Поколение, желавшее странного

Вадим только судорожно вздохнул, а Антон сказал ласково:
— За что же, Саул? Вы не сделали ничего плохого. Вы сделали только странное.
Мы интересное поколение - родившиеся в семидесятых.
Детство под пионерские горны с видом на незыблемый фасад полураспада застоя, подростковый возраст под шелест страниц "Детей Арбата" и матюги в очередях по отовариванию талонов, нырок во взрослую жизнь посреди падающих колон последних дней Помпеи. Специалисты по выживанию в условиях внешней и внутренней эмиграции и по умению начинать с нуля снова и снова, вне зависимости от мелькающих перед глазами экономических кризисов, смен власти, войн и прочих мелких деталей пейзажа. Поколение прыжка через пропасть в два приёма. Поколение "да, но...", "нет, но..", не добежал бегун-беглец-беглец, свой среди чужих, чужой среди своих. Ни здесь, не там, но пересадка в Париже.... Без малейшей отрицательной коннотации. Вполне возможно, что лет через много, поглаживая окладистую бороду, мы окинем пронзительным взором из-под не менее окладистых бровей свою извилистую и бугристую биографию и поймём, что пересадки в Париже - это и есть лучшее, что в нашей биографии было. А лучшее, что есть в нас самих - это тот чёрный ящик навыков, привычек и рефлексов, который мы наполнили так давно, что уже неправда, и всё это время таскали его на по буграм и извилинам на собственном горбу. Матерясь и проклиная тот день, когда впервые сели за баранку этого пылесоса. Но не кидая...

...а теперь внимание, чёрный ящик!...
Мы вышли на хороший профессиональный уровень в той области, где окопались и даже местами дошкандыбали до серьёзных должностей. Дошкандыбали абсолютно заслуженно, но при этом всё равно не понимаем - как?! К возвышению по социальной лестнице относимся с некоторым удивлением, на заседаниях постоянно оглядываемся по сторонам, пытаясь понять не заметил ли кто из серьёзных дядей вокруг, что сварщик-то - ненастоящий. К падению с лестницы относимся спокойно и с тайным облегчением.

Возможно, именно поэтому и не достигли заоблачных начальственных высот. По большей части. Нефтяные компании и финансовые оффшоры создавали те, кто родился раньше, стартапы основывали и продавали - те, кто позже. Не д`Атраньяны с маршальскими амбициями. Партосы. Не в плане пожрать и выпить, хотя это, конечно тоже. А в плане "Я задержу их, ничего...".

Отлично понимаем, что будем пахать как дизель в Заполярье


Но при этом имеем чёткий и продуманный план, что сделаем,


Живём во внутреннем Корфу, но понимаем, что, только в Портленд воротиться нам не придётся никогда. Ну, значит в следующей жизни.

Чем дальше, тем больше понимаем своих старых котов и собак.


И тех, кто ещё, и тех кто уже. Особенно тех, кто уже. Замечаем краем глаза цепочку собачьих следов рядом со своими и с облегчением осознаём, что эта цепочка всегда будет с тобой. Гладим пустой воздух и чувствуем тепло седой шерсти под рукой.


Специалисты по самозагону в рамки, которые сами себе же и придумываем.


Специалисты по разбиванию этих рамок. С шумом и треском и разрыванием на груди тельняшек.


Специалисты по склеиванию разбитого.

Умеем помогать, но не умеем просить помощи. Не из стеснения, а из-за въевшейся до костей привычки рассчитывать только на себя.


Выросшие на формуле "счастье- это когда тебя понимают" и поменявшие её на "счастье - это когда к непониманию тебя относятся спокойно". Мы с тобой очень разной крови, Маугли, ты и я. Но хорошо, что ты есть в наших джунглях..


Знаем, что никогда не успеем прочитать и десятой доли собираемой библиотеки, но продолжаем её собирать.




Ставим "Металлику" на собрании любителей классической музыки, играем на арфе посреди расклёпанных ударников по металлу. Не из принципа или идеологии. Просто не хочется в унисон.


Ищем путь в заповедник гоблинов, Средиземье, Нарнию, далее со всеми остановками... Всегда. Везде. Даже там, где его быть не может по определению. Особенно там, где его быть не может по определению.



Умеем найти проводников в заасфальтированную кроличью нору посреди мегаполиса.



А найдя их - уже не отпускать.

Кстати о кроличьей норе.
Знаем всё о похмельном утре, но ныряем в омут метода непрерывного разлива ночных посиделок. Впрочем, это не только и не столько об алкоголе.



Лучшие бармены в мире. В искусстве молчать рядом с тем, кому плохо, нам равных нет. И в искусстве тайминга молчаливого подливания тоже.



Специалисты по мгновенному обживанию и одомашниванию территории. Превращаем любую квартиру и за короткое время из гадюшника - в место, где можно жить и куда можно позвать. Что не решается блиц-починками и уборкой, достигается драпировкой и интимным полумраком. Но ящики, не разобранные после переезда в течение нескольких дней, останутся в этом состоянии уже до следующей смены квартиры. И вообще - проще переехать в новый дом, чем подумать о капитальном ремонте.


Новый город или страну обживаем с той же скоростью, что и квартиру, мгновенно находя свои личные и персональные явки на рюмку кофе. Но, сидя в новых местах, продолжаем - виновато и как об умерших друзьях - вспоминать давно закрытые кафе из переименованных городов и несуществующих стран.



Не испытываем никакой ностальгии и розовых соплей по счастливому пионерскому детству, но помним до последней детали то вне-советское хорошее, что было там.





Пьём кофе в любой непонятной ситуации.

И чем хуже ситуация, тем медленней и подчёркнуто неторопливей..


Помним, что платья из ситца надо шить вне зависимости ни от чего. Помним не на уровне цитаты, а на уровне безусловного рефлекса.


На том же рефлекторном уровне знаем, что любая чёрная полоса - это временно. Любая белая - тоже.


Раскиданы по шарику так, что не хватает часовых поясов, но ощущаем, что в любой момент можно выйти во двор и крикнуть "Паша, выходи!"


Умеем дружить. Не умеем поддерживать отношений на маленьком огне. Молчим, не в силах выдавить из себя приличествующий телефонный или интернетный small-talk, но при личной встрече продолжаем общение с той же ноты и градуса откровенности, на которых это общение было прервано много месяцев или лет назад.


Точно знаем как не надо. Не знаем как надо. Смеёмся над теми кто знает. Смеёмся над теми, кто верит тем, кто знает, как надо.

В холодную воду прыгаем сразу, в тёплую заходим медленно и осторожно, в попытках понять, когда же начнётся холодная. Достигнув первого ледяного ключа, с облегчением выдыхаем и начинаем грести по настоящему.


Стремимся к одиночеству. Не понимаем, как может быть скучно одному. Стремимся из одиночества.


...и по кругу...


Об отношениях знаем примерно всё: от мучительной утренней попытки восстановить ход вчерашних событий и до любви до гроба. Со всеми промежуточными станциями. Похоронили свои скелеты в не отмеченных ни на одной карте братских могилах. И только голова иногда дёргается в нервном тике, когда доросшие до подросткового возраста дети начинают покровительственно посматривать на ничего не знающих о жизни родителей.



Умеем ждать. О, как умеем ждать!... Пережидать. Выжидать. Поджидать.



...а дождавшись, тут же срываться с места. И опять поезда, и опять проводник выдаст...
Отлично знаем, что за окном, кроме очередного индустриального пейзажа, ловить нечего. И всё равно смотрим в окно, в ожидании. "Чего именно, право, не знаю..." Неожиданного.... Странного... Чего-то, что ещё не... Чего-то, что уже не...
Смеёмся над собой. Знаем, что чудес не бывает. Готовы это доступно объяснить на пальцах любому юноше со взором горящим. У при этом заглядываем через его плечо в открытое окно купе - а что там, за поворотом?..



В бога не верим, но постоянно с ним разговариваем. Никогда просительно. Иногда матерно. Часто в режиме: "А теперь не мешай. Пожалуйста...". Он молчит, наверное ему стыдно. Мы молчим тоже.


К чертям, асмодеям и прочей нечисти относимся как к своим - таким же вредным, но незлобным. И всегда грустно, когда на каком-нибудь заброшенном чердаке в Тишевице умирает последний демон местечка.



Склеиваем личную религию из лоскутков и осколков. Не рассказываем о ней никому. Не потому, что секрет, а потому, что если словами, она опять разваливается на лоскутки.


Смеёмся над тем, что всё - суета сует и следы на прибойном песке, но продолжаем протаптывать следовую дорожку с упорством резчиков по граниту.




Продолжаем идти. Всегда. Пока не падаем.





Упав, с благодарностью смотрим на рефери, просим считать до десяти помедленнее и засыпаем. На счёте "девять" отрываем колено от пола.


Когда нокдаун сменяется финальным нокаутом, не понимаем. Не боимся, не паникуем, а просто не понимаем. Как это - встать уже не получится? Как это - нет лечения? О чём вы вообще? Отойдите, мне надо.... Так и хоронят удивлёнными.




Много читали. Ещё больше перечитывали. Кое-что поняли. Цитатами можем разговаривать часами, чем чрезвычайно утомляем окружающих. К сорока годам обнаружили, что классическая музыка, это не то, чем насилуют в музыкальной школе, а то, что ставишь в ночной поездке, когда плохо. Что перед картиной можно стоять часами, и это совсем не скучно. Хотя при этом, всё равно на любой искусствоведческий термин, состоящий более, чем из двух слогов, рефлекторно отвечаем матерной частушкой или анекдотом про Вовочку.


Вживую помним тех, кто воевал на ТОЙ войне. Сами воевали на странных и by design без-победных войнах со сложными и включающими в себя числительные названиями. Остаёмся сидеть с кривой ухмылкой, когда все встают едином порыве на очередном торжестве по поводу. Приходим добровольцами на не менее очередную странную войну, хотя уже давно не должны. Всё с той же кривой улыбкой.


Передаём детям всё лучшее, светлое и святое, что в нас есть.


После чего замечаем в детях знакомые по зеркалу черты и думаем: "нe дай бог, нe дай бог..."



...унесите чёрный ящик...
Хорошая вещь - раздвоение личности. Вернее, рас-троение.
Всегда готовый к худшему взрослый. С ехидной улыбкой и уверенным видом.
Испуганно и с удивлением смотрящий на этого взрослого ребёнок.
И кто-то третий: вредный, язвительный, но очень родной - в чёрном ящике на усталом горбу.



|
</> |