Полвека без Ивана Ефремова

new_rabochy — 10.10.2022

Под-упустили - что на днях было. Отозвался на Пикабу кто-то

Я, кстати, в своем прошлом посте упомянул, что в 70-е наши, советские, дорасслаблялись сами до непотребства; так кто-то там провозмущался; а вот в пикабушном посте Ефремова цитируют: «Три кита современной нашей общественной жизни: зависть, болтовня во всех её видах и покупка бесчисленных вещей».

Оттуда же: "Кстати, девяностые годы (до которых он не дожил почти 20 лет) Ефремов заранее называл не «святыми» и не «лихими», а «беспутными». Что ж, довольно меткое попадание...

Но в его книгах можно найти и источники для оптимизма:
«Если человечество... не сумеет решительно перевоспитать себя — тогда оно будет ввергнуто в такие пучины голода и истребления, о которых мир ещё не слыхивал... Для меня вопрос стоит так: либо будет всепланетное коммунистическое общество, либо не будет никого, а будут песок и пыль на мёртвой планете».
«Впереди не гибель — а большая борьба».

***
"Ефремов же в своих книгах прежде всего учёный. Он напрочь отвергает всё развлекательное и смешное. И в то же время, как человек, он неистощим на выдумки, прозвища, дружеские розыгрыши. Об этом часто вспоминают его соратники по экспедициям.
– Чего приуныли? – усмехнулся Иван Антонович. – Я не против юмора, я против зубоскальства. Писатель должен выдавать информацию, а не острить. Если же он вдобавок топчется на месте, варьирует без конца одну и ту же расхожую мысль, множит слова, а не идеи, стремится каким-нибудь вывертом ошарашить читателя – то это не писатель."

/Здесь и далее цитируется Спартак Ахметов, гостивший дома у Ивана Ефремова перед той ночью, когда тот скончался.../


"– А как Иван Антонович относится к Солженицыну?
– Уважаю его бесстрашие, – сказал бесшумно появившийся Ефремов. – Александр Исаевич выбрал трудный путь, он отчаянно одинок. Но за ним правда."


"– О Пушкине я стала думать плохо, – вошла в разговор Галя. – Вольнолюбивый поэт призывал к безжалостному подавлению польского восстания.
– Не надо искать на солнце пятен, – мягко возразил Иван Антонович. – Мало ли что может написать поэт под влиянием чувств. Для него конкретное событие – лишь повод, толчок для работы мысли, для обобщений. Вот Пастернак написал стихи о вожде, потерявшем любимую жену. Их немедленно опубликовала пресса, они легли на письменный стол Сталина. Эти стихи и спасли Пастернака. После смерти своей жены Аллилуевой вождь уничтожил много народа, а поэт уцелел: «Не трогайте этого юродивого!» И все-таки это стихи не о Сталине, а об идеальном, обобщённом вожде, потерявшем возлюбленную…
– Но Пушкин писал именно о поляках: «Их надобно удушить!» – тихонько заметила Галя.
– Ну и что?
– Своё отношение к декабризму он выразил словами: «И я бы мог, как шут, висеть», – ввязался я.
– Ну и что? Только эволюционное развитие приводит к стабильному улучшению общества. Взрывы, скачки – это грязь и кровь. На трупах не построить светлое будущее. Д-декабристы, экстремисты – одним миром мазаны… А Александра Сергеевича всё-таки не трогайте. Это же – П-пушкин!"


Стояла блистательная осень 1972 года. После невыносимо жаркого – с дымовой завесой лесных пожаров – лета наступили ясные тёплые дни. Дожди почти не тревожили, листья на деревьях и под ногами пересохли. На Ленинском проспекте пылала красно-жёлтая часть спектра, осень от этого казалась еще теплей. А когда троллейбус утыкался в запретные огни светофоров, можно было уловить шуршание опавших листьев под ногами пешеходов.
Ровно в шесть мы стояли у дверей квартиры № 40. Собрались с духом, четырежды прижали чёрную кнопку звонка. Навстречу улыбнулась маленькая Таисия Иосифовна с ножницами в руке. Я вручил ей букет, оправленный в жаркие листья клена:
– Вам.
– Какие чудесные астры! – восхитилась она. – Сейчас поставлю в вазу… Проходите, пожалуйста, не обращайте на меня внимания – кончаю расклейку.
– Как Иван Антонович? – шёпотом справилась Галя.
– Хорошо… Можете сидеть допоздна, только не слишком его волнуйте. Волчек, это Галочка и Спартак Фатыхович.
Волчек, он же Иван Антонович Ефремов, доктор биологических наук, профессор, лауреат Государственной премии, основатель новой науки – тафономии и автор романа «Туманность Андромеды», стоял у входа в кабинет, заполняя собой дверной проём. Он громаден и массивен, словно броненосец. Из глаз, как из прожекторов, исходят столбы голубого света.
У дверей квартиры Ефремовых мы всегда робели и напрягались. И зря – нас встречал не корифей всех наук, а добродушный мужик Иван, интеллектуал Иван Антонович, с которым равно можно пойти на медведя, посмаковать тонкости стихов Бунина или Волошина. А ещё он так мило заикался. А ещё он мог выхватить воображаемый кольт и п пристрелить незадачливого спорщика – из жалости. А ещё он мог вот так сильно и мягко утопить в общем-то немалую мою кисть в своей огромной ладони.
Нас усадили на диван под паруса чайного клипера на большой фотографии. Рядом, на низеньком столике, заваленном бумагами, стояла пишущая машинка с латинским шрифтом («Пишу письмо одному американскому учёному», – объяснил Ефремов). На другом столе – громадном, с множеством отделений, ящичков, шкафчиков и застеклённых плоскостей – помещалась другая машинка. Таисия Иосифовна прошла к ней и принялась что-то печатать.
– Собрание сочинений на полном ходу, – сказал я, оглядывая две стенки стеллажей с книгами.
– Да, пока всё слава богу, – Ефремов улыбнулся. – Мой курносый секретарь заканчивает подготовку третьего тома.
– А в каком издательстве выйдет собрание?
– Как обычно – в «Молодой гвардии».
– Вы говорили, что всего будет шесть томов…
– Нет, остановились на пяти. Это даже лучше. Издание шести томов растянулось бы на три года, а так – только два. Больше шансов дожить.
– Иван Антонович, я недавно познакомился с одним врачом-кардиологом. Очень дельный специалист. Он ваш страстный почитатель и хочет быть полезным.
– У меня на каждую болезнь сердца по врачу. – Смеётся Ефремов очень красиво, голубые зайчики прыгают в глазах. – Несколько профессионалов. Но всё-таки они не стоят единственного ангела-хранителя. – Он посмотрел на жену.
– А как сейчас?
– Живу и прислушиваюсь. Иногда ночью просыпаюсь оттого, что сердце остановилось. Как будто завод кончился. Жду – пойдет, не пойдет? Оно шевельнётся и опять застучит. С слава богу, пронесло! Я похож на броненосец с пробоиной под ватерлинией. Судно ещё на плаву, но машинное отделение заполняет вода…
Таисия Иосифовна подняла очень деловые глаза, поправила прядку волос на лбу.
– Извините, я вас прерву, – и, обращаясь к мужу: – Ты не сказал – соглашаешься ли со снятием фразы об олигархическом социализме китайцев?
Густые фигурные брови Ефремова поползли вверх, глаза сощурились, вокруг рта собрались лукавые морщинки,
– Г-г-г…
– Сейчас ведь пакостишку скажет, – улыбнулась Ефремова.
– Г-господь с ними, – махнул рукой Иван Антонович. – Пусть виляют. Выкинули не так уж много. Я считаю, мы обошлись малой кровью.
– Тогда я кончила. Только страницы перенумеровать.
– А что вошло в остальные тома? – спросила Галя.
– В двух первых – рассказы, четвёртый том – «Дорога ветров» и «Туманность Андромеды», пятый – «Лезвие бритвы».
Пока Таисия Иосифовна горделиво загибала пальцы, я вспомнил, как Иван Антонович рассказывал о своей писательской работе. <�…>
И ещё я вспомнил 1957 год и длинные очереди у газетных киосков за свежим номером журнала «Техника – молодёжи». Печатался новый роман Ефремова «Туманность Андромеды», переведённый позднее на 29 языков.
– Жалко, экземпляра «Дороги ветров» не нашли, – пожаловался Иван Антонович. – Перепечатывать долго, а для расклейки нужны две одинаковые книги.
Настала минута моего торжества. Я вытащил из портфеля томик с летящими оленями на сером переплёте:
– Вот! Достал по случаю.
– Вы – колдун! – ахнула Таисия Иосифовна.
– Не колдун, – весело возразил Иван Антонович, – а отец родной и благодетель. Теперь я ваш должник.
– Рассчитаетесь подпиской на собрание, – корыстно сказал я. – Из авторских экземпляров.
– К-какие авторские экземпляры? – сердито сдвинул брови Иван Антонович. – У нас их не бывает. Это один из видов хамства при реализации авторских прав! Себе бы достать парочку для будущих переизданий… Вы «Таис Афинскую» читаете?
– Конечно, – встрепенулась Галя. – Все номера «Молодой гвардии» собираем – для переплёта.
– 3-заметили, что в восьмом номере был перерыв?
– И очень испугались. Думали – запретили «Таис», как это часто бывает… А что – в «сферах» не понравилось любование женским телом?
– Нет, всё проще. Надо было напечатать какого-то прозаика, вхожего в эти «сферы». Вот меня и потеснили, не предупредив…
– Жалко, в собрание «Таис» не войдёт.
– Хоть бы отдельной книгой издать! Но за это ещё надо бороться. Не говоря уже о так называемом редактировании… Сколько напортили! И то им слишком откровенно, и это чересчур соблазнительно. Почти все любовные сцены испохабили… Например, у меня герой целует возлюбленную в ложбинку между грудей. Вымарали, оставили абстрактный поцелуй.
– Им и воздушного много! – неприлично смеялся я.
– Видимо, редактору всё человеческое чуждо, – вставила Таисия Иосифовна.
Тут я не выдержал и сострил в том смысле, что раньше мужчины были – у-у-у! – сперматозавры, а теперь так себе – Импо-70. От могучего хохота Ефремова задребезжали стекла в стеллажах, испуганно глянула антилопа с картины, а чайный клипер понёсся так резво, будто в его паруса ударил шквал. Таисия Иосифовна встревоженно подошла к мужу и коснулась его плеча:
– Так нельзя.
– Ладно, не б буду. – Ефремов понемногу успокоился, одёрнул просторный домашний костюм, поправил галстук. – Ну и как вам «Таис Афинская»?
– Роман о женщине, написанный рыцарем!

/Это Ольга Ерёмина выложила у себя главу из своей с Н. Смирновым книги "Иван Ефремов" (2013), далее фрагмент можно прочесть у нее - https://erema-o.livejournal.com/844629.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив