Птичка и радуга. Часть одиннадцатая. Финал.

Птичка и радуга. Финал.

Последующие два дня я почти не помню. Я заболела, лежала в медицинском отсеке в лихорадке и бреду. Как потом объяснил доктор Саймон, это нервное, от перенапряжения. Мне было очень плохо. Все время мерещился Джаспер. Я тянула к нему руки, но другие руки теплые и чуть шершавые сжимали мои пальцы.
— Все будет хорошо, Мурка, — говорил Юлиус, а это был именно он, протирая мой лоб чем-то приятно холодным. — Спи, моя хорошая.
На третий день я пришла в себя, сознание прояснилось, и я, хоть и чувствовала себя ужасно несчастной, одновременно с этим чувствовала голод. Организм мой не смотря ни на что не хотел сдаваться, он хотел жить. Вот так.
Предатель! Это я про Джаспера. Уверена, он с самого начала знал, что не выберется. «Ради меня будь счастлива»! Злые слезы покатились из моих глаз. Ну как он мог! Как он мог так меня бросить!

Командор вошел в медицинский отсек как раз тогда, когда я рыдала навзрыд, вытирая мокрый нос кончиком одеяла. Он держал в руках поднос, на котором стояла чашка с бульоном, и так и заметался по палате, не зная, куда его поставить, чтобы броситься меня утешать. Это вызвало у меня приступ истерического хохота. Я и всхлипывала, и смеялась, не в силах остановиться, пока он не бросил этот глупый поднос на пол и не прижал меня к себе крепко-крепко, как тогда, когда мы в первый раз поцеловались.
— Ну-ну, успокойся, — шептал он, — Все хорошо, все будет хорошо…
Уже потом я узнала, что рассказали команде: Джаспер был объявлен героем, погибшим, спасая наши жизни. Лишь немногие были посвящены в то, что произошло на самом деле. Пандору все-таки объявят в карантин, и больше ни одно судно никогда здесь не приземлиться: Шеман не хотел рисковать.
Итак, экспедицию можно было считать вполне успешной. Погибли, по официальным данным, заявленным в центр, несколько человек: Джаспер Хопер, Бакли Майлс и Марк О'Тул, и те ребята, что в тот день дежурили у шлюза. Все были представлены к ордену мужества посмертно. А Экспрессия отправилась в обратный путь с живыми членами экипажа на борту.
Прошло два дня. Экспрессия совершила прыжок и направилась к Палладису. Командор вызвал меня на разговор в свой кабинет. После того дня, когда он успокаивал меня и обнимал, мы больше не виделись. Я вернулась в свою, теперь такую пустую, каюту. На следующий день занялась своей привычной работой, у нас не было не возможности, ни повода увидеться. И вот теперь он вызывает меня на разговор.
Он сидел за столом, такой официальный, такой далекий. Я, сразу же оробев, села напротив. И хотя он смотрел на меня мягко, но я чувствовала, что между нами преграда. Я ничего не понимала. Ему что, нравиться мучить себя и меня?
— Мария, извини, что приходиться тебя просить, но я вынужден. Я ничего не знаю о том, что произошло на Пандоре, когда вы с …м-м-м… Джаспером покинули шатл. Могу только догадываться. Но мне, как командиру экспедиции, нужно знать все.
— Конечно, — я сжала руки на коленях, понимая, как непросто мне будет снова все вспоминать. Я думала, он протянет руку, чтоб поддержать, но он этого не сделал.
И я рассказала. Все. Стараясь не говорить о своих чувствах, а только лишь излагала факты. Рассказ получился не таким уж длинным, и мне даже удалось сдержать слезы. Но на душе словно лежал камень.
Я вернулась в каюту, легла на койку и уставилась в потолок. Пришло время подвести итоги. Что я имею на сегодняшний момент? Я потеряла лучшего друга. Я влюблена в человека, о чувствах которого на самом деле ничего не знаю. Как дальше жить, я просто не понимала.
Все оставшиеся дни на обратном пути я действовала, как робот. Ела, спала, работала. Я запретила себе чувствовать и думать. Мир потерял все свои краски.
Даже когда шатл приземлился на Альфе, и все мои товарищи, светящиеся от радости, обнимались прощаясь, ни одна искорка света не вспыхнула во мне.
Я взяла сумку и вышла из каюты, даже не оглянувшись.
Командор стоял у шлюзового лифта и прощался со всеми. У него находились теплые слова для каждого члена экипажа. Он и мне пожал руку, наклонился, пытаясь что-то сказать. Но я не подняла глаз, вяло ответила на рукопожатие и поспешила покинуть Экспрессию. Сердце попыталось остановиться, но я сделала три глубоких вдоха, выпрямилась и ушла в сторону вокзала.
И жаркий день, и привычная суета в Космополисе — все казалось каким-то нереальным. Я не могла поверить, что где-то неподалеку есть комнатка в общежитии — мой дом, и я сейчас в нее вернусь. И потечет обычная жизнь, такая же, как прежде. Работа, пустые вечера у телевизора, редкие вылазки в ночной клуб… В груди опять стало горячо, и на этот раз сколько я ни дышала, легче не становилось. Я поняла, что не могу сейчас вернуться домой. Ну никак.
Я немного подумала, включила сотовый и набрала мамин номер.
— А! Солнышко мое! Ты вернулась! Как командировка?
— Чудесно, — выдавила я из себя. — Сейчас я к вам приеду и все расскажу.
— Замечательно! Отправлю папу за тортиком!
— Угу… — сказала я и с силой вдавила пальцем кнопку отбоя на телефоне.
Позже, уже у родителей, я, уставившись в бокал с безнадежно остывшим чаем, рассказала им все, что могла. Конечно, гораздо более безопасную версию. Не знаю даже, что они поняли, кроме того, что мой лучший друг погиб, а еще то, что их дочь безнадежно влюблена в своего командира. Но и этого вполне было достаточно для того, чтобы мне стало легче.
— На кафедру я не вернусь, — подвела я итог.
— Я понимаю, — сказала мама. — А какие вообще планы?
— Не знаю, — честно призналась я.
Спать я собиралась лечь в своей старой детской комнате. Здесь все не сильно изменилось с тех пор, как я была ребенком. Все так же стояли на полках мои книжки, куколки в сарафанах, которые я сама им сшила когда-то, сидели на комоде. Мой старенький компьютер по-прежнему стоял на столе.
— Мам, — крикнула я, — сеть есть?
— Да. Хочешь посидеть?
— Немножко.
Я включила комп, залезла на свою страничку в Подружки. Посмотрела новые фотки Милы. Оказывается, пока я отсутствовала, она не скучала. Несколько фотографий запечатлели ее в ночном клубе, я без энтузиазма перелистывала их, пока не наткнулась на Милу в обнимку с Сержем. Внутри сразу же стало так пусто. Так пусто…
«Не реветь!» — приказала я себе: «Больше ты никогда не будешь реветь!»
Я сидела, уткнувшись взглядом в экран. Идти спать я боялась — боялась остаться наедине со своими мыслями. Я чем еще заняться?
Тут я кое-что вспомнила. У меня же есть банковская карточка. Надо посмотреть, сколько я заработала. Это было очень слабое любопытство, но хоть не совсем пустота.
Я вытащила карточку из сумки, залезла на страничку банка. Веб-камера просканировала сетчатку моего глаза, и я получила доступ к своим счетам. Посмотрела на экран, моргнула и протерла слезящиеся глаза. Потом снова попыталась пересчитать нолики. Ноликов было неприлично много, и как я ни моргала, немыслимая сумма на моем счете никак не хотела меняться.
Не сразу я заметила в правом углу экрана мигающий конвертик. Какое-то сообщение. Кто мне мог его оставить? Не задумываясь, я щелкнула по конвертику, пробежала глазами первую строчку и…
И мир вокруг меня вспыхнул ослепительными красками, полный любви и жизни.
«Привет, Финик! Не удивляйся, и не падай в обморок, прошу тебя. Это лишь письмо из прошлого. Я пишу тебе это, сидя в каюте Бакли, а ты в это время спишь в нашей.
Думаю, ты уже знаешь, что я придумал. Еще я надеюсь, что успел рассказать все о себе. И еще надеюсь, что не очень тебя напугал. Знаешь, я уверен, что попросил у тебя прощения. И может быть даже не один раз. Но ты, конечно, меня не простила и ужасно зла на меня. Поэтому я и в третий раз попрошу у тебя прощения. Прости, Финик. И не злись.
Я до сих пор не могу поверить, что Юлиус задумал сделать это. Взорвать всех. Невозможно. Я не дам ему это сделать. Просто открою завтра шлюз, пока все будут на общем собрании. Это даст мне выиграть время. Потом попрощаюсь с тобой. Поговорю с Юлиусом. И просто уйду. Никто не умрет. Я надеюсь.
Если что-то пойдет не так, и у меня будет слишком мало времени, чтобы сказать тебе… Я не исключаю даже варианта, что мне придется погибнуть. Да. Только, умоляю, не реви, мой мужественный покоритель космоса. Так вот, я хочу тебе сказать: Будь счастлива, пожалуйста, ради меня. И если я все же погиб, то тем более. А то в самом деле, обидно мне будет. И прошу еще об одном: помнишь наш разговор той ночью? Теперь, когда у тебя есть деньги, ты можешь получить любое образование, какое только пожелаешь. Не останавливайся. Иди к своей мечте. Ведь на самом деле, нет ничего невозможного в этом мире! Или ты еще в этом сомневаешься?
Кстати, о деньгах. Не удивляйся. Мне помог «дух корабля». Это я шучу. Дух корабля на самом деле наш друг Бакли. Он талантливый программист, и у него большое будущее, я в этом уверен. Я никогда тебе не говорил, но ведь это из-за меня он оказался на Экспрессии. Я нашел его на Альфе, когда мне нужны были липовые документы, ведь сама понимаешь, у меня не было никаких. Помню наш разговор в космопорту. Он был очень удивлен моим желанием вызваться добровольцем. Спрашивал, зачем мне это нужно. Пришлось наврать (о, как чудесно это у меня теперь получается!) о том, что хочется чего-то большего, о том, что любой человек, даже совершенно непримечательный на первый взгляд, может изменить ход истории. Я талантливый врун, правда? И он теперь тоже на шатле. Он, конечно, думает, что я просто мальчишка, у которого неприятности с законом. Но, так или иначе, молчит.
Я снова попросил его помочь мне, и Бакли написал, как он выразился «программульку», маленький вирус, который внедрился в «мозг» нашего корабля, и как только Экспрессия окажется на Альфе, программулька эта выйдет в сеть, переведет деньги с моего счета на твой, а заодно отправит это сообщение. Которое я уже больше получаса набираю двумя пальцами. Видишь, на какие мученья я иду ради тебя, птенчик! Шутка, шутка! Не реветь!
Мне деньги не нужны, а ты их честно заработала.
Наверное, я уже все сказал, что хотел. Кроме одного! Если ты еще переживаешь по поводу Юлиуса. Не переживай! Он тебя очень любит. Я точно знаю, что говорю. Но пока он твой командир, он будет пытаться это скрыть ценой титанических усилий. Это всё его гиперответственность. Если он вдруг поддастся чувствам и обнимет тебя, но потом будет считать себя чуть ли не предателем рода человеческого. Смешные вы все-таки люди. Иногда делаете важным то, что не имеет цены. И не замечаете того, что бесценно.
Бакли дрыхнет рядом на койке. Устал дожидаться, пока я закончу писать.
Сейчас я вернусь к тебе, мой теплый маленький птенчик, обниму и согрею. И буду чувствовать, как бьется твое сердце. И оно будет биться еще долго-долго, я тебе обещаю.
Как там принято у людей заканчивать письма? Юлиус рассказывал мне. Кажется, надо написать: «Целую. Твой Джаспер». Но мы, жуткие чудовища, не столь сентиментальны. И я буду верен себе. Кусаю тебя за носик. Твой Джаспер.»
Я перечитывала письмо снова и снова. Слезы катились по лицу, но это больше не были слезы отчаянья. Словно разжалась холодная рука, сжимающая мне сердце.
Некоторое время спустя я смогла немного успокоиться, вытерла глаза и решила пробраться на кухню, попить чаю, в горле пересохло.
На кухне, тихонько, как мышки, сидели родители, так что я даже испугалась: свет был приглушен, и я совсем не ожидала застать их там. При виде меня они замолчали и посмотрели виновато. Все ясно, строят заговор по спасению дочери от депрессии. Я села напротив, на свободный стул.
— Дорогие родители, — сказала я, — не волнуйтесь за меня, пожалуйста. У меня все будет хорошо. Я теперь знаю, чем буду заниматься дальше.
— Чем же, моя хорошая? — спросила мама осторожно, видимо предчувствуя ответ с подвохом.
— Я хочу поступить в Звездную Академию. Буду астронавигатором. Девушек — космических офицеров не бывает. Девушки — астронавигаторы тоже редкость, но я буду одной их них.
— А ты уверена? — еще более осторожно спросил папа. — С физикой и математикой у тебя всегда было не очень.
— Да. Я знаю, — мужественно созналась я. — Но за год я успею подготовиться. Буду заниматься с лучшими репетиторами. Деньги у меня есть.
Мама с папой переглянулись. На их лицах ясно читались их мысли, примерно такие: «У нее не получиться. Только лишние переживания. Это не ее. Надо ее отговорить».
Я видела это так ясно, словно они мне сейчас сами это говорили. Впрочем, папа даже уже открыл рот, чтобы начать меня разубеждать. Но я его опередила:
— Знаете, дорогие мои родители. Мой друг сказал, что нет ничего невозможного в этом мире. И знаете, я, в свете некоторых событий, склонна ему верить. Я твердо решила поступить в Звездную Академию, и я туда поступлю.
И я встала, собираясь пойти в свою комнату, чтобы больше не дать им возможности меня отговорить.
В эту секунду в домофон позвонили.
— Кто это так поздно? — удивилась мама.
— Не так уж и поздно, только восемь часов вечера. — возразила я на автомате, а в голове тоже кружилась мысль, кто же это может быть.
Папа пошел отвечать, а мы следом за ним.
— Кто там?
— Меня зовут Юлиус Шеман. Мария у вас? Я хотел бы с ней поговорить. И с вами, конечно.
Папа, выслушивая за ужином мои страдания, нахмурившись, смотрел в одну точку. Он ничем не мог мне помочь. Сейчас же я увидела, как он неосознанно распрямил плечи, и даже голос у него стал увереннее.
— Ну что же, заходи, — сказал он, выразительно глядя на нас с мамой, мол, не выгонять же человека, приехавшего в такую даль.
— Ой! — сказала мама. — Я же в халате.
И убежала переодеваться. Я тоже пошла к себе, сняла пижаму, в которую успела переодеться, натянула старенькие бриджи, мятую футболку. Мне было все равно. Что он может мне сказать?
Когда я выходила из комнаты, я как раз застала его, входящим в дверь. Он был совсем на себя не похож. Форму сменила гражданка, непривычно было видеть его в рубашке с геометрическими узорами и светлых брюках. Еще он подстригся. В руках Юлиус держал бутылку вина и букет цветов. Я даже притормозила от неожиданности. Он встретился со мной взглядом, и я поняла, что он очень волнуется.
Так бы мы и стояли, глядя друг на друга, но тут мама выплыла из комнаты, в легком платье, благоухая духами, и взяла все в свои руки.
— Здравствуйте, Юлиус, — сказала мама, утонченным жестом хозяйки направляя его в гостиную. — Я много о вас слышала.
В гостиной, пока мама с Юлиусом вели светскую беседу, я напряженно думала о том, зачем он пришел. И в конце концов не выдержала.
— Командор, Шеман, разрешите обратиться, — сказала я, вложив в эту фразу все свое ехидство, я была очень на него обижена, — о чем вы хотели поговорить с юнгой? Какие-то незаконченные дела?
Юлиус посмотрел так, словно я его ударила, и мне тут же стало нестерпимо стыдно. Но зачем он приехал? Продолжать мучить меня?
— Ты больше не юнга, Мария. А я не твой командир.
— И?!
Пауза затянулась, ни он, ни я не могли первыми преодолеть молчание. Родители переглянулись поверх наших голов и поспешили оставить нас наедине. Но стены давили на меня, и даже как будто не хватало воздуха.
— Пойдем прогуляемся, — коротко сказала я, устремляясь к выходу. Сдернула с вешалки ветровку: лето заканчивалось, и вечер был уже по-осеннему прохладен.
Наверху, на крыше многоуровнего улья, в котором жили родители, был разбит небольшой сквер, очень уютный. Так что жителем верхнего яруса не нужно было тратить несколько часов на поездку в скайнлайне, чтобы насладиться природой. Здесь был даже небольшой пруд, окруженный деревцами, скамейки рядом с ним. В этот поздний час, а уже почти стемнело, в сквере почти никого не было. Только несколько ребятишек под бдительными взглядами двух мам и двух кибернянь с радостными криками катались с горок. Да неподалеку, на скамеечке, сидела пожилая пара, молча глядя на воду пруда, пожимая друг другу руки.
Я выбрала скамейку в укромном уголке, под старой ивой. Еще одно дерево с Земли. Ее ветки склонялись над скамейкой, укрывая ее от посторонних глаз. Я взобралась с ногами, укрыв их курткой. Юлиус сел рядом. Мы молчали, глядя сквозь опущенные ветви на небо. Звезды были такими яркими, что даже огоньки челноков скайлайна не могли притушить их сияния.
Вселенная, безграничная и вечная, смотрела на нас миллионами своих глаз.
— Он был лучше нас всех, — тихо сказала я. — Поверил твоим сказкам. Откуда ему было знать, что люди не такие. Друзья предают. Любимые забывают. А он был верен до конца.
Я посмотрела на Юлиуса.
— Но может быть, человечеству повезло. И самому кошмарному чудовищу встретился человек, который тоже был честен. И знал, что сострадание и любовь не просто слова в нашем языке. Ты такой, Юлиус. Поэтому, наверное, я и люблю тебя так сильно.
Юлиус, сидевший с опущенной головой, вздрогнул и посмотрел на меня.
— Любишь? — повторил он вслед за мной, словно не поверив в то, что услышал. — Все еще?
Я улыбнулась печально.
— Вопрос в том, любишь ли ты меня?
Юлиус притянул меня к себе, обнял, уткнувшись носом в затылок, я чувствовала его теплое дыхание.
— Человечеству повезло с тобой, — сказал он. — И мне никогда не разгадать этой тайны. Их победила одна маленькая хрупкая девчонка. Пандора заражена вирусом. Вирусом любви и человечности. А от этой болезни спасения нет. Мы ведь никогда не вылечимся, да?
Я запрокинула голову, он поцеловал меня в лоб.
— Да, — подтвердила я.
И больше ничего не нужно было говорить, так как все было понятно без слов...