Радикальность художественного жеста

drugoe_kino — 23.05.2014 Бегите во Фландрию, герцог де Лиль,
Бегите во Фландрию, герцог!
За вами сомкнётся небесная синь
И стукнет железная дверца
И.Ильф и Е.Петров

Фильм Германа начинается с эпиграфа: прекрасный заснеженный ландшафт с замёрзшими над рекой колёсами и закадровый голос, сообщающий, что таких цивилизаций, как человечество, много, и что люди с Земли заинтересовались данной планеткой только потому что там как раз кончалось Средневековье, и по земным представлениям должно было вот-вот начаться Возрождение. На планету в ожидании культурных чудес и шедевров были посланы учёные наблюдатели... И вот сидят наблюдатели среди аборигенов, ждут Ренессанса, а его всё нет и нет. Вместо Ренессанса происходит что-то странное. И дальше следует собственно фильм.



Тут надо оговорить следующее: Средневековье и Возрождение, о которых идёт речь, это не реальные исторические периоды, а условное представление о них, сложившееся у образованных, но не очень, советских интеллигентов. Ну, у россиян, если точнее. Средневековье, как его понимают Стругацкие и Герман – стабильное общество четких иерархий, фиксированных социальных положений, несвободы на уровне государственной системы. А Возрождение – это гуманизм, индивидуализм, резко толкнувший людей, ранее крепко сидевших в своих социальных ячейках, к вольному развитию духа, к творчеству, к раскрытию внутреннего потенциала. Вот, значит, говорит нам Герман, рухнули средневековые структуры, люди сдвинулись с мест, стали развиваться каждый сам по себе – да только никаких проявлений духа, к огромному удивлению наблюдателей, не последовало. Казалось, что раньше интеллект и эмоции сдерживала узда жесткого социума, но исчезла узда – и ничего в духовной жизни не изменилось. Вернее, изменилось, но к худшему. Раньше всё же были какие-то придворные певцы, художники, этим они кормились и детей своих (независимо от таланта) натаскивали, однако исчезло покровительство двора – и художники, музыканты, учёные оказались никому не нужны.

А что же происходит с обществом после Средневековья, но без Возрождения? Всё слиплось в кашу. Сбиты все критерии. Идёт бесконечнй бахтинский карнавал с переменой верх-низ. Только по Бахтину такой карнавал является паузой в суровом ритме раз навсегда заведённого социального механизма, а тут вселенская смазь всё никак не кончится. Нет иерархии – нет понятий о добре и зле. Всё стало грязью, то есть и не водой и не твердью. Если раньше людей заставляли носить унифицированную, но чистую одежду и принуждали поддерживать порядок на улицах, то с момента исчезновения внешнего принуждения люди принялись сморкаться в рукав и испражняться на обочине. Более того. Не возникает ничего нового. Никто ничего не строит, никто ничего не украшает. Люди живут в медленно гниющих, ветшающих зданиях в полной уверенности, что «на наш век хватит».



Раньше, до этого фильма, говорили, что лагерный опыт передать средствами кинематографа невозможно. Но Герман осуществил невозможное. Он показал, буквально навязал зрителю опыт жизни в концлагере. Ты говоришь «я всё понял, давай дальше»? А вот не будет тебе дальше. Живи с этим своим пониманием. Терпи или возмущайся или надейся, делай что хочешь, но ты отсюда не выйдешь. Фильм тянется, тянется, ничего нового не происходит, только нагромождаются глыбы усталости и отчаяния.

Каллиграфическая выверенность каждого кадра удостоверяет: это искусство. Но физиологичность происходящего шокирует на сюрреалистическом уровне, выталкивая зрителя за рамки конвенционального восприятия искусства.
Но зритель, понимая, что имеет дело с произведением искусства, продолжает смотреть, в надежде заметить хоть проблеск духовности в копошащихся в грязи персонажах, потому что надежду даёт сам процесс вглядывания в разворачивающуюся перед камерой панораму. Всё выстроено так, что мы буквально ощущаем огромный мир за рамками каждра, а то, что перед нами – лишь крохотный фрагмент общего целого.



Неловкость позиции зрителя при несомненной притягательности фильма, это сильный авангардистский приём. В сущности, Герман выходит за рамки кинематографа, создавая новый вид визуального повествовательного искусства (а может, он лишь возвращается к отброшенным ещё на заре киноматографа возможностям развития языка кино – таким, как «Ведьмы» Беньямина Кристенсена). Последнее время во всём мире идёт интенсивный поиск нового языка кино, предпринимаются попытки уйти от традиционного кинематографа, превратившегося в нагромождение приятных для зрителя аттракционов. «Кремастер» Метью Барни, «Чемоданы Тулса Люпера» Питера Гринуэя и вот теперь «Трудно быть богом» Алексея Германа выворачивают в сторону от колеи «коммерческого» и «авторского» кинематографа в совершенно новом направлении.



В качестве курьёза можно вспомнить ещё один фильм, практически неизвестный российским синефилам – «Джаббероуки» Терри Гиллиама. Его ещё ни разу никто не упомянул в связи с «Трудно быть богом», хотя аналогии напрашиваются – условное Средневековье, как ничтожная грязная завшивленная клетка для сумашедших. Язвы нищих, беззубые рты, экскременты на улицах и одежде героев, истощённые, полуголодные персонажи, совершающие бессмысленные, никому не нужные «сказочные» подвиги... Но сравнение двух фильмов выявляет концептуальную новацию Германа.
Шок от последнего (увы) фильма великого кинорежиссёра вполне сравним с шоком от знакомства с «Песнями Мальдорора», разрывавшими традиционную литературу и открывавшими дорогу к авангарду ХХ века.

Выводы? Герман, к сожалению, переоценил свою аудиторию. Публика оказалась неготова к восприятию фильма как интеллектуально, так и эстетически. Более того – метафору, предложенную фильмом, не пожелали считывать ни зрители ни официальные кинокритики. Всё ограничилось декларациями неприятия «дерьма» и спорами о верности или неверности букве повести Стругацких.



...А в финале, после бойни, после горы зловонных трупов, бесконечная оттепель без лета внезапно заканчивается, на подмороженную почву падает снежок, и дон Румата, переставший быть зрителем бесконечной агонии гниющего заживо социума, берёт в свои руки нить истории, чтобы гнать одичавшее стадо человеков вперёд к человеческой жизни. Это безнадёжно, у него ничего не получится, он сам это сознаёт. Но он больше не может быть зрителем, не может быть богом.

Я тут немного сократил в сравнении с тем, что написал у себя в ЖЖ... Может быть, надо было ещё больше сократить. Или вообще не писать здесь об этом фильме.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив