ПРОБЕЖКА

Лето, июль, суббота, утро.

Ваня спал богатырским сном, но утро уже ласкало солнечным лучом краешек уха, щекотало шею, пробираясь к лицу спящего. День обещал быть жарким.

Кот, по имени Сапер, терпеливо ждал пробуждения хозяина. Коту всегда удавалось безошибочно поймать то мгновение, когда Ваня досматривал последние картинки сна. Опп! Сапер запрыгнул на хозяйскую грудь, и с нежной настойчивостью принялся ее месить.

Мужчина проснулся. Всем доброе утро!

Принял душ, почистил зубы. В субботу можно не бриться.

Включил кофеварку, отмерил порцию еды коту. Мельком взглянул на часы. И, как ошпаренный, выскочил во двор, прихватив пакет с мусором. Его ожидала утренняя пробежка с соседом Пашей.

Издалека услышал вопль соседа:

- Все пропало! Она уходит!

- Эй, кто уходит?- Иван оглянулся вокруг.

- Уходит моя Жизнь. – Вид у Паши был обескураженный. - Ей сегодня исполняется сороковник.

- А-а, стало быть, ты именинник? Поздравляю! А шумишь чего?

- Все лучшее осталось позади. Позади, понимаешь? Рубеж! Рубикон!

Ваня выбросил мусор в бак, подошел к Пашке, хлопнул по плечу:

-А ну-ка, посмотри на меня! Ха! Неплохо выглядит твоя Жизнь, прямо скажем.

-Угу…Сорок лет - счастья нет, и не будет…

- Ты еще про кризис среднего возраста скажи…

Они бежали по аллее парка – крепкие, спортивные; дыхание не сбивалось, пульс не частил. На обратном пути остановились передохнуть под старым дубом.

- Давай посидим. Под дубом хорошо, он мозги от мусора прочищает, - Ваня прижался к дереву, распластав руки. Охватить этот дуб могли четверо, никак не меньше.

-Мы с тобой ровесники, выросли в одном дворе, а поговорить по душам никак не получалось, - тихо сказал сосед.

-Верно. Пора исправить упущение, - согласился Иван.

Они сели на траву, прислонившись к дереву; повеяло прохладой, запахом трав. Для разгоряченных бегом тел лучше не придумаешь. Иван снял кроссовки,- пусть ноги отдохнут.

- Ты сколько раз был женат? – спросил Пашу. Они не виделись лет двадцать, с тех пор, как Ваня ушел из дома на свои хлеба. Лишь недавно вернулся в опустевшую квартиру, родители оставили в наследство, переехав жить за город.

-Один раз. - Паша пожевал травинку, выплюнул. - Подумываю снова жениться. Не могу жить один. Я, ведь, по жизни подкаблучник.

- Фью, - присвистнул от удивления Ваня. - И это говорит Пашка - задира? Кто больше всех дрался во дворе?

- Да когда это было! - четверть века назад, - махнул рукой сосед.

- Метаморфоза, однако. С чего бы?

- Э, есть тут одна тонкость, - наморщил лоб Паша. – Мудрецы говорят, что каждый мужчина хочет по жизни двух вещей. Угадай, каких?

- Денег и секса! – убежденно сказал Иван.

- Мимо… Он хочет опасностей и игры! А женщина и есть опасная игрушка…Ты ее полюбил, женился, ну, вроде как приобрел, а дальше что? Как ее сохранить, удержать? Как строить семейные отношения?

- Семейные отношения основаны на главенстве мужчины. Без альтернативы. Я, например, никогда подкаблучником не был, и не стану.

Паша улыбнулся: слово «подкаблучник» для мужика страшней ночного кошмара.

Иван хотел продолжить тираду, но, замолк. У Паши была такая красивая, открытая улыбка, что спорить перехотелось.

- Чего улыбаешься? – спросил Иван, и невольно сам улыбнулся. Заразительно, однако.

- Вань, а сколько у тебя было браков? – спросил Паша.

- Три.

Паша удивленно поднял брови.

- Ну и что? Жизнь-то не заканчивается в сорок лет. Женюсь, если захочу, - равнодушно сказал Иван.

- Само собой, женишься. Мужик ты видный.

Помолчали.

- Разводы, небось, из-за скандалов произошли? - продолжил разговор Паша.

Иван пожал плечами.

- Черт его знает… Разлюбил, наверное. Но ты прав, и скандалить приходилось, и врать, и из дому сбегать. Хотя женился каждый раз по любви.

Он поежился от воспоминаний, сгорбился и угрюмо уставился на пень, заросший мхом.

- А я со своей пятнадцать лет прожил. - Паша снял муравья, ползущего по майке. – Умна была, мила мне. И жили хорошо. Я всегда с ней соглашался, потому ни слез, ни ругани в доме не было. Но поступал я так, как считал нужным. Спустя время, жена дала мне кличку: «король компромиссов». Легко нам было жить, уютно…

- Так чего развелся? – перебил Иван.

- Согрешил я, сам виноват. Любовниц у меня, отродясь, не было, а тут - черт попутал. Замутилась одна история, да еще с замужней. Никак разорвать с ней не получалось, будто зельем каким опоила. Вроде уже и страсть прошла, а не отпускает. Не поверишь, к бабке ездил, которая приворот снимает, вот до чего дошел…

- Помогло? – перебил Иван, который сам иногда ездил к психологу на беседу. Что бабки, что психолог – одного поля ягоды. Хотя…

- Помогло. Да только опоздал я, жена уже была в курсе дела. Сказала мне «на двух стульях не усидишь, решай». Я говорю – все, порвал с той. Но жена не верит. Мне, конечно, обидно стало. А потом…

- Ушел-таки от жены?

-Она от меня ушла. Сказала, что одна пока поживет, да так и не вернулась.

- Замуж вышла?

- Нет. – Он промокнул майкой пот на лбу. - Все правильно жена сделала. Любовь из нашего дома ушла. Вместо нее обида поселилась, недоверие. Чего уж тут…

Иван понимающе кивнул.

Помолчали. С женским вопросом все было ясно.

- А как работа? Ты, вроде, физикой занимался? – спросил Иван.

- Ею, родимой, - Паша глубоко вздохнул. - Одно время в институте работы было с гулькин нос. Все проекты остановлены, думали, хана. Кто-то с тоски к бутылке пристрастился. Когда бомж пьет – понятно, но когда светило-профессор…Тяжко было смотреть.

Однако пришло время, стали нам темы подкидывать, деньжатами снабжать. Завлаб спецов давай собирать, возвращать обратно. Многие вернулись, убедились - проекты солидные. Сейчас все нормально, не жалуюсь. А ты как?

- По-разному. Были времена, когда мастерская картинами была забита доверху. Не продавались мои картины. Разве что изредка. И вдруг – пошло. На вернисаже кое-что купили. Потом – еще. Сейчас уже могу отказаться от клиента, если работы много. Ты мои картины видел?

- Ха! С детства помню твою мазанину, - Паша едва увернулся от щелбана. И отодвинувшись: – В Дом художника забегаю, да. Буфет там классный, и недорого, - ай-яй- не бей!

-Пошел ты…, - Иван обиженно нахмурил лицо.

-Вань, я в картинах профан, - оправдывался Паша.

Иван сердито молчал.

- Ну, если честно, есть у меня любимая картина, - посерьезнел сосед. - Хочешь знать, какая?-

- Ну?

- Портрет Лёшика. – Паша смущенно отвернулся, он всегда стеснялся делать комплименты.

-Помнишь, ты во дворе его рисовал, в мае это было, все деревья в цвету стояли. И слепой Лёшик на портрете, что волшебник. Будто сам деревья в праздничный наряд одел. И лицо такое …на всю жизнь запомнишь.

- Помню, - кивнул Иван, и с глубокой печалью: - Умер наш Лёшик. Нет его больше.

Но Паша продолжал вспоминать:

- А помнишь, как бабушка на выходные дни приводила Лёшика с Конотопской? Ну, там, где интернат для слабовидящих. И сколько историй нам Лёшик рассказывал, вот уж был выдумщик. И всегда у него счастливым концом завершалось. Мы ему верили.

- Да, было, - Иван все помнил. И сад, и немигающие глаза Лёшика, и ребят, которые, затаив дыхание, глазели на мольберт, где, словно по волшебству, возникал портрет слепого пацана из их двора. Помнится, Пашка-драчун, чуть не разревелся, увидев этот портрет. Чуткая душа у парня.

- Портрет у тебя, Паша? – догадался он.  

- Да, бабушка перед смертью картину мне отдала. Завещала не забывать Лёшика.

- Понятно…

Шумели кроны деревьев, щебетали птицы, в небе парил ястреб. Художник вспомнил, что в Древнем Египте ястреб считался символом души.

- Я тебя на Конотопской видел, - прервал молчание Паша. – Заходишь в интернат?

- Иногда. – Иван уже ничему не удивлялся. Пашка о нем многое, видать, знал.

- Я к тому, что тоже там бываю, - как бы оправдываясь, сказал Паша.

- Официально бываешь? Или частным образом?

- Полуофициально. Иногда премия кафедре перепадает, не такие деньги чтоб…Так мы бумагу пишем, что от коллектива в дар интернату. А в прошлый раз прямиком с дачи пару мешков помидоров-огурцов привез, детям в удовольствие. А ты как?

- Тоже продуктами. Директрисса проверок боится, денег не принимает. А еда, она и есть еда. Недавно изменил правилу, обувки пар двадцать купил. Продал картину, иду по улице, на витрины глазею, деньги карман жгут. А в витрине кроссовки, разных размеров. Вот я и …

- Правильно сделал. Обувь всегда детям нужна.

- Да, своих нет, а чужих детей не бывает. – Подвел итог Иван. – Пойдем, что ли?

Поднялись. Размяли затекшие ноги. Постучали по стволу дуба – спасибо за приют.

Возвращались домой неспеша, посвистывая. Этот разговор сблизил, будто и не прошло четверть века с той поры, как расстались дворовые пацаны, и каждый пошел своей дорогой.    

- Слышь, когда-то мой дед говорил, что предназначенье мужчины в четырех ипостасях, - сказал Иван, задрав голову, рассматривая летающего в небе ястреба. Тот кружил над их головами.

- Погляди на красавца, - указал рукой вверх. - Царская птица. Хищник.

- На власть, наверное, дед намекал, - предположил Пашка, взглядом провожая птицу.  

- Нет, друг. Власть он женщинам отдавал, говорил,- они мудрее.

- Каковы же ипостаси мужчины?

- Художник. Ученый. Воин. Святой.

Паша почесал затылок.

- Значит, мы с тобой не промахнулись?

-Кто его знает? – может, и промахнулись. – Художник-то я неплохой. Но не гений. И у тебя больших открытий не наблюдается, ты ученый, известный в узких кругах. Я прав?

- Похоже, да. Большая слава нам не грозит.

- Да черт с ней, со славой, ты глянь! – ястреб стрелой летел вниз.

-Этот не промахнется! - закричали оба.

Эх, забыл дед главную мужскую ипостась назвать. Имя ей – Охотник!