Психиатрия, любовь моя!
impressionante — 15.02.2018 — Медицина В прошлый раз я пообещала написать, в каком положении сейчас пребывает арт-терапия, как я считаю, прямо-таки созданная для развития эмоций.Но тут получила рекордное количество писем в личку с просьбами написать что-нибудь о моей работе в психиатрической больнице. По такому случаю, решила опубликовать рассказы из цикла «Психиатрия, любовь моя!»
Десять лет я проработала в дневном стационаре 13-й психиатрической больницы.
Я проводила занятия по методу АртСинтезТерапии с пациентами, находящимися на второй группе инвалидности по шизофрении.
Об уникальных результатах наших занятий можно прочитать здесь (к сожалению, это будет понятно только врачам-психиатрам, так как написано специфическим языком).
Зато рассказы написаны просто и красиво. В сети публикуются впервые.
Сто лет назад психиатрическую больницу называли «Дом скорби». На самом деле нет там ни скорби, ни радости, ни желаний. Психические заболевания тем и страшны, что умирают чувства. Я прихожу их возрождать.
Я бы раньше ужасно расстроилась, но меня спасает многолетний опыт. Ну а дальше я их возбуждала, пробуждала, искала точки включения... И под конец чудовищными усилиями слегка раскочегарила.
После занятий от усталости хотелось плакать. По дороге домой почти засыпала за рулем...
У людей в психиатрической больнице есть то, о чем многие подсознательно мечтают – право на безделье. А мне нужно, чтоб им это «право» встало поперек горла. Чтобы они захотели вновь жить, а не существовать.
До сих пор для меня загадка, почему одни выбираются, а другие так и остаются в этом бесконечном сне без снов.
Хотя у меня есть одна мысль: слово «выбирается» однокоренное со словом «выбор». Может, в этом все дело?
Когда я стала ощущать тугое тепло распускающегося в груди счастья? Может быть, во время уже совсем живых и даже оригинальных ассоциаций? Или когда к Ольге подскочили двое наших пациентов и пригласили ее на польку? Или когда я, затаив дыхание, снимала на камеру театральные этюды? Они были столь хороши и свободны, что я забыла, и что это больница, и что это психотерапия, и что это наши пациенты. Судя по лицам, и они забыли...
После занятия мы с Ольгой обнимались и плясали качучу в коридоре дневного стационара. А потом я ехала домой по МКАДу, и на всем белом свете было Счастье. Роскошное, бархатное, сверкающее бриллиантами и радугой во все небо, полновесное, сочное, острое и густое счастье…
И я была гений и автор потрясающей методики, и я всех любила, и меня все любили, это было понятно, потому что все водители на МКАДе были удивительно милы и вежливы.
Ночью мне приснилось, что мне пять лет и я танцую босиком на лугу. Луг был мокрый от росы и весь в цветах. И всходило солнце…
А мне от всего этого становится тошно. Потому что за 10 лет работы в психиатрической больнице я наелась этого до отвала. Это нечестная, невкусная еда из протухших продуктов. В подобных пылких благодарностях всегда ощущается привкус вранья.
Чтобы не отравиться, я в лоб задаю простые вопросы, после которых пылкие благодарности стихают.
Как можно было не увидеть того, что видно всем окружающим: у человека, которого ты называешь близким и любимым, серьезные проблемы с миром, с людьми, с собой?
Как можно было запустить эти проблемы до такой степени, что вряд ли теперь кто сможет кардинально помочь…
Что это? Животное охранение своего спокойствия?
Не верю, что подобная молитва угодна Богу...
А я помню ее живые глаза и милую улыбку. Ужасно!
На последнем занятии уходящего года он выложил на палитру очень много цветов.
Он рисовал стоя – чтобы видеть картину в целом.
Он думал, что хочет выбрать из этого многоцветья, и рука его со шпателем металась и замирала над палитрой.
Время от времени он всхрапывал, как лошадь, потому что от мозговых усилий забывал дышать.
Результат? Три больших портрета цветов: тюльпан, колокольчик, роза. Ярко, красочно, мощно, свободно.
А я, во время этого действа не смела дышать. Дело в том, что наша «игра с красками», которую мы называем гордым именем живопись, на изменения психического состояния реагирует первая. И в ту, и в другую сторону. Малоцветная живопись, да еще кусками – это плохо. А собранная, с оттенками и нюансами картина свидетельствует о начавшемся оживлении психики.
Я теперь понимаю, что имел в виду Паганини, когда утверждал: «Твой Бог говорит с тобой игрой твоего инструмента».
Стараюсь относиться к этому философски.
Много и других возмущенных писем, из которых я поняла, что люди нарисовали себе душераздирающую картину, как жаждущих выбраться из болезни пациентов лишают этой возможности…
Думаете, у нас очередь на группы АСТ? Фигушки! Каждые раз мы уговариваем наших пациентов пойти в бесплатную для них группу...
Дело в том, что психическое заболевание обостряет инфантильные черты. Поэтому у большинства – куча претензий ко всем и высокомерие выше крыши, и знаменитое право на безделье.
В психиатрической больнице все как в жизни, только ярче, откровеннее. Инфантилизм − так до крайности, неблагодарность − так совсем черная, с втыканием ножа в спину и докладной начальству.
На самом деле больничные группы – это самый большой парадокс в моей жизни. Десять лет мы творим никому не нужные чудеса. Не нужные ни государству, ни большому психиатрическому начальству, ни самим больным, ни их родственникам.
В общем, работа в больнице, как всякая работа на Вселенную − абсурдна, бессмысленна и неблагодарна.
Почитаю за счастье, что работающую ныне группу дают довести до конца.
У нас получилось, потому что за полгода работы мы ценность жизни чуть-чуть смогли ощутить. Смею в это верить, иначе не было бы таких интонаций. И лиц. И глаз…
Последняя группа была подарком. На живописи было − за уши не оторвать. Мы охотились за оттенками и нюансами, и если нам удавалось кого-нибудь из них поймать и приручить, это немедленно отражалось в лицах. Как будто отсвет костра начинал перебегать по застывшим чертам.
А театр? Мы придумываем этюды вместе, хохоча и перебивая друг друга. И теперь, через год работы, они импровизируют легко и свободно, они ловят глаза и интонации друг друга, они по ходу дела меняют сюжет… И к концу занятия как будто сдирается приросшая к душе, вросшая в душу корка болезни.
«Как ощущения?» − спрашиваю я после занятия. И мне отвечают: «Как будто радуга в груди».
А потом самолюбие отступило. Интерес перерос в нечто большее – в любовь, негромкую, неяркую, безвозмездную.
Любовь привела с собой смысл.
Смысл указал дорогу к назначению.
Все так озабочены найти это пресловутое Назначение, и мало кто догадывается, что назначаем-то мы себя сами...
В чем состоит моя работа? Я пытаюсь превращать камни в птиц. Думаете, камни мечтают об этом? Отнюдь! Слишком давно они пребывают в сером, вязком пространстве вечного покоя. Мы стремимся пробудить их от темной дремоты, вдохнуть в них желание желаний.
Иногда получается... Это «иногда» − настоящее чудо.
Впрочем, все наши регулярные чудеса не принесли мне ни славы, ни богатства. Зато мне позволено было узнать, какое это счастье, когда сплетаются Могу и Умею.
Сажусь в машину, включаю радио. В тишину больничного двора врывается Сasta Diva – это ария-заклинание жрицы Нормы из оперы Беллини. Дивный женский голос переливается страстью и нежностью. Он взлетает над обыденностью и суетой, над искушением тараканьих бегов, над радостями мышиной возни… Он рассказывает о том, что в этом мире есть другое измерение. В нем единица и точка отсчета – Чудо, и камни там могут превращаться в птиц... Мне было позволено к этому прикоснуться.
Отчего именно эта музыка в моей памяти связывается с работой в психиатрической больнице? Если, конечно, работой можно назвать таинство…
Люда приветлива и доброжелательна. Деликатна. На наших занятиях большинство заданий не понимает, но ее отдушиной оказалась живопись. Рисует она с наслаждением и весьма успешно. В ее живописи нет ничего страшного или вычурного, чего обычно ждут от психически больных. Скорее, это открыточная, формальная живопись.
Люда проходит один круг занятий, и я и лечащий врач отмечаем, что она становится немного живее.
В августе Люда звонит мне и просится на повторный курс. Наступает время занятий, и я не узнаю ее. Механические движения – как у заведенной игрушки, лицо – как деревянная маска. Я звоню лечащему врачу. Тут-то все и проясняется: буквально на днях Люда узнала, что дочь сдает ее в интернат для психохроников.
Я пытаюсь поговорить с Людой. Говорю ей, что люди могут жить везде: в тюрьме, в концлагере – и не просто выживать, а жить. Надо быть полезной – внушаю я ей – и тебя будут уважать, даже любить. Я говорю эти прописные истины, но в душе у меня нарастает тоска. Странная мне выпала задача: подготовить человека к тому, что в обыденной жизни считается страшнее, чем тюрьма и концлагерь, вместе взятые. Интернат для психохроников. В тюрьме, лагере, доме престарелых можно найти кого-то, с кем интересно общаться и даже дружить. Тяжелобольные психически люди очень одиноки. Им трудно найти контакт даже со здоровыми людьми, а тем более друг с другом. Похороненные заживо.
С этого момента я строю занятия с конкретной целью – адаптировать Люду к ее будущему месту проживания. Точнее, доживания.
Проходит несколько занятий, и Люда начинает «просыпаться». Лечащий врач говорит, что Люда становится в отделении очень активной. Формулу «будь полезной, и к тебе будут хорошо относиться» она услышала и усвоила. Она рвется помогать везде, где только можно. Она старшая по кухне, рьяно моет полы во всем отделении, налаживает среди больных дежурство. «Я бы ее выписала домой хоть сегодня, − говорит лечащий врач. − Она не только может ухаживать за собой, но она способна взять на себя все домашнее хозяйство. Или я бы ее при больнице оставила, – продолжает врач. – Она для отделения прямо подарок». Но мы обе понимаем, что выписывать ее некуда: родные сожрут, а при больнице оставить никто не позволит.
В тот период времени меня больше всего радовали и вдохновляли ее ассоциации: мак среди колосьев, васильков и ромашек… Жеребенок, бегущий по полю навстречу рассвету… Наши упражнения в ассоциациях точно передают состояние человека, его мироощущение. Люда была в хорошем состоянии.
Я поняла, что с задачей справилась, что Люда к интернату готова. Если она и там будет столь же активно помогать, ее на руках носить будут. Такая помощь оценивается медперсоналом очень высоко. Люда будет там на особом положении, медперсонал ее будет подкармливать вкусненьким, а на праздники дарить ей краски, чтобы она могла рисовать.
…При входе в отделение меня встретила медсестра Ирочка: «А вам подарок в ординаторской». Открываю дверь − на столе в вазе большой букет осенних листьев. Листья тщательно подобраны один к одному, как бусинки в ожерелье. В основном листья чистых тонов, без примеси: желтый, красный, оранжевый, темно-бордовый, три или четыре сложной раскраски. За счет этого подбора букет горит даже без солнца. «Она просила передать, что будет рисовать», – тихо, как будто боясь разбудить спящего, сказала медсестра. Оказывается, все это время она стояла рядом и, как и я, завороженно смотрела на листья.
Старая, одинокая, безумная − как король Лир, Люда, в отличие от короля, никого не проклинала и ни на кого не жаловалась. Люда, у которой не было ничего – ни денег, ни жилья, ни родных, нашла способ выразить мне свою благодарность и любовь. Без лишних слов.
Простой, прекрасный, по-детски правильный мир.
Мир, в котором зеленая трава и голубое небо так же естественны, как сострадание и любовь.
Мир, о котором мы все − такие сложные − в глубине души мечтаем и тоскуем…
|
</> |
Психиатрия, любовь моя!
Оставить комментарий
Популярные посты:
Крым.Реалии | Карательная психиатрия для неугодных: как в Узбекистане борются с инакомыслящими Крым.Реалии В последние годы в Крыму возрождается практика карательной психиатрии – российские силовики используют ее как один из способов борьбы с инакомыслием и репрессий против крымских татар. Карательную психиатрию применяют и в Узбекистане, говорит журналист Джамшид ... |
the-village | Чем грозят новые правила психиатрической госпитализации the-village При этом в пояснительной записке к законопроекту авторы аргументируют необходимость изменений проблемой распространения туберкулеза в России (поправки в КАС затрагивают и туберкулезные диспансеры). Аналогичных обоснований для психиатрических заболеваний они не ... Карательная психиатрия возвращается Прокурорам дали право поставить диагноз в суде |