последний теракт бориса савинкова (к истории ареста романа гуля)

топ 100 блогов labas02.04.2017 Существенно расширенный и дополненный вариант публикации от 01.09.2015

I. Ордер на арест.
Ландрат округа Нидербарним
Берлин NW 40, Фридрих-Карл-Уфер, 5.
3 июня 1933 г.
Tgb. Nr. 1 12/

Господину Роману Гулю.
Фридрихсталь.

В соответствии с указом рейхспрезидента о защите народа и государства от 28 февраля 1933 года - Reichsgesetzblatt 1 стр.83 - в сочетании с указом министра внутренних дел Пруссии от 2 марта 1933 г. - Preußische Gesetzessammlung, стр.33 §2 - приказываю взять Вас под предварительный арест по подозрению в антигосударственной деятельности. Ордер вступает в силу 3 июня 1933 г.

II. Письмо С.Б.Гуля генеральному консулу Стоббе.

В Нансеновский комитет по делам русских эмигрантов.
Берлин.
Господину генеральному консулу Стоббе.
По делу об: аресте и заключении в ораниенбургский концентрационный лагерь русского эмигранта Романа Гуль (Нансеновский паспорт, выданный Ландратсамтом Нидербарним за №77/32 [28 сент[ября] 1932]

Настоящим обращаюсь к Вам, господин генеральный консул, с покорнейшей просьбой о принятии мер к освобождению моего брата Романа Гуль, или, по крайней мере, к выяснению его дела, обстоятельства коего следующие.
13 с.м. в квартиру моего брата во Фридрихстале явился жандарм и предъявил ордер на арест и заключение моего брата в концентрационный лагерь в Ораниенбурге. Поводом к этой мере послужило очевидно следующее.
В 1929 году мой брат выпустил в Берлине в издательстве Петрополис книгу под названием "Генерал Бо", темой которой является с одной стороны террористическая борьба партии социалистов-революционеров против царского правительства в период времени 1904-1905, а с другой стороны провокаторская деятельность всем известного Азефа. Книга эта была переведена почти на все европейские языки и в том числе на немецкий в издательстве Пауль Чолнай (Paul Zsolnay Verlag) в Вене. В апреле месяце с.г. брат затребовал от названного издательства один экземпляр книги для посылки чешскому издательству, предполагавшему перевод этой книги с немецкого на чешский. Книгу брат не получил, а вместо нее пришло извещение от Цольамта в Ораниенбурге о том, что книга эта на основании таких-то параграфов такого-то Нотферорднунга конфискована распоряжением берлинской тайной полиции.

Жандарм, явившийся арестовывать моего брата, спросил является ли он автором книги "Der Roman eines Terroristen" (под таким названием она была выпущена немецким издательством). После утвердительного ответа жандарм предъявил ордер. По поводу удивления, выраженного мною насчет того, что книга эта может служить причиной такой меры, жандарм заметил, что книга эта "большевистиш", при чем заглянул в имевшуюся при нем папку с делом.
Так как других оснований к аресту моего брата быть не могло, ибо никакой активной политикой в Германии он не занимался и ни к какой русской или немецкой политической партии не принадлежал и не принадлежит, то на основании этого, а равно вышеизложенного инцидента с книгой нужно думать, что причиной ареста моего брата является исключительно его книга. По этому поводу разрешу себе заметить следующее.

Книга ни в коем случае не может быть признана "дейтшфейндлих", т.к. в ней нет вообще ни слова о Германии. Книга не может быть ни в коем случае признана и большевистской, так как в ней нет ни слова о большевиках; "марксистской" она не может быть признана, так как там нет ни слова о марксизме. Речь идет в ней исключительно о партии СР (социалистов-революционеров), которая, как известно, не марксистская, а "народническая" (фелькиш) и при том партия антибольшевистская. Члены ее центрального комитета либо сидят в тюрьмах в СССР, либо находятся в эмиграции. Сам герой книги моего брата Борис Савинков убит большевиками в тюрьме в 1923 году.
Можно допустить, что книга помимо всего прочего является в настоящее время нежелательной, как апология политического террора. Но всякий способный критически разбираться должен по прочтении книги прийти к заключению, что она в общем не является апологией или восхвалением политического террора. Хотя в ней быть может и отдается дань нравственной высоте некоторых отдельных персонажей из среды террористов, но в общем она дает скорее отрицательную картину подпольной террористической деятельности. Так именно она и была воспринята представителями партии СР, находящимися в эмиграции и вызвала их отнюдь не дружелюбную критику.
Знаменательным является тот факт, что книга эта была первоначально предназначена большевиками к перепечатке в СССР, но затем была запрещена как всякая эмигрантская литература, не соответствующая большевистской идеологии.

Очевидно, лицо, давшее оценку книги, было просто напугано самим названием его [так!] и не прочтя ее или не разбираясь в тонкостях истории русской революции решило, что поскольку дело касается России, революции и террора, значит, речь идет о большевизме.
Настоящим прошу Вас, господин генеральный консул, принять меры к тому, чтобы недоразумение это было выяснено путем поручения оценки книги лицу компетентному, знатоку русских дел, каковые в Берлине несомненно найдутся, хотя бы в лице профессоров русской истории при берлинском университете, как-то Гетш и др.
В случае, если добиться освобождения моего брата не удалось бы, прошу Вас не отказать принять меры к тому, чтобы ему было предъявлено конкретное обвинение, и он из положения "Шутцхафт" со всеми вытекающими был бы переведен в положение "Унтерзухунгсхафт". С аналогичной просьбой я обратился и к прокуратуре.
Примите уверение в совершенно почтении, С.Гуль.
P.S. Брат мой живет в Германии безвыездно 15 лет.
Интересно отметить, что согласно прилагаемой копии ордера брат мой обвиняется в антигосударственной деятельности и несмотря на это ордер лежал где-то с 3 по 13 июня, и у него не было даже произведено обыска.


III. Письмо С.Б.Гуля представителю Нансеновского комитета Е.А.Фальковскому.

Sergius Guhl.
Friedrichsthal, 16.6.1933
Kr. Nierderbarnim, b/Berlin
Malzerstrasse 60.
Милостивый государь господин Фальковский!
Ссылаясь на переговоры, веденные с Вами по поводу дела моего брата, разрешаю себе обратиться к Вам лично.
Дело в том, что в разговоре с Вами, когда дело коснулось обстоятельств лишения советского паспорта, мне показалось, что у Вас как будто явились какие-то сомнения, которых Вы, к сожалению, не высказали прямо. Быть может, я ошибаюсь - тем лучше - но все же считаю нужным поставить вопрос совершенно открыто, чтобы устранить всякую недоговоренность.

Мне известно, что в крайне правых кругах эмиграции, а в особенности среди сомнительных авантюристических кругов ее, откуда вышли Шабельские-Борки, Бермонты и т.п., относятся крайне враждебно к моему брату и распускают о нем различные гнусные слухи, которые естественным образом могут породить некоторые сомнения и у отдельных представителей эмиграции, не принадлежащих к этим кругам.
То, что обо мне или моем брате думает упомянутая часть эмиграции, мне глубоко безразлично, и настоящее письмо не является какой-либо попыткой к реабилитации, а предназначено для Вас лично, ибо я вполне понимаю, что Вы не как представитель того или иного политического направления, а как аполитичный представитель учреждения, столь важного для защиты эмигрантов, хотите и должны знать, за кого Вы собираетесь хлопотать. Нансеновский паспорт ведь сам по себе не является гарантией политической честности, и наоборот большевистские агенты - как известно - очень часто вербуются как раз из среды эмигрантов, казалось бы безупречных с формальной стороны. Хлопоты за личность сомнительную безусловно могут бросить тень на Ваше учреждение и подорвать его интерес в глазах немецких властей. Заполнение анкет вряд ли могло полностью устранить Ваши сомнения, если таковые у Вас имеются. Ввиду этого я и решил предварительно обратиться к Вам с настоящим письмом.

Как мои отношения, так и отношения моего брата к Советам были совершенно открытые и чисто оффициальные, и мы не имеем основания что-либо в этом отношении замалчивать. Основания этих отношений проистекали из наших политических убеждений, которые в основном оставались и остаются теми же на всех этапах, пройденных нами от Ледяного похода с Корниловым - через лояльное отношение к сов[етской] вл[асти] в период провозглашения и действия непа [так!] - и к отходу от сов[етской] вл[асти] со вступлением в силу продолжающейся до сих пор генеральной линии, убившей все надежды на мирное изживание коммунистической диктатуры. В этой эволюции "от - до и обратно" я не вижу ничего предосудительного, поскольку она является искренней и диктуется желанием итти в ногу с событиями своей страны, а не отгораживаться от них мертвой раз навсегда определенной тактической нормой.

Чтобы дать Вам полную уверенность в нашей "эмигрантской" сущности и абсолютной политической честности позволю себе сообщить Вам следующее:
Если понадобится, брат мой может предоставить поручительства видных деятелей эмиграции, как-то: Борис Иванович Николаевский, член заграничной делегации меньшевиков, которого Вы вероятно знаете, и с которым мой брат тесно связан по литературной работе; ряд других членов загр[аничной] дел[егации] меньш[евиков]; член партии СР Зензинов; Вл. Бурцев, с которым мой брат общался лично; далее: Вл.Бен. Станкевич, бывш[ий] комиссар ставки главковерха, а в настоящее время прис[яжный] пов[еренный] и профессор ковенского университета; священник Ник.Фед. Езерский, бывший настоятель берлинской церкви св. Владимира, переведенный настоятелем русской церкви в Будапешт. Из среды берлинской военной эмиграции могу назвать полк[овника] Купчинского, работающего в наст[оящее] вр[емя] в издательстве Петрополис.
Все названные лица могут подтвердить нашу полную политическую безупречность.

Ясное дело, что названные поручительства предназначены пока что только для нансеновского комитета, как организации беспартийной и защищающей интересы эмигрантов без различия их политических взглядов. Подобные рекомендации для немецких властей в настоящее время вряд ли подойдут, так как это все деятели из демократического лагеря. Но придется рискнуть пустить и их в ход. Если кроме книги "Генерал Бо" есть какие-либо доносы, которые не исключены, так как немецкие власти, к сожалению, кажется склонны прислушиваться к голосу тех кругов эмиграции, которые, частью по невежеству, чаще же злонамеренно ставят знак равенства между большевиками и всеми остальными чуть ли не до Милюкова. Кстати сказать, брат мой несколько раз лично общался с Милюковым, но от указания его в качестве рекомендации пока воздерживаюсь, так как он недостаточно близко знаком с братом, однако, и его согласие быть может не исключено.
Вот это все то, что я хотел Вам сказать, чтобы дать Вам не формальную уверенность, а уверенность по существу дела. Формальная же сторона дела, мне кажется, в порядке, так как нансеновские паспорта у нас есть, выданы были самой полицией без нашей просьбы, а лишь на основании проверки всех условий и несмотря на то, что полиции было известно, что у нас в свое время были нансеновские [очевидно, описка] советские паспорта. Такой же прецедент был, как упомянуто, в деле меньшевиков, имевших советские паспорта и по отобрании их получивших нансеновские паспорта, так что с этой стороны препятствий для нансеновского комитета нет.

В начале следующей недели я разрешу себе зайти к Вам и надеюсь представить Вам сведения о положении дела, дающие возможность сделать конкретный шаг, пока же примите уверения в совершенном уважении.
С.Гуль.
П.С. Письмо это предназначено доверительно лично Вам, однако, я представляю на Вашу усмотрение прочесть его. если нужно, г[осподину] Стоббе.

IV. Открытка С.Б.Гуля Б.И.Николаевскому
Friedrichsthal, 16.6.1933
Дорогой Борис Иванович!
Не удивляйтесь, что пишу Вам я, брат Романа. Дело в том, что он сам написать Вам не может, т.к. заболел и отправлен в санаторию. Полагаю, что органического порока сердца нет, а все это на нервной почве, как результат неприятностей, доставленных ему Бор[исом] Савин[ковым], но кто знает, может быть и что-либо другое. Книжку и журнал русских земледельцев во Франции получили, они просто завалялись где-то, так что это в порядке, но к сожалению, Роман при теперешнем своем положении не может их использовать. Было бы хорошо, если бы Вы снеслись с рядом видных и безупречных деятелей русской эмиграции, как-то Бурцев, Церетелли, Зензинов и др., на которых мы могли бы сослаться и тем самым хлопотать о помощи нансеновского комитета, если пребывание Романа в санатории затянется, и болезнь осложнится, и у нас не будет средств платить за него дальше. Нансеновский комитет, конечно, может помочь немногим, но все же и это очень существенно, но для этого кроме наших нансеновских паспортов, т.е. формального доказательства принадлежности к эмиграции хотелось бы иметь веское подтверждение с хорошими именами.
Вышеназванные лица, конечно, являются представителями отжившей в наш век демократии, но они мне нужны для рекомендации не перед немецким вольфартсамтом, а перед нансеновским комитетом, который уже сам снесется с вольфартсамтом. Если положение осложнится, то нельзя ли будет использовать какую-либо международную организацию писателей. Но это потом, если потребуется хлопотать о непосредственной отправке на юг. Но пока что подготовьте и срочно напишите, могу ли рассчитывать на вышеназванных лиц. Ваш Сергей.

V. Письмо С.Б.Гуля Б.И.Николаевскому
Сергей Гуль
Фридрихсталь, 20 июня 1933

Дорогой Борис Иванович,
Я думаю, что мою открытку, написанную эзоповским языком, Вы получили и поняли. Так как я тем временем предпринял все оффициальные шаги, которые пока что никаких результатов не дали, то я и не считаю нужным скрывать положение дела, если даже это письмо и пойдет через цензуру.
Сегодня уже неделя, как Роман сидит в Оранинбурге, в концентрационном лагере. Обстоятельства этого дела таковы. В начале апреля он написал в Вену своему издателю Пауль Чолнай с просьбой прислать один экземпляр "Бориса Савинкова". Двадцать третьего мая мы получили из ораниенбургского таможенного управления уведомление, что экземпляр прибыл туда 18 апреля и был передан на цензуру в тайную полицию (Гехейм Штаатсполицейамт), который постановлением от 18 мая (т.е. ровно через месяц) конфисковал книгу и очевидно внес ее в индекс запрещенных в Германии книг. Надо сказать, что на немецком издании под названием Борис Савинков прибавлено "Роман эйнес Террористен", что очевидно и обратило внимание. Тринадцатого июня к нам явился жандарм и предъявил ордер Ландрата на арест и заключение Романа в концентрационный лагерь с 3 июня и "бис ауф вейтерес". Таким образом дело двигалось в хронологическом порядке так: 18.4. полицейамт получил книгу, через месяц 18.5. издал приказ о конфискации, 3.5.[опечатка, правильно: 3.6.] приказ об аресте, который был приведен в исполнение через 10 дней. Нужно также отметить, что у нас даже не сделали обыска.
Я обратился с заявлением в Нансенамт, прося представительство взяться за выяснение этого дела, кроме того подал от имени Романа заявление прокурору с просьбой назначить расследование дела и предъявить Роману обвинение. Из дела, находящегося в лагере, следует, что основанием ареста послужила исключительно книга. В дальнейшем ходе дела не исключено, что наши доброжелатели из числа дорогих соотечественников прибавят к нему еще что-нибудь, поэтому было бы необходимо заручиться рекомендациями, устанавливающими абсолютную политическую честность Романа. Такой рекомендацией в первую очередь может быть Ваша и Ваших товарищей (персонально), а затем быть может лиц, о которых я упомянул в открытке. Хорошо бы было, если бы и Павел Николаевич [Милюков] согласился бы присоединиться. Он, конечно, мало знает Романа, но если Вы поручитесь, быть может он и согласится. "Несозвучность эпохе" Вашего имени и других имен не должна Вас смущать, так как мы не собираемся доказывать "созвучность Романа", а нам важно доказать, что он эмигрант чистой воды в том смысле, что является и являлся противником большевиков и ни в каких отношениях темного характера с ними не состоял и состоять не мог, а поэтому может рассчитывать на поддержку Nansenamt'а.
Было бы очень хорошо, если бы Вы лично от себя написали письмо в берлинский Нансенамт и если бы под этим письмом подписались видные люди русской эмиграции. Если это возможно, сделайте и пришлите мне копию письма.
Жму Вашу руку, Ваш С.Гуль
Адрес Нансенамта: An die Vertretung des Internationalen Nansen-Amts zu Händen Herrn General-Konsul Stabbe
Berlin SW 11 Stresemannstr.103
P.S. Пока не предавайте огласке это дело, т.к. это может повредить брату. В письме Nansenamt'у включите, если можно, и меня, т.к. не исключена возможность, что и я сяду. С.Г.
Жена Романа только что была у него и узнала, что имеется приказ и об аресте ее, Ольги Гуль. Исполнение лишь задержалось из-за того, что у нас две Ольги Гуль - мама и жена Романа, и жандармерия ждет разъяснения, какую Ольгу следует взять. С.Г.


VI. Заявление С.Б.Гуля от лица Р.Б.Гуля в Нансеновский комитет
Фридрихсталь, 20 июня 1933
В представительство международного нансеновского комитета.
Берлин NW 11, Stresemannstrasse 103
Заявление.
Я, нижеподписавшийся Г у л ь   Р о м а н, настоящим заявляю:
1) Я родился 1 августа 1896 года в Киеве и на 1.8.1914 имел российское гражданство. С 1914 года я не получал гражданства иной страны.
По приказу украинского (петлюровского) правительства и по причине соглашения между этим правительством и верховным командованием немецких оккупационных войск в декабре 1918 года я был выслан в Германию и заключен в лагерь военнопленных. Тем самым я живу в Германии без перерывов с декабря 1918 года.

2) До того моя биография такова: до 1916 года студент московского университета. С 1916 по 1918 гг. военная служба (Кинбурнский пехотный полк, корниловский ударный полк, киевская офицерская добровольческая дружина генерала Кирпичева).

3) С момента моей высылки в Германию до 1920 года я жил в лагерях военнопленных Альтенау, Клаусталь, Нойштадт, Бад Бленхорст, Хельмштедт. С 1920 по 1 мая 1931 гг. я беспрерывно жил в Берлине, с 1 мая 1931 года до сего дня я беспрерывно живу во Фридрихстале, округ Нидербарним.
С момента моего прибытия в Берлин до 1926 года я работал
- как секретарь издательства "Мир и труд" (осн[овано] проф[ессором] В. Станкевичем, в настоящее время проф[ессор] ковенского университета)
- как корректор в русском отделе типографии Рудольф Моссе
- как секретарь редакции журнала "Русская книга", выпускавшегося издательством Ладыжникова, Берлин под редакцией проф[ессора] Ященко (в настоящее время проф[ессор] ковенского университета)
- как редактор литературного приложения к газете "Накануне"
- как редактор в издательстве Таурус, Берлин W8, Mohrenstrasse 13.
С 1926 года у меня не было постоянного рабочего места, я зарабатывал на жизнь как писатель, написав следующие произведения "Жизнь на Фукса", "Белые по черному", "Генерал Бо" (Борис Савинков, переведен на немецкий, французский, польский, латышский, испанский, английский - в Лондоне и США), "Скиф", биографии командиров современной русской армии: "Тухачевский" (1932), "Ворошилов, Буденный, Блюхер, Котовский" (только что вышла). В настоящее время я обрабатываю материал для следующей книги "Мастера кровавого цеха" - обстоятельное освещение руководящих лиц большевистского террора.

4) В России я не был с 1918 года и без перерыва проживал в Берлине и Фридрихстале.

5) Я позволил зарегистрировать себя в советском представительстве и получил в 1925 году советский эрзац-паспорт [пропущена строка], продлил на следующие 6 месяцев с указанием, что это последнее продление, и так как паспорт больше не будет продлен, я должен вернуться в СССР. По истечении 6 месяцев я снова пошел в консульство. В этот раз у меня забрали паспорт и объявили, что я потеряю гражданство и право когда-либо приехать в Россию, и меня будут рассматривать как "невозвращенца" со всеми вытекающими для этой категории лиц последствиями, если я в течение месяца не вернусь в Россию. Я отклонил это требование, но меня попросили изложить письменно причины отказа. Тогда я направил им следующее заказное письмо: "На Ваше указание, что я как 14 лет проживший за границей, должен вернуться в СССР, я должен ответить, что не могу вернуться в Россию, пока там господствует существующая политическая система. Люб[езно] прошу вернуть паспорт или прислать соответствующее уведомление". Так как несмотря на многочисленные напоминания, я не получил ни паспорта, ни ответа, я представил в паспортный отдел ландратсамта округа Нидербарним переписку с консульством, а также доказательства того, каким образом и когда я прибыл в Германию, в результате чего получил нансеновский паспорт № 77/32 * от 28 сент[ября] 1932 года.

Адрес: Фридрихсталь, окр[уг] Нидербарним
Malzerstrasse 60.

за Романа Гуля С.Гуль
* - сюда представлен. Е.Ф[альковский]
По моим сведениям дело моего брата находится не в руках ландрата окр[уга] Н[и]д[ер]барним, а в руках тайной государственной полиции, Берлин. С.Гуль.


VII. Письмо Нансеновского комитета в берлинский полицайпрезидиум
21 июня 1933
В полицайпрезидиум, Берлин.

2466/VI/33

Владелец нансеновского паспорта для русских беженцев
Роман Г у л ь
проживает Фридрихсталь, окр[уг] Нидербарним, Malzerstrasse 60, был некоторое время назад арестован и направлен в концентрационный лагерь Ораниенбург.
Представительство покорнейше просит по возможности сообщить:
1) какие обвинения выдвинуты против вышепоименованного
2) какое ведомство ведет его дело, и под каким регистрационным номером оно ведется
3) можно ли рассчитывать на его скорое освобождение из-под ареста.
Со слов его родственников, его дело ведется не ландратом округа Нидербарним, выписавшим ордер на арест, а непосредственно тайной государственной полицией в Берлине.
Е.Ф[альковский]

VIII. Письмо П.Н.Милюкова в Нансеновский комитет
Копия.
Paris, 24 июня 1933
"Последние новости"
Еж[едневная] газета.
An die Vertretung des Internationalen
Nansenamts, zu Händen Herrn General-Konsul Stobbe.
Редакция "Последних новостей" настоящим удостоверяет, что Роман Борисович Гуль состоял сотрудником этой газеты и просит Нансеновский комитет в Берлине сделать все возможное для освобождения Р.Б.Гуля из концентрационного лагеря. Р.Б.Гуль лично известен руководителям газеты как человек, заслуживающий политически полного доверия.
(подпись) П. Милюков.

IX. Письмо В.Л.Бурцева в Нансеновский комитет
Копия.
Paris, 24.6.1933
La cause commune.
[?] politique V.Bourtzeff.
Paris (5')
В Нансеновский комитет
Берлин.
Я лично знаю Романа Борисовича Гуля, и как русского писателя. Он, несомненно, не связан ни с какой большевицкой организацией и не ведет никакой большевицкой пропаганды. Поэтому необходимо сделать все возможное, чтобы выяснить недоразумение, благодаря которому он очутился в настоящее время арестованным в Германии - и дать ему возможность выехать заграницу, для чего у него всегда может быть получена виза.
(подп.) Влад. Бурцев.

X. Открытка С.Б.Гуля Б.И.Николаевскому
Фридрихсталь, 28 июня 1933
Дорогой Борис Иванович.
Открытку Вашу получил. Большое спасибо за Вашу помощь. На здешний Нансенамт упомянутые Вами письма безусловно произведут большое впечатление, и они сделают все, что могут. Если будет удобно, справьтесь, ушло ли письмо от редакции и в особенности от П.Н.[Милюкова] Пока что - положение без перемен. Если здешний Нансенамт ничего не сможет сделать, нельзя ли тогда обратиться с коллективной петицией в центральное Бюро в Женеве? Я с своей стороны обращусь тогда в здешний союз представителей иностранной прессы с просьбой напечатать мое открытое письмо в иностранных газетах.
По поводу В[аших] переговоров с издательствами Роман просит сообщить, что все права свободны. До сих пор он имел запросы от польского издательства [нрзб] и от чешского переводчика Войтишек, но окончательного ответа еще нет. Нужно ли выслать Вам доверенность для заключения договоров?
Жму руку. Ваш С.Гуль



1, 6, 7: немецкий язык, машинопись. Перевод мой.
2, 3, 4, 5, 10: русский язык, машинопись. Курсивом везде выделены фрагменты, вписанные от руки.
8, 9: русский язык, автограф..
На полях документа 3 две малоразборчивые пометки на русском, вероятно, Е.Фальковского.
На документе 9: пространная, но к сожалению, неразборчивая пометка на немецком от 30.6., вероятно, ген.консула Стоббе.

Свои злоключения Роман Гуль впоследствии описал в книжке "Ораниенбург: что я видел в гитлеровском концентрационном лагере" (1937) и в мемуарах "Я унес Россию" (1984).
В мемуарах он утверждает, что освобождением был обязан заступничеству знакомого берлинского дантиста Гуго Менчеля:
На последнее свидание Олечка пришла радостная. И успела мне все рассказать об “успехе” в попытках моего освобождения. После моего ареста она металась по Берлину, пытаясь у кого-нибудь из знакомых узнать, что ей предпринять, чтоб поскорее вытащить меня из Ораниенбурга. И вот случайно узнала, что в Берлин из Парижа на несколько дней приехал Борис Исакович Элькин. Он, еврей, сразу после переворота благоразумно с семьей покинул “третий рейх”, переехав во Францию. А сейчас приехал — ликвидировать квартиру и свои дела.

Б.И. Элькин кадет, верный “оруженосец” П.Н. Милюкова, в Берлине занимался адвокатской практикой, и кое-какие немецкие связи у него могли быть. Еще в 1921 году я встречал его у Станкевичей (они дружили давно, по Петербургу). Олечка познакомилась с Б.И. в Тироле, когда Элькины приезжали на отдых в пансион к О.Л. Азаревич, с которой были хороши.

Принял Борис Исакович Олечку тепло. Когда она рассказала о моем аресте, ответил, что знает, читал в Париже в “Последних новостях” заметку на первой странице. (Заметка страшноватая: “арестован и заключен в концентрационный лагерь Ораниенбург писатель Роман Гуль”, этот № “Посл. нов.” в моем архиве. — Р.Г.) Олечка рассказала Б.И., что мой брат писал обстоятельное объяснение прокурору, прося о вмешательстве, и такое же ландрату, но оба ответили, что дело это “вне их компетенции”. Тут Б.И. махнул рукой: “Пустая потеря времени! Ведь никакой же законности сейчас нет. Действует — насилие. И прокурор и ландрат сами, наверное, трясутся, как бы не попасть им в тот же концлагерь!” — “Что же делать, Б.И.?” Б.И. сказал так: “Освободить Р.Б. можно только, найдя каких-то немцев, приличных гитлеровцев, это единственный путь. Есть у вас такие?” Олечка сказала, что пытался помочь приятель-немец из Фридрихсталя, электрик Минге. Раньше он был социал-демократ, потом ушел к национал-социалистам. Ездил в Ораниенбург хлопотать, но — безрезультатно. “Ну, это малая пешка, тут надо кого-нибудь покрупнее”. Олечка сказала, что у нее были очень хорошие отношения с ее зубным врачом, доктором Гуго Менчелем, но она давно уж у него не была. Менчель — русский немец, говорит по-русски, как русский. У него всегда была пропасть русской клиентуры. Но до гитлеровского переворота никто не знал, что он — национал-социалист. А теперь узнали, что доктор Менчель — старый, видный гитлеровец. Тут Б.И. ожил, перебив Олечку: “Так чего ж вы к нему не пошли сразу? Ведь это как раз то, что нужно! Не теряйте времени, езжайте к этому вашему Менчелю, это единственный реальный путь...”

И Олечка поехала к своему давнему дантисту, доктору Гуго Менчелю на Кнезебекштрассе. Приехала во время приема. Но, увидев ее и спросив, в чем дело, Менчель сказал: “Подождите, Ольга Андреевна, у меня последний пациент, когда я его отпущу, мы поговорим”. Последним пациентом оказался генерал А.А. фон Лампе, начальник РОВСа на Германию. Когда доктор отпустил генерала, он вошел к Ольге с улыбкой: “У меня в кабинете был Алексей Александрович фон Лампе и, знаете, когда я ему сказал, что ваш муж арестован и сидит в Ораниенбурге, Лампе ответил: "Так ему и надо!" Почему это?” Олечка объяснила Менчелю, почему этот господин из РОВСа мог так сказать. Добавлю, что генерал А.А. фон Лампе обо мне выразился сильно опрометчиво. Я просидел в Ораниенбурге двадцать один день и уехал во Францию. А вот когда гитлеровцы взяли этого генерала фон Лампе в тюрьму (кажется, на Папештрассе), он просидел, несмотря на хлопоты Менчеля, больше двух месяцев. И обращение с ним было настолько мрачное, а допросы настолько длительные и жестокие, что его не выпустили из тюрьмы даже на один день — проститься с умиравшей от туберкулеза дочерью. Вот как не стоит злорадствовать чужой беде — “своя награда”. Но еще Достоевский писал, что в несчастии ближнего есть “нечто, веселящее глаз”.

Менчель был на редкость добрый и отзывчивый человек. Когда Олечка все рассказала, он только упрекнул ее в одном: “Почему ж, Ольга Андреевна, вы не приехали ко мне сразу? Ведь я бы надел мундир со всеми регалиями и поехал бы прямо в гестапо. Под мое ручательство вашего мужа тут же бы отпустили. А теперь гораздо сложнее, на него завелось "дело", переписка всяческих инстанций... Но обещаю, завтра же утром в мундире и при регалиях поеду в гестапо и ручаюсь, что через неделю ваш муж будет на свободе. Как-никак мой партийный билет № 4, а у Фюрера № 7 (может быть, № 8, не помню уж. — Р.Г.)

Родившийся в России Менчель (1894 - 1971, см. в "Часовом" №540 от июня 1971 г. некролог "военному врачу-дантисту Ментчелю-Мухину") действительно состоял в НСДАП с середины 20-х гг., хотя насчет партбилета № 4 мемуарист, конечно, преувеличил. Вопрос о том, действительно ли решающим фактором освобождения Р.Б.Гуля стало вмешательство Менчеля, остается открытым. Вскоре после освобождения Роман Гуль, его жена Ольга и его брат Сергей с женой и ребенком переехали во Францию.

Оставить комментарий

Предыдущие записи блогера :
Архив записей в блогах:
У меня большая слабость к далеким экзотическим островам. Посреди океанов, с бушующими волнами вокруг, вдали от цивилизации. Есть в них нечто величественное. Будь то Канарские острова, Мадейра, Окинава, Кабо-Верде, или даже чуть менее экзотические Фареры или Исландия. В таких местах я ...
1900-е. Иранцы на фотографиях Антона Васильевича Севрюгина. Часть 1 1900-е. Иранцы на фотографиях Антона Васильевича Севрюгина. Часть 2 1900-е. Иранцы на фотографиях Антона Васильевича Севрюгина. Часть 3 Женщина иранка Тип иранки средних лет Женщины в выходных ...
Знакомьтесь, Сергей Ласков: Страничка Сергея Ласкова в Facebook Ваше мнение, прав ли я был, назвав его мудаком (тут стоит отметить, что это произошло спустя несколько дней разнообразных голословных оскорблений и обвинений)? Должен ли я разблокировать мудака Серге ...
Вряд ли эта картинка будет лишней для очередного меряния "кто круче профессионалы: блогеры vs. журналисты". Комсомолка - рулезз! А то, как звучат хиты группы Металлика посткобеновской эпохи в исполнении мурманских групп, мне кажется вообще лучше ...
Сергій Тігіпко такий сильний, що єму продають долари за гривні  по курсу 1:1. Коли Тігіпко радився, в Молдавії оголосили виходной. У Сергія Тігіпка така сильна харізма, що його біг-борди не клеять, а кладуть штукатуркой. Коли Тігіпко заходить в ...