роли и, чтобы снова наладиться, взвизгнула так громко, что даже сама испугалась, и, повернувшись всем телом к несчастному Фёдору Сузломовичу, пламенно заговорила:
— Беззумно… Беззумно… Беззумно…
Федор Сузломович долго сидел с криво открытым ртом, с выражением ужаса на лице. Потом умоляюще обвёл глазами присутствующих, словно прося у них защиты, наткнулся на злобные, упорно смотрящие на него глаза Флегентова, заморгал и застыл на месте.
А жизнь между тем текла широкой струёй. Рвалась и бурлила бурным потоком. Сеня Ароматник провозгласил тост за хозяйку, мадам Куды затянула: «Кому чару пить, кому наливать», и одновременно скромный гость, которого никто даже толком по имени не знал, заглотнул кусок блина не тем горлом, захрипел и закашлял, а жена его, также безответная, стала звонко бить его по спине кулаком. Всё это вместе — тост, пение, кашель и кулак — создало оживлённую симфонию звуков, к которой присоединился грохот отодвигаемых стульев, так как все поднялись чокаться.
— Я ненавижу вас! — прошептала Флегентова нагнувшемуся к ней Ароматнику.
Тот кивнул головой и ответил скороговоркой:
— Значит, завтра в два у меня.
Флегентова тотчас же отвернулась и, прижавшись плечом к Фёдору Сузломовичу, воскликнула:
— А я пью только за вас. На всю жизнь.
Тогда Флегентов встал и мрачно сказал:
— Мы опоздаем на метро.
Все удивились.
— Почему? Как? Среди бела дня? Сейчас только пять часов, что-то вы путаете!
— Всё равно, — мрачно настаивал Флегентов. — Можно и в пять опоздать. Едем, Соня!
И, не поднимая глаз, молча попрощался и увёл жену.
И всю дорогу он молчал, только дома, сняв пальто, сказал веско:
— Передайте от меня вашему любовнику, что я раскрою его барсучью морду на четыре части. Слышали?
— Ко… которому? — искренне спросила Флегентова.
Но муж сразу понял, что она бесстыдно притворяется:
— Вам лучше знать, о ком я говорю.
Флегентова невинно похлопала глазами и стала размышлять.
«Я ненавижу Ароматника, но должна его предупредить, что жизни его грозит опасность. Писать об этом нельзя. Полиция может перехватить письмо. Придётся ехать самой».
И на другой день, в два часа, она стучала в дверь № 15 отеля Bonjoir.
— Я ненавижу… — начала она, но он её прервал:
— Да, я вполне понимаю. Это совершенно невыносимо — видеться на людях, когда я не могу сказать вам слова любви и безумия и должен предаваться искусственному ухаживанию за разными пошлыми женщинами для отвода глаз и вдобавок видеть, как вы себя терзаете кокетством с идиотами, тоже для отвода глаз.
— Но вы… но ты… но я… — пролепетала Флегентова. — Но мы…
И бросилась в объятия Ароматника.
Ароматник снисходительно потрепал её по плечу.
— Сеня, дорогой! Я пришла предупредить — муж догадывается.
— Вот видишь, дорогая, — сказал Ароматник, отстраняя её. — Надо быть вдвое осторожнее. Придется всюду появляться с этой банальной Куды. Ты, конечно, видишь сама, как я подавлен. Видаться будем только тайно во тьме кинематографа и здесь, в моей келье.
Через два дня Флегентов спросил жену:
— С кем это вы изволили сидеть вчера в кинематографе?
— Я? Ни с кем!.. То есть с этим, как его… с Катей Поповой.
— Вот как! А Берёзкин видел вас с каким-то господином. И я догадываюсь, что это за господин, — имейте в виду.
Через неделю, раздув ноздри, Флегентов кричал:
— Жена Берёзкина видела вас поздно вечером на бульваре Греннель с вашим безобразником. Вы треплете мое имя по Греннелям. Я решил положить этому конец. Передайте об этом вашему любовнику.
В тот же вечер Флегентова томно вздыхала на плече Ароматника.
— Он знает всё. Он хочет убить тебя. Трагедия назрела.
Ароматник не грешил излишней храбростью и на другой же день объявил всем знакомым, что получил место в оперном оркестре города Дрё. Знакомые долго удивлялись на французскую культуру: в таком крошечном городишке, и — подумайте только! — своя опера.
Печаль Флегентовой не поддавалась описанию, поэтому выходило очень бледно, когда она в тот же вечер пыталась описать её шофёру Баслаеву.
— Вы знаете, я до сих пор не могу его забыть, — стонала она.
Баслаев утешал, как умел, до двух часов ночи.
— С кем вы прощались у подъезда?! — ревел Флегентов.
К шофёру приехала жена из России, и опустевшее место около Флегентовой заняли одновременно начинающий поэт (псевдоним Бриз-Биз) и полуфранцуз мосье Журавли.
У обоих было так много недостатков, что, сложив их достоинства вместе, едва можно было получить одного сносного человека.
Поэт декламировал стихи, мосье Журавли водил в ресторанчики, а Флегентов ревновал:
— С кем изволили обедать в Chti russ? Передайте барсуку, что дни его сочтены.
Поэт показал ей из окна своей комнаты вид на Эйфелеву башню, и Флегентов выл:
— Я знаю, где вы были вчера. Конец вашему барсуку!
Фёдор Сузломович спускался с узлом по лестнице, когда на него налетел, хотя и снизу, но, тем не менее, коршуном, дрожащий от гнева Флегентов.
— Остановись, негодяй! — закричал он. — Похититель чужой собственности!
— Что вы говорите? — в ужасе прошептал Фёдор Сузломович. — Когда же я похищал? Да я у вас вообще никакого товара не забирал. Здесь недоразумение. Я вас, извините, что-то даже не узнаю…
— Не узнаете? А за блинами у Платоновых вы меня тоже не узнавали! И жену мою не узнавали! И не встречались с ней в кинематографе, очаровав своими гнусными прелестями невинную семейную женщину!
— Ради бога! — пролепетал Фёдор Сузломович и уронил узел. — Ради бога! Ведь она же мне сказала, что вы умерли пять лет тому назад.
— Я умер? — испугался Флегентов и даже пощупал свои бока. — Гнусная ложь! Подлые донжуанские выверты. Вы же познакомились со мной три недели тому назад. Что же я покойником был, когда блины ел? Мерз-за-вец!
— Может быть, я и мерзавец, — кротко ответил Фёдор Сузломович, — но когда женщина четыре года клянётся вам, что она вдова, и вы четыре года состоите с ней как бы в тайном гражданском браке и водите её по синема и дарите мягкую карамель и вообще… все безумства…
— Че-ты-ре го-да?
— Ну да, несчастный я человек. Четыре года… Но ведь я же не знал, что вы муж мадам Куды.
— Что-о! Что! Куды-туды? Ничего не понимаю.
— Успокойтесь же, мосье Куды. Ой, не падайте на мой узел — там три флакона духов, по себестоимости… Я не спорю, мосье Куды. Она ваша. Я ухожу навсегда. Я пошлю ей письмо — она поймёт всё.

И, действительно, она поняла всё.

[Журнал «Иллюстрированная Россия», Париж, 1929 г.]

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив