Позор нашего полка (цитатник)

gorky_look — 22.03.2018 Не надо терзать себя за Савченко. Мы правильно поступили, вырывая ее из лап агрессора. Даже если бы она была людоедкой - надо бы делать точно так же. Это был наш человек, дочь нашего народа, пусть даже паршивая. А все остальное второстепенно.

Есть вещи, которые надо делать в любом случае. И обязательно своими руками.

Я приведу довольно длинную цитату из моего любимого старого милитарюги Хайнлайна. Которая ставит точку в этом вопросе, по крайней мере для меня.

***

"Но этот парень не  вернулся назад  сам. Он был в бегах четыре месяца, и
сомневаюсь,  что даже  в собственной роте его  помнили.  Он  и в роте-то был
всего пару  дней, а  потом стал  просто именем  без  лица на каждой утренней
перекличке -- день за  днем выкликали "Диллингер Н.Л.!", и каждый  раз  был
ответ: "Находится в самовольной отлучке!" А потом он убил маленькую девочку.

     Местный суд  судил его  и  вынес  приговор,  но, когда  установили  его
личность, выяснилось, что он находится на военной службе. Надо было сообщить
в министерство, и тут  сразу же  вмешался наш генерал. Парня вернули к  нам,
потому что воинский кодекс в этом случае стоит выше гражданского.

     Зачем  генерал помешал  им?  Почему  он  не  позволил  местному  шерифу
выполнить ту же работу?

     В порядке "преподания солдатам урока"?

     Вовсе нет!  Я твердо уверен, что у генерала и в мыслях  не  было, будто
кто-нибудь из  его  ребят нуждается в таком уроке, чтобы понять,  что нельзя
убивать маленьких  девочек. Я твердо уверен, что он  уберег  бы нас от этого
зрелища, -- если бы мог.

     Нет, урок заключался в другом. Мы хорошо запомнили его, хотя в то время
не  понимали его  сути,  и довольно  много времени  потребовалось, чтобы это
стало второй натурой:

     -- МП сама разберется со своими -- в чем бы там ни было дело.

     Ведь  Диллингер оставался одним  из нас, он  все  еще числился  в наших
списках. Несмотря даже  на то,  что  мы не хотели иметь с ним ничего общего,
что  нам никогда  не  придется служить  с ним,  что все мы счастливы были бы
отречься от  него, он принадлежал к нашему полку. Мы  не могли отказаться от
него  и  позволить  шерифу  за тысячу  миль  отсюда повесить  его.  Если  уж
возникнет  такая  необходимость,  человек  --   настоящий  человек  --   сам
пристрелит свою собаку, а не станет искать, кто бы сделал это за него.

     Полковые документы гласят, что Диллингер -- один из нас, и мы просто не
имеем права бросить его.

     В тот вечер мы маршировали по плацу "тихим шагом" -- шестьдесят шагов в
минуту,  и это, доложу вам, тяжело,  когда привык  делать тысячу, -- оркестр
играл  "Панихиду  по  неоплаканным",  затем  вывели Диллингера, одетого  по
полной форме МП, как и все мы, и оркестр заиграл "Денни Дивера", пока с него
срывали   знаки  различия,   даже  пуговицы   и   пилотку,   оставив  только
светло-голубой мундир,  который  больше не  являлся формой.  Барабаны забили
непрерывную дробь, и затем все было кончено.

     Мы  прошли к осмотру, а  затем разошлись по  палаткам  бегом. Не помню,
чтобы  кто-нибудь потерял сознание или кого-то  затошнило. Однако за  ужином
почти никто ничего не ел, и не слыхать было обычной болтовни.  Но, как бы ни
было страшно это  зрелище (я, как и большинство  ребят,  в первый  раз видел
смерть),  все же оно не потрясло меня так, как случай  с Тедом Хендриком. Я
хочу  сказать, что не  мог представить  себя на месте Диллингера,  а  потому
мысль: "Ведь это  и  со мной  могло  случиться" -- в голову не приходила. Не
считая  дезертирства,   за  Диллингером  числилось   еще   четыре  серьезных
преступления;  если бы девочка осталась в живых, то ему пришлось бы сплясать
"Денни Дивера" за любое из трех  остальных -- похищение ребенка,  требование
выкупа, преступная небрежность и так далее.

     Никакого сочувствия к нему у меня  не было и нет. Старая песня --  "Все
понять  --  все простить"  --  это сущая ерунда.  Многие  вещи вызывают тем
больше  отвращения,  чем больше их понимаешь.  Мое сочувствие --  на стороне
Барбары Энн Энтсуайт, которую я никогда не видел и теперь уже не увижу, и ее
родителей, которые тоже никогда не увидят больше свою девочку.

       Тем  же  вечером,  стоило  оркестру  отложить  инструменты,  мы  надели 
тридцатидневный  траур -- по Барбаре,  а  также в знак позора нашего  полка.

  Знамена  были  задрапированы  черным, на поверках не  играла музыка, не было
пения на  ежедневном  марше.  Только раз кто-то попробовал  -- и тут  же его
спросили, как ему нравится  полный  набор синяков и шишек. Конечно, мы ни  в
чем не были  виноваты, но обязанность  наша -- охранять маленьких девочек, а
вовсе не убивать их. Была задета честь нашего полка, и мы должны были  смыть
с себя пятно. Мы были опозорены и постоянно ощущали свой позор."

***
Так вот, позор нашего полка - позор исключительно нашего полка. И больше ничье собачье дело. Мы не знали. Но если бы и знали - все равно надо было бы вытаскивать своего из рачьей пасти. Даже только ради того, чтобы повесить под барабан на плацу и на тридцать дней перевернуть знамя подразделения в знак позора..

Своих бросать нельзя. Какими бы они ни были.

Иначе это превратится в национальную привычку.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив