Прекрасное из книги Роберта Бэра (3)
bravo055 — 15.11.2024С моим новым шефом, Джоном ХХХХХ, все начиналось достаточно хорошо, но вскоре я понял, что он не Дикий Билл. Невысокий мужчина, страдавший от нервного тика, Джон каждый день, включая выходные, надевал в офис тщательно отглаженный костюм и пару начищенных до блеска модельных туфлей. Я мог бы смириться с тем, что он одевается как сотрудник дипломатической службы, но только не с тем, что у него присутствует соответствующее бухгалтерское мышление в отношении шпионажа. Джон отказывался рисковать; он считал, что самое худшее, что может постигнуть оперативника, — это быть пойманным при попытке вербовки агента.
Вместо того чтобы беспокоиться о разведке, Джон беспокоился о соблюдении сроков сдачи документов в штаб-квартиру. Когда из Лэнгли приходил запрос на какой-нибудь несущественный отчет о проделанной работе, Джон бросал все дела, чтобы подготовить его на неделю раньше, чем любая другая резидентура на Ближнем Востоке. Его бесило, когда я сдавал отчеты с опозданием, хотя резидентура неизменно была должна мне деньги. Стало ясно, что мы движемся к размолвке. Она произошла, когда я попытался установить «жучок» на конспиративной квартире террористов.
На первом курсе арабского языка в Вашингтоне я подружился с молодым палестинским студентом, который понятия не имел, что я работаю на ЦРУ. Он помогал мне с арабским, а я ему — с английским. Мы вместе посещали бары Джорджтауна, где он познакомил меня с арабской кухней. Но что скрепило нашу дружбу, так это то, что я помог ему отшлифовать эссе, которое выиграло для него грант на обучение в аспирантуре. Когда пришло время мне уезжать, он отозвал меня в сторону и сказал, что в городе, куда я направляюсь, живет его брат. Я назову его Халид. Он дал мне адрес и телефон Халида, загадочно добавив, что его брат поможет мне с любыми проблемами безопасности, которые у меня могут возникнуть.
Вскоре после приезда я позвонил Халиду, и он сразу же согласился встретиться. Оказалось, что этот парень был членом палестинской террористической группировки. Мы оба знали, что он лишится скальпа, если его поймают с сотрудником ЦРУ, но Халид пошел на риск, потому что так ему сказал брат. Это был один из моих первых уроков того, как устроен Ближний Восток: вы не вербуете отдельного человека, вы вербуете семьи, кланы и племена.
Однажды поздно вечером, когда мы ехали по городу — к тому времени мы перевели наши встречи на тайную основу, — Халид был странно молчалив, хотя и ухмылялся от уха до уха. Наконец, не в силах больше сдерживаться, он рассказал новость. Он только что узнал о секретном офисе Абу Нидала и считает, что там планируются террористические операции.
Халид радовался не зря. Абу Нидал был на вершине хит-парада ЦРУ. Хладнокровный убийца, он пытался убить израильского посла в Лондоне, спровоцировал Израиль на вторжение в Ливан 6-го июня 1982 года и едва не втянул в войну весь Ближний Восток. Мы знали, что если представится такая возможность, он попытается сделать это снова.
Когда я выпустил Халида из машины, он передал мне адрес офиса Абу-Нидала. Не сказав Джону ни слова, я проверил адрес на следующий день, прогулявшись по окрестностям. Хотя это был обычный трехэтажный жилой дом, типовой для этой части города, в неосвещенном вестибюле здания, едва заметном с улицы, стоял охранник с автоматом. Поскольку ничто не указывало на то, что здание является правительственным учреждением, что объясняло бы присутствие охранника, я решил, что шансы на то, что это именно то, о чем говорил Халид, довольно велики.
К офису Абу Нидаля стена в стену примыкали два соседних здания. Если бы удалось получить доступ в один из этих домов, вам пришлось бы просто просверлить отверстие в стене заглушенной дрелью и вставить микрофон. Если не просверливать до конца, то операция не составит труда. В крайнем случае мы могли бы прослушивать стену прямо через акселерометр или контактный микрофон — примерно так же, как если бы мы приложили к стене стакан, чтобы уловить звук через него.
Джон с удивлением смотрел на меня, пока я, вернувшись в офис, объяснял свой план.
— Госдеп ни за что не одобрит его, — перебил он.
— При чем здесь Госдеп? — Спросил я, думая, что он мог неправильно меня понять. — Мы находим агента, который снимает квартиру в одном из соседних домов, привлекаем техническую команду, сверлим отверстие, вставляем в него микрофон, а затем скрещиваем пальцы, чтобы получить от этого какую-то выгоду.
— Боб, ты не имеешь ни малейшего представления о политических тонкостях. Эта страна важна для Соединенных Штатов. Никто не хочет оттолкнуть ее, затевая рискованную операцию. Мы не можем позволить себе оплошность, которая даст повод местным выйти из мирного процесса.
Очевидно, Джон считал, что я должен сам разбираться в политических тонкостях. Я уже собирался оставить этот вопрос, когда он совершил ошибку, попытавшись меня успокоить.
— Знаешь, мы можем добиться неплохих результатов, если будем ставить более мягкие цели, — сказал он. — Скоро национальный день Австралии. Почему бы тебе не попытаться получить приглашение?
— Вы, наверное, шутите, — произнес я. — Кого, ради всего святого, вы ожидаете встретить на приеме в австралийском посольстве?
Джон достал тряпку, которую хранил в верхнем ящике стола, и начал полировать носки своих туфель, и когда он это сделал, я понял, что разговор окончен.
Если бы я тогда осознал, что Джон был своего рода моделью «как бы чего не вышло» для нового ЦРУ, которая тихо выстраивалась в Вашингтоне и по всему миру, — ушел бы я тогда из организации? Не думаю. Для начала, взрыв нашего посольства в Бейруте начал меня по-настоящему интриговать.
Официально расследование в посольстве продолжалось, однако неофициально это был «висяк». После первых притянутых за уши арестов, произведенных ливанцами, никаких зацепок не появилось. Криминалисты ФБР запечатали и промаркировали свои пластиковые пакеты с уликами, упаковали в коробки все, что смогли найти в пикапе, и отправились домой писать свои отчеты. Продолжать расследование на месте пришлось Госдепу и ЦРУ, но вскоре, когда во время допроса ливанские следователи забили до смерти одного из подозреваемых, возникла проблема. Поползли слухи, что один из сотрудников ЦРУ наблюдал за всем этим и не сделал ничего, чтобы это остановить. Независимо от того, была ли эта история правдой или нет, Вашингтон резко прервал сотрудничество с ливанцами.
Ливанцы продолжали работу в одиночку, но, как и ФБР, не смогли установить ни водителя, ни владельца грузовичка, ни тип использованной взрывчатки. Через шесть месяцев после взрыва они подготовили окончательный отчет, который представлял собой собачий завтрак из бездоказательных и политически мотивированных обвинений в адрес врагов ливанского президента Амина Джумайиля: Сирия, Иран, ФАТХ Ясира Арафата и еще три палестинские группировки. В нем даже попытались привязать к теракту одного из христианских соперников Джумайиля, не предоставив ни малейших доказательств. Никто не обратил на это никакого внимания.
Кроме того, Белому дому и Госдепартаменту было еще над чем подумать. Ни вывод израильских войск из Бейрута в августе 1982 года, ни прибытие управляемых американцами Многонациональных сил несколькими месяцами позже, даже заключенное 17-го мая 1983 года при посредничестве Вашингтона перемирие между Ливаном и Израилем, не могли обойти тот фундаментальный факт, что в Ливане не было действующего правительства. Как только израильтяне ушли, а Сирия отпустила своих сторонников, последние остатки центральной власти растаяли, как снеговик в пустыне. Катастрофа была не за горами.
Войска Многонациональных сил все чаще подвергались нападениям. Сначала это были только засады и снайперские обстрелы, но 23-го октября 1983 года — через шесть месяцев и пять дней после взрыва американского посольства — Соединенные Штаты понесли самую тяжелую военную потерю в мирное время. Водитель-смертник на грузовике, начиненном взрывчаткой, въехал в парадную дверь здания, которое морские пехотинцы переоборудовали под казарму. Был убит двести сорок один военнослужащий. От взрыва оказалась разрушена также французская казарма, там погибло 58 человек. Администрация Рейгана была вынуждена перевести морскую пехоту на корабли у побережья Ливана и в конечном итоге вернуться домой. К декабрю 1983 года США даже перестали делать вид, что поддерживают соглашение от 17-го мая. Развязка наступила 6-го февраля 1984 года, когда центральное правительство Ливана окончательно рухнуло, а разношерстная коалиция мусульманских ополченцев захватила Западный Бейрут. Отныне этот район стал страной индейцев, а всему Бейруту — да что там, всему Ливану — предстояло превратиться в очень опасное место.
В Вашингтоне люди Рейгана спокойно признали, что нет смысла просить ливанцев возобновить расследование. Прошел почти год после взрыва, а мы все еще не знали, кто это сделал. Террористы исчезли, как бриллиант в чернильнице.
Через четыре дня после взрыва в казармах морских пехотинцев я сидел, глядя в окно своего кабинета на новой должности. На официальном уровне я знал об этом взрыве не больше, чем о взрыве в посольстве, но в разведывательном бизнесе громко били в набат, и слухи ходили самые разные.
На часах было чуть позже часа дня, и улицы были пустынны. Все сидели дома, ели или дремали, укрываясь от не по сезону жаркой погоды. Жители не выйдут на улицу до раннего вечера, когда станет прохладнее. Единственный признак жизни виднелся перед небольшой мечетью, расположенной на холме от нашего офиса, где перед арочным входом во двор собралась группа пожилых мужчин в длинных одеждах. С минарета по громкоговорителю прозвучал призыв к молитве. Я сверился с часами. Было слишком рано для обычной молитвы. Похороны? Поминальная служба? Невозможно было определить. На Ближнем Востоке жизнь проходит за высокими стенами, вне поля зрения посторонних, особенно иностранцев.
И это были не просто стены из раствора и камня. Ближний Восток — это место, где скрывают правду. Телевидение и газеты не сообщают новости; они сообщают то, что хочет сообщить правительство. Независимые репортеры-расследователи не существуют. Книги о политике и общественным делам не стоит даже читать. Скандал становится достоянием общественности только тогда, когда правительство решит, что это необходимо. Ситуация не очень отличается и на личном уровне. Жители Ближнего Востока считают, что чем меньше они рассказывают о себе, тем лучше. О политике они будут говорить только в самых общих чертах, а о терроризме даже не заикнутся. В их глазах терроризм — это государственная деятельность, и если вы выскажете свое мнение по этому поводу, вас просто посадят в тюрьму.
|
</> |