ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ. ЧАСТЬ 1 (Москва - Венеция)

топ 100 блогов lucas_v_leyden26.06.2012       1. Змея лежала на каменистой тропинке, больше всего напоминая себя же игрушечную: темные глаза были полуприкрыты белесоватой пленкой; повторяющийся узор (из тех, что искусствоведы и торговцы мебелью называют ненавязчивым) тавтологически змеился вдоль хребта, щупловатый торс с утолщением на месте предполагаемой обеденной мыши уходил в пожелтевшую от зноя траву и кончался там воображаемым хвостом. Я остановился перевести дух и сфотографировать пресмыкающееся: позади был почти километровый резкий подъем от деревни Pont du Loup (сонная площадь, быки несостоявшего моста, платаны и буколическое журчание невидимой реки) к средневековому Гурдону; вокруг, в цикадном переклике и полуденном мареве расстилались выгоревшие холмы Южной Франции; шел двенадцатый день путешествия.

      2. Мы выехали из Москвы ранним июньским утром; берлинский поезд (который год от году становится быстрее и приветливее), рассеянно насвистывая, катил по некрасовским полям и тургеневским перелескам; за мимолетной Вязьмой (где мы лет десять назад наблюдали, как трое энергичных военнослужащих учили юную овчарку карабкаться на дерево – где все они теперь?) показался декоративный Смоленск, далее следовали расторопная Орша (где податливые крестьянки норовят попотчевать проезжающего сомнительной снедью), чопорный Минск, суетливый Брест. В одном из типологических сюжетов русской волшебной сказки пройденный героем путь измеряется в истоптанных им железных сапогах (а также источенном посохе, изглоданном хлебе): в Бресте границу символизирует смена обуви: вагоны снимаются с разлапистых русских тележек и водружаются на узкие европейские (простор для патриотической метафористики); одновременно чувствуется смягчение нравов – где раньше грохотали прохоря пограничников, ныне цокают каблучки барышень-таможенниц, ставящих штампы в паспорта и оглядывающих купе на предмет нарушителей-нелегалов. Прилаживаясь к новым колесам – не жмут ли, не обманул ли негодяй-сапожник, - поезд аккуратно преодолевает пограничную речку – и вот уже пепельницы убираются из тамбуров, а по коридорам идут, громко и мелодично переговариваясь, поляки в зеленых беретах и оливковой форме: миссия всеевропейских стражников явственно придает им гордости. Тем временем смеркается; поезд бойко катит в разреженной темноте, прерываемой безлюдными деревенскими платформами; ночная Варшава морем огней проплывает по кромке сна, совлекающего странника с пути, чтобы мягко вернуть его в сухое седое утро первой немецкой остановки: Франкфурт на Одере. Пару часов спустя, проплутав и позавтракав в стеклянном чреве Hauptbahnhof (за последние десять лет московский поезд успел перепробовать все вокзалы Берлина, остановившись в результате на этом), путники усаживаются в новенький прокатный черный FordMondeo и, предвкушая путешествие, отправляются в сторону австрийской границы.
      3. Есть особенный эффект начального вечера поездки – недельное сгущение предотъездных треволнений распрямляется пружиной – и, заканчивая могучую инерцию дороги, отправляет странника в безмятежный покой европейской ночи. Маршруты наши обычно строятся так, чтобы в первый же день уехать из Берлина в Баварию или Шварцвальд, но сейчас путь лежал в Италию, так что ночевать пришлось в маленькой австрийской деревушке. При движении по любой из южно-германских трасс важно не пропустить момент, когда из дымки на горизонте вдруг соткутся первые вершины гор; отрада для глаз одновременно означает и близость ночлега: несколько поворотов, заправка, покупка трансавстрийской наклейки на лобовое стекло – и вот уже на обочине дороги виднеется типичный тирольский гастхаус с выученным еще в Москве зычным унтер-офицерским именем. Он прилеплен к подножию небольшой горы; почва здесь странного красного цвета (вероятно, из-за окислов железа), отчего все цветы имеют необычный оттенок, как будто разглядываешь их на некалиброванном мониторе. В воздухе висит деликатный аромат скотного двора, стыдливые обитатели которого позвякивают бубенцами в кустах; тропинку, характерно извиваясь, перебегает некто куний; на всех лесных перекрестках красуются знаки пешеходных маршрутов: выбрав один из них, быстро выходим к лесному озеру, у которого распределены скамейки для релаксации и таблички, категорически воспрещающие купание и рыбалку; наслаждаясь последним обстоятельством, из-под нависающих кустов кто-то огромный развратно шевелит плавниками. На противоположном берегу виден небольшой деревянный настил, на котором установлено несколько шезлонгов: два из них заняты немолодыми джентльменами, между которыми блаженствует пестрая собачка. На душу, распаленную смрадной и суетной Москвой, впервые за несколько месяцев опускается тишина.
      4. В сторону Венеции выехали чуть не с рассветом: уже третий год подряд мы живем там в одном и том же маленьком отеле, хозяйка которого просит отпустить ее с ресепшена пораньше: в предыдущие годы она еще утруждала себя рассказом о крестинах двоюродного племянника, на которые необходимо успеть, но сейчас на правах старой знакомой ограничивается простой, но настоятельной просьбой. Погода портится на глазах, так что мы не отклоняемся, как собирались, от кратчайшего маршрута, чтобы проехаться знаменитой горной дорогой Grossglokner, а прямо катим к перевалу: по мере подъема в гору температура падает от равнинных 20-ти сразу градусов на пятнадцать; приборная панель автомобиля начинает мерцать тревожной пиктограммой-снежинкой; еще спустя пару километров с неба начинают сыпаться и сами льдистые прототипы, мигом заволакивая все вокруг мреющей влажной мглой. «Беда, барин, буран!» - в июне, на границе Италии! По обочинам снег лежит, уже не скрываясь; на градуснике +2, летняя резина начинает повиливать в поворотах – и мы под струями липкого снега въезжаем в длинную галерею, откуда, уподобившись героям фантастического романа, выкатываемся в сущее благолепие – теплынь, зеленая травка, пасущиеся коровы – и почти прямое шоссе до Венеции.
      5. Италия, за каждым пустяком таящая столетия традиций и слои смыслов, располагает к ритуалам; давно обзавелись ими и мы. На первой же большой заправке, поставив машину под солнцезащитный тент (такая же примета здешнего дорожного пейзажа, как зеленые знаки и полицейский из Lego на предупредительных щитах), рекомендуется и даже предписывается выпить несравненного итальянского кофе; раскатистые perfavore и grazie, не надобившиеся почти год, прочищают глотку перед первым глотком – и долго еще, мчась по неширокой автостраде, путник чувствует плавную горечь сонорных, смешанную с кофейным послевкусием.
      6. Дорога в Венецию представляет из себя в некотором роде квест: даже пользуясь новейшими достижениями навигаторной мысли, трудно с первого раза попасть в ее шебутную каменистую прихожую – свидание со Светлейшей надобно заслужить. Соизмеряя визгливые подсказки навигаторов (для смеха и плюрализма я вдобавок к нашему боевому Garmin'у включил встроенную в Форд прорицательницу, сходу залопотавшую по-русски нарочитым московским говором) с дорожными указателями, я очень аккуратно скатился с автострады, преодолел одну круговую развязку, другую, третью – и, продравшись сквозь строй грузовиков и автобусов, выехал на долгую дамбу, ведущую к городу. Привыкнуть к этому зрелищу невозможно – и в который раз от вида кремово-коричневого города, встающего из зеленых вод, у меня перехватывает дыхание. Сложная логистика Piazzale Roma, не внушающие доверия лица парковщиков, перестук чемоданных колесиков по кривоватой кладке, изысканный прейскурант вапоретто, - и музыка обыденной венецианской жизни: proximafermata… next stop… –Ferrovia! Здешними извилистыми маршрутами ведает, кажется, другая часть мозга, чем в иных городах (соблазнительно предположить, что погребенная в подсознании прарыба отстраняет ненадолго своих сухопутных потомков и берет управление на себя): мне, готовому потеряться в кособоких переулочках между Арбатом и Тверской, где последние восемь лет яхожу еженедельно, ничего не стоит дойти от Сан-Захарии до Сан-Лоренцо, отклоняясь в сторону лишь для того, чтобы мимолетно удостовериться в отсутствии каких бы то ни было изменений. Кстати, это не совсем так: ловя в объектив блаженные городские пейзажи, фотограф то и дело вынужден брезгливо поводить в сторону своим телескопическим зрачком – такое количество подъемных кранов возвышается теперь над Венецией. Приходится выбирать ракурс, с которого они не видны – и, смешавшись с разноязыкой очередью (прямо за нами компатриотка объясняла спутницам, что не может не есть все время), поднимаешься сначала на кампаниллу Сан-Марко, а потом, чтобы помахать рукой собственному призраку, на расположенную напротив (и куда менее популярную) Сан-Джорджо Маджоре. Довольно плотно занимаясь последний год русской венецианой, я пытался придать прогулкам видимость и смысл реального комментария, но в какой-то момент махнул рукой; мысленно нанося на воображаемую карту маршруты прошлых блужданий, мы закрашивали белые участки, не забывая вновь посещать те, так сказать, уголки etc; сама собой сложилась экскурсия по большим соборам Санта-Кроче – и в последнем из них, Сан-Поло, вдруг бросилась в глаза невиданная прежде деталь: на одной из четырнадцати картин Тьеполо, изображающих Крестный путь, между фигурами окружающих Спасителя глумливых зевак вдруг просовывает жалобную морду небольшая пегая собачка; ее полный сочувствия взгляд устремлен на Него, а в уголке глаза набухла готовая скатиться слеза. На следующий день в шесть утра (когда мягкий утренний свет и совершенное безлюдье создают идеальные обстоятельства для фотографических прогулок) мы вышли на Пьяццу, где происходило нечто странное: несколько сотен военнослужащих в синих форменных распашонках аккуратно маршировали, повинуясь отрывистым взлаиваниям господина в белом; маленький барабанный оркестрик молодцевато аккомпанировал. Понаблюдав за происходящим (логика этих боевитых построений требовала, чтобы в качестве апофеоза кого-нибудь повесили между колоннами Прокураций – но обошлось), мы отправились дальше – и уже в самом конце Дорсодуро обнаружили здоровенный пришвартованный военный корабль «Сан-Марко»: очевидно, моряки приносили присягу своему небесному покровителю.
      7. Вообще в этот раз как-то много пришлось обходить и объезжать Венецию окольными путями, по многочисленным ее черным ходам. Догуляв до дальних окрестностей Арсенала (где пучок улиц, имеющих в названии Tana, назван в честь далекого Дона – здесь плели канаты из донской пеньки), решили возвращаться домой не по напрашивающейся набережной, а с фанаберией: обплыв недоступную оконечность. В бронзовых лучах заката полупустой вапоретто плыл вдоль идиллических садов, потом штурмовал волны мелкого залива, а следом начались какие-то, некогда принадлежавшие Арсеналу, заброшенные бараки да лабазы – с выбитыми стеклами, полуруинированные, огражденные грозными, но невразумительными оградами, эти непарадные исподы тянулись и тянулись, пока наш кораблик, немного стесняясь, прыгал по невысоким волнам лагуны. Мелькнуло и заволоклось то ли кладбище, то ли склад вапоретто и запасных остановок: навеки причаленные друг к другу как символ эластичности всех дорог, они колыхались в разымчатой ряби мелководья. Наконец, после следующего поворота, когда по правую руку открылось кирпичное memento mori Сан-Микеле, слева потянулась длиннющая стена с единственной аркой, в которую на наших глазах проскользнула моторка. Вдоль всего забора был устроен пешеходный помост, по которому каждое утро, вероятно, следуют трудовые венецианцы; но был вечер – ступив на его узкие перемычки, мы немного прошлись вдоль стены – в паре метров над мерцающей водой, в виду пустынной Fondamenta Nuove. Кричали чайки, гудел буксир, трудолюбиво влачивший тушу кипрского круизного теплохода; плескалась вода: обычный венецианский акустический вакуум, где вместо автомобильного шума каждый слышит то, что хочет или заслуживает. Такая, грубо говоря, игра лучей гармонично окаймляет прощание с Serenissima, но для полноты этого чувства нужно как Марко Поло плыть в Китай или, как наш бедный современник, возвращаться к одиннадцатимесячной каторге; в нашем же элегическом расставании чуть позвякивали неуместные бубенцы предвкушения, ибо ехали мы отсюда в одно из лучших мест на земле: на средиземноморское побережье Франции.

(продолжение и иллюстрированные приложения следуют)

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Оригинал взят у tok_krupp в Киевантинаучфильм Вот казалось бы. После "российских танков" укропским инфоклоунам очень трудно будет изобрести что-то более смешное и насыщенное ляпами. Но нет предела совершенству. Канал 1+1 показал "задержание сдающихся сепаратистов".  Эту пе ...
Выборы в Донецке прошли. Международные наблюдатели уехали. Обстрелы возобновились с новой силой. Ничего не закончено. И даже не заканчивается. Все только начинается. Главные бои - впереди! Донбасс сам по себе - не такой ценный регион, из-за которого в США и Европе стали бы закрывать гла ...
Великий князь Николай Михайлович 24 января 1919 года в Петрограде большевики расстреляли четырёх великих князей из дома Романовых. Это было сделано в ответ на убийство в Германии вождей германской революции Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Перед этим президиум Чека утвердил ...
Художник Йозеф Лада / Josef Lada Таки да, но...по-своему. Сама видела и даже слышала, как чертей этих вместе с их свитою, друзьями и родственниками прогоняли к их же матери и бабушке ...
... сейчас зашли в зоомагазин. Саньку очень заинтересовал один факт. Рыбки-петушки сидят отдельно. Каждый в своей банке. Санька, конечно, тут же расспросил продавца, в чем дело, и выяснил, что эти рыбки не терпят присутствия друг друга. Саньчес ...