Понятный ли английский у Рэя Брэдбери?

andresol — 13.12.2020 Вы читали «451 градус по Фаренгейту»? Я дочитал на этой неделе. Про название книги рассказывают, что Рэй Брэдбери допытывался у университетских профессоров, при какой температуре самовоспламеняется бумага, но никто не мог ему помочь. Тогда он позвонил в пожарную часть Лос-Анджелеса, и ему сразу же дали ответ с точностью до градуса Фаренгейта (451 ºF = 233 ºC).


Есть авторы, которых читаешь легко, как с горы на саночках мчишься (Дэн Браун). Со Стивеном Кингом – как по ровной обочине лесной дороги идешь. С Фолкнером – ступаешь по топкому миссисипскому болоту, где в словесной трясине так утонешь, что только прыжком через пару абзацев выберешься. Чтение же Рэя Брэдбери было для меня продиранием в пургу по глубокому снегу. Я испытал радость только один раз – когда понял, что добрался до конца.

Я думал, что «451» – классическая антиутопия о тоталитарном обществе, где пожарные по приказу правительства сжигают неугодные книги. А оказалось, что это библейская притча. Под конец я устал считать упоминания God и Christ, и книга закончилась цитатой из Откровения Иоанна Богослова (оно же Апокалипсис). В отличие от того же Айзека Азимова Брэдбери не заканчивал колледж и был верующим человеком. Он не считал себя научным фантастом: он пытался не предсказать, а предотвратить будущее.

Главным врагом у него назначено телевидение. Такое впечатление, что я читал слова старообрядца или амиша: телевизор – исчадие ада, автомобили – зло, электрический свет – грех. Надо сидеть в кресле-качалке, читать Библию при свете свечи, а когда придут пожарные, сжечь себя самого вместе с книгами. А ведь Брэдбери (1920–2012) было всего 30 лет, когда он писал «451»!


Брэдбери никогда не водил машину, не имел компьютера, а на самолете впервые согласился полететь в 62 года. Я же вырос в совсем другом мире, где были и книги, и телевидение, без категоричного требования выбрать что-нибудь одно, а другое сжечь. Нил Гейман в предисловии к библиотечному изданию, которое я читал, – электронной книге – отметил, что Брэдбери пишет не о нашем будущем, а о будущем мира 1950-х. Мы должны вначале мысленно перенестись в прошлое, а потом проникнуться их представлением о будущем – как в игре Fallout.

«451» написан около 1950 года. Брэдбери размышлял, что если «люди книг» устроили две мировые войны и Холокост, то что же сотворят «люди телевизора». В книге есть фраза “We’ve started and won two atomic wars since 2022!” («После 2022 года мы затеяли и выиграли две атомные войны»). В первом издании год был 1960-й, потом его поменяли на 1990-й. В моем издании уже стоял 2022-й. Скоро снова надо переносить. Что это, как не запугивание верующих грядущим «Концом света», который так никогда не наступает и все время переносится?

Комментаторы на fantlab так и пишут – роман-пророчество:

«Разве уже сейчас машины не мчатся на бешеных скоростях, норовя сбить пешехода переходящего улицу?
Разве многочисленные герои телесериалов не вытесняют из мыслей зрителей настоящих живых людей?
Разве современные родители не усаживают детей перед экранами телевизоров, чтобы те им не мешали?»

Я не разделял это определение, пока не прочитал, что замысел романа вырос из рассказа «Пешеход». Однажды Брэдбери вышел прогуляться вечерком по улицам Лос-Анджелеса, и полицейский стал цепляться к нему, куда он идет. Его это взбесило, он ответил, что просто переставляет одну ногу вперед другой, пришел домой и в сердцах написал рассказ о том, как в будущем людям запретили ходить по улицам, а тех, кто не слушается мудрых властей, отправляют в психушку. Вот в такое пророчество в 2020 году я верю! А в 1950 году Брэдбери был встревожен, что сенатор Маккарти дойдет до того, что в США начнут жечь книги, и написал роман на злобу своего дня.


Изначально Брэдбери написал новеллу “Fire Man” («Пожарный»): у него будет использоваться именно слово “fireman”, а не нынешнее гендерно-нейтральное “firefighter”. (По стандартам тех лет жена героя не работает, сидит дома и с утра до вечера смотрит развлекательные шоу по телевизору размером со всю стену квартиры). Но редактор убедил Брэдбери, что надо добить новеллу до романа, сделав ее в два раза длиннее. Вот откуда взялись длинные предложения с повторяющимися словами и пережевывание одних и тех же мыслей из главы в главу, которые меня так раздражали.

Брэдбери засел в библиотеке UCLA (Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе), где можно было арендовать пишущую машинку, опуская в нее 10 центов в час, и за девять дней и $9.80 превратил «Пожарного» в роман из 50 тысяч слов. Отсюда предложения типа: “He could feel the firehouse full of glitter and shine and silence, of brass colors, the colors of coins, of gold, of silver.” (В русском переводе Татьяны Шинкарь 1956 года, который я нашел в интернете: «Он ясно ощущал все, что было вокруг: начищенную медь и бронзу, сверкание ламп, тишину пожарной станции. И блеск золотых и серебряных монет на столе»).

Но рядом может встретиться необычно построенное предложение – “One two three four five six seven days: the firehouse.” («Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь дней. Пожарная станция»). Я поначалу решил, что это сигнал читателю: описываемый мир сломан, в нем неправильный синтаксис, в нем неуютно находиться. Но постепенно пришел к выводу, что Брэдбери, напитанный английской классической литературой, так пишет по жизни: “The trees overhead made a great sound of letting down their dry rain.” («Ветви над их головами, шурша, роняли сухой дождь листьев»).

В романе есть эпизод, где герой читает стихотворение английского поэта Мэтью Арнольда «Берег Дувра» (1867). Я должен процитировать эту часть, чтобы пояснить, почему я с таким трудом читал «451»:

“The Sea of Faith
Was once, too, at the full, and round earth’s shore
Lay like the folds of a bright girdle furled.
But not I only hear
Its melancholy, long, withdrawing roar,
Retreating, to the breath
Of the night-wind, down the vast edges drear
And naked shingles of the world.”

(«Доверья океан
Когда-то полон был и, брег земли обвив,
Как пояс, радужный, в спокойствии лежал
Но нынче слышу я
Лишь долгий грустный стон да ропщущий отлив
Гонимый сквозь туман
Порывом бурь, разбитый о края
Житейских голых скал»).


Мне надо было три раза перечитать, чтобы понять, в чем смысл этих слов. И десяти раз не хватит, чтобы я эти стихи полюбил. А Брэдбери явно выбрал цитату из своего любимого. Даже тупая героиня романа от этих стихов прочувствовалась и расплакалась. Такое у нас с Брэдбери эстетическое расхождение. Он чувствует поэтику английского стиха, а я нет. И он пишет свою фантастическую прозу под нее, а для меня это “overwriting” («заумь»).

Внимательный читатель мог заметить, что переводчица обращалась с текстом Брэдбери весьма вольно и не утруждала себя пародированием стиля. Мне в самом начале книги бросилось в глаза предложение: “He knew that when he returned to the firehouse, he might wink at himself, a minstrel man, burnt-corked, in the mirror” («Он знал, что, вернувшись в пожарное депо, он, менестрель огня, взглянув в зеркало, дружески подмигнёт своему обожжённому, измазанному сажей лицу»). Ясно, что тут имеется в виду не какой-то мифический «менестрель огня», а белые исполнители негритянских песен, которые мазались сажей для грима (как герой-пожарный покрыт сажей после пожара).


Брэдбери открытым текстом предупреждает, что сжигание книг началось в том числе из-за боязни обидеть кого-нибудь из меньшинств: “Colored people don’t like Little Black Sambo. Burn it. White people don’t feel good about Uncle Tom’s Cabin. Burn it.” Magazines became a nice blend of vanilla tapioca.” («Цветным не нравится книга «Маленький чёрный Самбо». Сжечь её. Белым неприятна «Хижина дяди Тома». Сжечь и её тоже». «Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа»).

Если о дяде Томе я что-то слышал (но не читал), то «Самбо» на самом деле забанили. Я даже усмехнулся, как бы самого Брэдбери не сожгли за такие нападки. В 1970-е годы «451» подвергался цензуре в школах, но за слова “damn”, “hell”, упоминание абортов (Брэдбери их осуждает) и сжигание Библии. Он был консерватором и в 1994 году на вопрос об актуальности своего романа отвечал: “It works even better because we have political correctness now. Political correctness is the real enemy these days. The black groups want to control our thinking and you can't say certain things. The homosexual groups don't want you to criticize them. It's thought control and freedom of speech control.” – сами переведете, кому интересно. Брэдбери осуждал Майкла Мура за то, что тот назвал свою анти-бушевскую документалку «Фаренгейт 9/11». И Буш наградил Брэдбери «Медалью Искусств» в 2004 году:


Одним из самых страшных врагов героя становится восьминогий Механический Пёс. Вот так его рисовал сам Брэдбери:


А вот так его изобразили на обложке одного из современных переизданий. На заднем плане видна шанхайская башня «Восточная жемчужина», тонко намекая, какое общество сейчас является главным цензором. Основная опасность слева – как предупреждали Джордж Оруэлл и Айн Рэнд, которую я еще не читал:


Еще несколько занятных цитат, раз уж в название поста я вынес обсуждение языка Брэдбери:

“She made the empty rooms roar with accusation and shake down a fine dust of guilt that was sucked in their nostrils as they plunged about. It was neither cricket nor correct.” («Казалось, она заставила пустые стены вопить от возмущения, сбрасывать на мечущихся по комнатам людей тонкую пыль вины, которая лезла им в ноздри, въедалась в душу… Непорядок! Неправильно!»).

Можете оценить запутанность фраз, недаром переводчица нагородила отсебятину. Я тут не понял, о каком сверчке или крикете идет речь. Оказалось, что я не знал выражение “not cricket” = unsportsmanlike («неспортивно»).

“It’s fine work. Monday burn Millay, Wednesday Whitman, Friday Faulkner, burn ‘em to ashes, then burn the ashes. That’s our official slogan” «Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду – Уитмена, в пятницу – Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз».

Перекличка первых букв дней недели и сжигаемых писателей при переводе потерялась. Кто такая Эдна Миллей (1892–1950), я не знал, и переводчица сочла нужным добавить к ее фамилии имя, отсутствовавшее в оригинале. Уолта Уитмена (1819–1892) я знаю. Уильяма Фолкнера (1897–1962), который был живым классиком, когда был опубликован «451», знаю хорошо.

Меня удивляло, почему они за столько лет не сожгли еще все книги. И только, когда я смирился, что это не научная фантастика, а античная драма, я перестал задаваться вопросами, почему у них есть Механические Псы, но нет электронных носителей информации. И если книги запрещены, то кто и как разрабатывает все эти телевизоры и автомобили.

Точно также я хотел поначалу обвинить Брэдбери в том, что его герои, которые якобы не читали книг, изъясняются забористыми фразами и словами, вроде: “… the books say nothing! Nothing you can teach or believe. They’re about nonexistent people, figments of imagination, if they’re fiction. And if they’re nonfiction, it’s worse, one professor calling another an idiot, one philosopher screaming down another’s gullet.” («… в книгах ничего нет! Ничего такого, во что можно было бы поверить, чему стоило бы научить других. Если это беллетристика, там рассказывается о людях, которых никогда не было на свете, чистый вымысел! А если это научная литература, так еще хуже: один ученый обзывает другого идиотом, один философ старается перекричать другого»).

figment - выдумка, вымысел. gullet - пищевод (мне привычнее слово esophagus). Подобные слова мне все еще приходится смотреть в словаре по ходу чтения.

Так вот, я хотел обвинить Брэдбери в нереалистичности языка его героев, но в итоге оказалось, что капитан пожарных прочитал и помнит очень много книг, но они сделали его злым человеком, а не добреньким. Чтение Библии и Шекспира никак не помешало ему жечь книги и людей. Для меня это самый интересный персонаж и самый глубокий вывод из «451 градуса по Фаренгейту».

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив