Питер: культурная столица или родина гопоты? 1 часть

hueviebin1 — 09.11.2020

«Оспаде, во что сегодня превратилась культурная столица?», — часто можно слышать от горожан, поскользнувшихся на легендарной ленинской гололедице и стремительно мчащих своими лбами на встречу с не менее знаменитым петербургским «поребриком». «Уж нет былого европейского духа Петра!», — как правило, добавляет раскоряченный по тротуару петербуржец, вправляя себе кости и позвонки да пугливо озираясь на крыши домов — уж не мчит ли с них ему навстречу еще более знаменитая питерская «сосуля»?

Наверное, я кого-то огорчу, но при всей любви к северной столице Питеру исторически куда лучше подходит звание вонючей портовой дыры, нежели культурной столицы. Ведь воспетый романтиками хруст французской булки уже к середине XIX века очень компактно локализовался лишь в границах Дворцовой площади и отчасти Невского проспекта, в то время как весь остальной Питер разил изобилием портовых шлюх, вшивых сирот, пьяных матросов, любвеобильных чубаровцев с Лиговского проспекта, поехавших на почве марксизма эсеров-террористов-смертников (коих в Питере было столько, что в ту пору его можно было смело называть не северной Венецией, но северным ИГИЛом) и, конечно же, пролетариев, манеры которых были столь утончены и изысканны, что первые три буквы их основной геолокации в городе (не те три буквы, о которых вы подумали, хотя и очень близко), очень быстро стали известны на всю страну и в негативном контексте активно употребляются по сей день. Речь о слове «гопник», берущем свои корни от аббревиатуры ГОП, коей обозначалось Городское общежитие пролетариата на Лиговском проспекте напротив Московского вокзала (совр. гостиница «Октябрьская»). Так что, вопреки устоявшемуся мнению, дух Питера куда нагляднее выражается в песнях группы Ленинград, нежели в музыке Чайковского.

Знаменитая петербургская интеллигенция пришла похрустеть французской булкой на набережную реки Фонтанки. Щас нахрустятся, встретят прохожего да как закружат его в вальсах Шуберта (1905г.):

Петербуржцы исторически противопоставляли себя всей остальной России, аккуратно намекая на свое культурно-интеллектуальное превосходство над недостойными смердами с окраин империи... И это неспроста, ведь подчеркивание своего коренного питерского происхождения якобы автоматом причисляет обладателя ленинградской прописки к привилегированной касте чуть ли не ариев, в венах которых бурлит голубая кровь, а в туманных лабиринтах душ спрятаны последние частички безвозвратно утраченной аристократии. Правда, цитат Шопенгауэра на заборах в культурной столице я до сих пор отчего-то не встречал, а из приоткрытых окошек проезжающих мимо автомобилей чаще можно слышать песни Михаила Круга, нежели прелюдию «Соль минор» Рахманинова. К тому же в лихих 90-х город удостоился целого ряда сомнительного рода достижений: криминальная столица России, самый наркоманский город России, неонацистская столица мира… Но мое самое любимое — столица российской порно-индустрии. 95% всей Российской порно-продукции в те годы производилось именно в культурной столице — в Питере не осталось ни одной достопримечательности, у которой бы яростно не отпердолили манерную богиню, что любит роскошь и ночь. В 90-х порнуху снимали даже на крейсере Аврора, так что сегодня лучше не задаваться вопросом «Что тебе снится, крейсер Аврора, в час, когда утро встает над Невой?». Так вот хруст французской булки и проиграл ожесточенную войну причмокиванию с похлюпыванием. К слову, эту красивую традицию горожане чтут по сей день — до сих пор Питер абсолютный российский лидер по производству порнографии (включая кустарную). Все эти My Pickup Girls, четверо для мамки и т.д. и т.п. — дело рук хваленой питерской интеллигенции.
Казалось бы, Москва — самый богатый, многонациональный, яркий и разношерстный город, в который ведет столько дорог, что даже Риму, наверно, и не снилось. Этот факт должен был заранее предопределить статус Москвы как самого преступного, самого развратного и самого нацистского города России... как вдруг из мрачного нигилизма питерских подворотен выплывает тот самый дух Петра и, вооружившись надменным ильичовским прищуром, указывает златоглавой на ее истинное место — верным цербером сидеть у Питерских ног и охранять заслуженный статус самого порочного города Империи.

Как же так вышло, что в 90-е культурная столица России получила гордое звание криминальной (в целом по масштабам уличной преступности Питер не сильно выделялся на фоне остальных городов, но звание свое получил именно из-за политических убийств, по количеству которых ему не было равных), а с середины 90-х город, перенесший блокаду, западные СМИ начали именовать не иначе как столицей мирового неонацизма (нигде в мире не происходило такого количества преступлений на почве национализма, как в Петербурге)? Как на смену поэту, читающему даме сердца стихи под Петропавловским шпилем, пришел сантехник, читающий плохо заученную фразу «I want to fuck you»? Ответ прост: Питер всегда таким и был. Конечно же, «коренной» петербуржец, аккуратно поправляя пенсне, в таких случаях откладывает в сторону скрипку с пюпитром, после чего, аккуратно пережевывая «куру» с «гречей», возмущенно заявляет: «Ни первое, ни второе, ни третье не соответствует действительности! Это все клятые москали слухи про наш город распускают, ибо завидуют его благородному происхождению!».

Но... На самом деле суровая правда жизни несколько отличается от красивых исторических мифов, которыми так любят тешить себя люди. С целью понять, как Питер 90-х стал одним из самых неблагонадежных городов России, так сказать, для установления корней и причинно-следственных связей, мы с вами сейчас детально рассмотрим обычаи, быт и нравы города на Неве как в дореволюционный период, так и в пост-революционный. И уверяю, что мало кто из вас захочет оказаться в сокровищнице мировой культуры тех славных лет. Но для начала попробуем определиться с тем, что есть «коренной» житель. Обычно принято считать, что по-настоящему коренными становятся жители территории в не менее чем третьем поколении. Также часто можно слышать про пятое поколение. Т.е. приезжие в 50-е годы прошлого века никоим образом не относятся к коренным. А в моем представлении коренной житель Петербурга — это исключительно тот, чья родословная берет питерские корни из дореволюционного города. Т.е. из тех, кто пережил революцию. От этого и будем отталкиваться в рассмотрении нашей темы.
Если смотреть на население Петербурга в целом, то первыми его жителями фактически были солдаты, матросы, а также жители местных русских и финских деревень. Также в процессе развития города население Петербурга активно формировалось и за счет принудительного переселения семей из других регионов. По указу Петра I от 1704 года в город ежегодно приезжали до 24 тысяч работных людей, в основном крестьян. Впрочем, большинство из них как в этом городе, так и в этой жизни надолго не задерживались, ибо работ было дохуищи, чего нельзя сказать о силах, здоровье и энтузиазме крестьян. Да и в целом Петр был ориентирован на создание идеального города-витрины, в антураж которого необразованные мычащие крестьяне уж никак не вписывались. Поэтому в 1710-х годах вышел ряд новых указов, согласно которым в Петербург «на вечное житье» переселялись тысячи представителей ремесленного, купеческого и даже дворянского сословия из Москвы, Киева, Казани, Архангельска и других городов. Также в город прибывало очень много иностранных специалистов (в основном из Германии).

Таким образом, в период с 1869-го по 1910 годы, когда регулярно проводились городские переписи, доля русского населения в Петербурге стабильно составляла лишь около восьмидесяти процентов. Бьюсь об заклад, что абсолютное большинство питерцев даже не подозревает о том, что существенная часть города до начала Великой Отечественной была представлена европейскими колониями. Например, огромная территория от сегодняшнего Гражданского проспекта до Ручьев принадлежала немцам, которые стали жертвами сталинских депортаций 40-х — лишь после этого данные территории заняли русские. Или, скажем, печально известное Мурино, название которого происходит от финского Muurola, что переводится как «поселение каменщиков» — это историческая земля финнов, которые проживали на ней аж с IX века, пока их вместе с немцами Ручьев не отправил в увлекательное путешествие по сибирским лесозаготовкам не в меру бдительный товарищ Джугашвили. А поскольку Петру I не чужда была черная ирония, то насильно свезенных на строительство города рабочих из Муромского уезда Владимирской губернии поселили в тех же окрестностях рядом с финнами, что лишь закрепило название «Мурино» теперь еще и с русской стороны. Район, ограниченный Фонтанкой, Мойкой, Пряжкой и Крюковым каналом, до революции назывался Коломной, что восходит к подмосковному селу Коломенское, а питерское Красное село было соответственно названо в честь свезенных рабочих из подмосковного Красного села.

Эти жители и есть коренная соль земли питерской. Уже скоро закипит межнациональный котел строительства и руками этих людей будет создан лучший город Руси, в который со всех концов империи устремятся лавинообразные массы страждущих хорошего заработка, хорошей жизни и ищущих доверчивых столичных лохов. Это же совсем скоро станет концом петровского Эдема.

К концу XVIII века численность населения северной столицы достигла уже 220 тысяч человек, а со второй половины XIX века, Петербург и вовсе станет общемировым лидером по темпам прироста населения. К началу XX века Петербург занял четвертое место в мире по численности населения, уступая лишь Лондону, Парижу и Константинополю. Причинами такого бурного роста стали отмена крепостного права, зарождение капиталистических, рыночных отношений и стремительное развитие промышленности в столице — Петербург в это время становится центром притяжения для тысяч крестьян, порвавших с землей и ищущих постоянного заработка, а также орд проходимцев находящихся в поисках случайного обогащения и легкой свободной жизни. Миграция сельского населения сделалась массовой с середины XIX века: с момента, когда сформировалась сеть железных дорог, в столицу буквально хлынул поток крестьян и ремесленников из Псковской, Витебской, Ярославской, Тверской и Новгородской губерний, так что к концу века в Петербурге была широко известна пословица, наиболее точно выражавшая суть сложившейся ситуации: «Псковский да витебский — народ самый питерский».

Итак, после отмены крепостного права в населении Петербурга непрерывно возрастала доля крестьян (по сословному происхождению), доля которых к 1869 году составляла 31% всего населения столицы, в 1881 — 43%, в 1890 — 57%, в 1897 -59%, в 1910 — 69%. Большую часть из них составляли т.н. «отходники», традиционно являющиеся наиболее быдловатой частью населения.Скорость развития города уже откровенно не поспевала за стремительным темпом его перенаселения, дававшим фору даже беднейшим странам Африки. Это сегодня кажется, что там прирост в 200 тыс. человек за иной десяток лет — раз плюнуть. Но в те времена в целом гораздо меньше людишек коптило небеса своим бессмысленным существованием, потому и цифры эти выглядели совершенно фантастично. Городских благ на всех не хватало, и уже к 1880 году существовало два непересекающихся друг с другом Питера: парадный и не очень. И это мягко сказано. Причем тот Питер, что парадный, занимал лишь незначительную часть мегаполиса. Криминальный элемент, съехавшийся в поисках наживы со всей Руси, непрерывно пополнялся за счет тех крестьян, которые так и не смогли адаптироваться к условиям городской жизни и, оставшись без работы, имели только один дальнейший путь в жизни. И путь этот напрямую был связан с криминалом либо бродяжническим промыслом. Впрочем, рабочие и без того играли ключевую роль как в стремительной хулиганизации города, так и в деле свершения священной революции: вырвавшись из родной деревни и лишившись выстраданных веками устоев и свода правил, вкусив огней большого города, ребята оттягивались по полной, стремительно маргинализируясь и активно формируя такое печально известное явление как люмпен-пролетариат.

Главная причина зарождения люмпен-пролетариата — это отсутствие «института» общины. В деревне над молодёжью существовала 3-этажная надстройка: малая семья, большая семья, община под руководством большаков (её дополняла и церковь). В городах же царская (а впоследствии и советская) власть не предусмотрела никаких низовых институтов контроля над вчерашними крестьянами, ушедшими из деревни. Ситуация обострялась тем, что деревню покидали в основном молодые мужчины. Перенасыщенные тестостероном, напрочь лишенные мозгов, родительского контроля и внимания нормальных женщин, парни, отработав за станком смену, элементарно не знали, чем себя занять. Потому все свободное время заполнялось реками самого дешевого пойла и бессмысленным слонянием по округам со всеми вытекающими отсюда последствиями.Единственная женская компания, которая им была доступна — сифозные проститутки с Сенной площади, а оттуда недалеко и до «малинников» с полным вливанием в криминальную жизнь и тотальной маргинализацией всего рабочего класса. С этой же проблемой, к слову, сталкивались и на Западе, но там власть быстро стала насаждать в обществе институты низового контроля — скаутские организации для молодёжи, спортивные секции, общественные кружки, политические партии, благотворительные общества — у рабочего был выбор, чем занять досуг. Рабочим же Петрограда в этом плане не повезло — государством правила династия Романовых, наверное, самых конченых долбоебов в истории человечества. Долбоебов настолько долбоебнутых, что они целых полвека (!) с момента отмены крепостничества равнодушно наблюдали за тем, как град Петров превращается в настоящий Resident Evil. Молодежь всегда агрессивна по определению, а когда речь касается сотен тысяч человек, не обремененных родительским надзором, семьей, хобби и досугом, въебывающих у станков, как проклятые, и при том живущих в страшнейшей нищете — это неминуемо приведет к социальному взрыву в любом, даже самом совершенном Государстве. Что уж говорить о тех временах? Единственные меры профилактики, до которых за 50 лет додумался великоимперский Царь-Жопа, — это высечь кого посильнее за недостаточно низкий поклон (за что одним ненастным днем в товарище Трепове и стало на одну дырку больше) или, когда ситуация совсем выходит из-под контроля, немножечко расстрелять пьяных буянов из пулеметов.
Расстрел рабочих за петицию "О нуждах рабочего класса" у Зимнего дворца. 9 января 1905 г:

Тяжелые же условия труда и быта порождали протест, выражавшийся прежде всего в стачках (заработная плата рабочих в России была в 2 раза ниже, чем в Англии и в 4 раза ниже, чем в США, про быт и говорить нечего). Если в 60-е годы XIX века было зафиксировано всего 51 выступление рабочих, то в 70-х гг. число стачек возросло до 326, а в 80-х гг. - уже до 446.
Рабочие Обуховского завода пришли в заводскую столовую похрустеть французской булкой:

В общем, император Романов был из тех людей, кто собственноручно... простите, собственножопно срал себе прямо на макушку головы, проявляя в том недюжинный талант — так изогнуться не каждому дано. В итоге насрал столько, что сам и захлебнулся. Не понимаю, зачем это было делать, но говорю ж — долбоеб, а действия таких людей трудно объяснить с позиций рационализма. Впрочем, свято место не бывает в пустоте, и коли царская власть не нашла чем занять толпы молодежи, это за нее сделало марксистское подполье.

Поселение рабочих выборгской стороны, 1900 г. Именно отсюда по всему рабочему классу города начиная с 80-х годов берет свое начало распространение идей Марксизма:

Так и представляю себе какой-нибудь доклад об общественно-политической обстановке в Императорском Дворце:— Ваше превосходительство, количество молодежи из вчерашних крестьян в Петрограде достигло половины от всего населения, ресурсов на всех начинает не хватать. Эта молодежь совершенно не образована и, будучи не обремененной семьями и родительским контролем, совершенно не представляет, чем себя занять в свободное время. Кабы че не вышло...— Да не очкуй ты! Грю те, норм все будет! Лучше готовь лошадей — ворон поедем стрелять!Видимо, император задумал некий хитро-многоходовочный план по отложенному самоубийству — ничем другим такой похуизм объяснить не представляется возможным.

В общем, уже к 1880 году столицу по праву называли центром уличной преступности и проституции, а Романовы продолжали хрустеть французской булкой еще 50 лет, пока хруст булок не сменился хрустом их шейных позвонков под натяжением намыленых веревок. Так что Петербург рубежа XIX-XX веков — это соседство ослепительной роскоши и беспросветной нищеты, где богатые ходили по тем же улицам, что и бедные, вызывая зависть и провоцируя ограбления. Так, по Невскому проспекту ездили роскошные упряжки управляемые молодожавыми кучерами с гусарской выправкой, прогуливались в дорогих нарядах прекрасные тургеневские девушки, а всего в нескольких минутах ходьбы от Невского, в районе Сенной Площади, начиналось истинное средневековье, в котором правил бал брюшной тиф, сифилис и дизентерия. Знаменитая Сенная в те годы являла собой исключительно имя нарицательное, будучи неприступным оплотом «малинников» (что-то вроде АУЕшных блат-хат), публичных домов, изобилия инвалидов, с непривычки в северном климате отморозивших по пьяни конечности, проституток с пикантно объеденными сифилисом носами да сирот, которые зачастую были даже опаснее матерой уголовщины. Не даром же именно на Сенной ограбили гоголевского Акакия Акакиевича, бродили обитатели «Петербургских трущоб» Крестовского, и там же по воле Достоевского грешил и каялся Раскольников. Именно на Сенной 22 июня 1831 года шумел знаменитый «холерный бунт», когда толпа черни громила больницы, нападала на полицию, убивала врачей и их помощников, якобы виновных в распространении заразы.

Петербургские дворянки присели отдохнуть после кружащих кадрилий, а заодно и обсудить стиль фортепьянной игры Мусоргского. Февраль 1917.

Однако не Сенной единой. Стоило пройтись до конца Невского, как из мира дорогих бутиков и купеческих лавок ты оказывался на Лиговском проспекте в мире первобытного насилия, варварства и промискуитета. А потом и на пр. Обуховской Обороны, в те годы именовавшимся Шлиссельбургским. И красивое название отнюдь не отражало царящих вдоль проспекта нравов.В любом мегаполисе мира есть так называемая красная или фронтовая зона. Она примыкает к крупным транспортным узлам и располагается невдалеке от центра. Здесь кончается район банков и офисов, дорогих магазинов и ресторанов и начинается зона отчуждения, мрачный туман, который, как в романе Кинга «Мгла», пожирает всякого в него входящего. Зажиточные горожане предпочитают селиться от этой зоны подальше, но и рабочий класс редок — здесь, как правило, обитают те, кто не смог устроиться в жизни, да и едва ли особо стремился к этому. Такими были Нью-Йоркская Гринич-вилледж, Берлинский Кройцбург, Одесская Молдаванка, Московская Марьина Роща. В Питере фронтовыми зонами с середины прошлого века считались Лиговка от Коломенской и Боровской до рельсового пути Николаевской железной дороги, от Невского проспекта до Волкова кладбища, периферия Петроградской стороны и Васильевского острова, Выборгская сторона, Васильевский Остров. Причем Питерская Лиговка была куда страшнее самого зловонного московского гетто — ведь Питеру выпала честь быть столицей в непростой период отмены крепостничества, а стало быть, именно в Питер и двинулись основные массы одичавшего под гнетом многовекового рабства крестьянства.

Впрочем, рабочие окраины, вроде легендарной Выборгской стороны или Обуховки, не сильно отличались от криминально-проституточных Лиговки и Сенной. Рабочий класс был представлен преимущественно хулиганствующим элементом: вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства проходила в оголтелых махачах, обусловленных территориальной принадлежностью. Вышедшие из монотонного села, в котором все друг друга знают с пеленок, а все не такое закономерно воспринималось как исключительно враждебное; ступив одной ногой в промышленное будущее, но второй оставшись в крестьянском прошлом, между ног у них сформировалось противоречиво-контрастное настоящее. Не привыкшие к быстрому темпу жизни и изобилию человеческих масс, рабочие быстро поделили город на территории, по принадлежности к которым и начали задорно ломать друг другу ебальники. Охтинские плотники дрались с крючниками Калашниковской пристали да рабочими стеклянного и фарфорового заводов; на Невской заставе село Александрово билось с Фарфоровским; на Выборгской стороне рабочие меднопрокатного и патронного заводов предпочитали хрусту французской булки хруст костей друг друга; за Нарвской заставой «балтийская» сторона враждовала с «петербургской». А любимым зрелищем обитателей Семенцов и Рот были лютые пиздилки и оголтелое ебашилово извозчиков со столярами на Измайловском проспекте. Основное занятие тогдашних путиловцев, по словам мемуаристов, точно такое же: «заливка несладкой жизни» и драки.
Уличное насилие переносилось и на производство. Так, в рабочей среде избиение заводского мастера считалось своеобразным лихачеством, необходимым элементом досуга рабочей молодежи. Один рабочий Ижорского завода с гордостью вспоминал в 1920-е годы: «Мы, молодежь, били старших. Рабочие били мастеров, купали их в одежде в речке Ижора. При неполадке в заводской лавке разбивали стекла, били уполномоченных, устраивали обструкцию, бросали в ораторов стулья. Вмешивался полицейский — били и его». Наиболее красочно завершает рассказ данная цитата: «избить или даже убить полицейского считалось подвигом». После демонстраций, разогнанных полицией, городовым, жившим с ними в одних домах, поступали угрозы: «Если вы не уедете отсюда, то мы вас убьем!» (хмм... ничего не напоминает?). Так формировалась атмосфера террора и выдавливания коренного питерского населения, на которую совсем скоро очень успешно черной тенью лягут марксистские идеи о светлом будущем, надо лишь самое малое — отнять... и поделить.

Рабочие кидают камни в жандарма, 1905 г.

Как писал «Журнал Министерства юстиции», уделом рабочих тех времен было «праздношатайство днем и ночью с пением нецензурных песен и сквернословием, бросанием камней в окна, причинение домашним животным напрасных мучений, оказание неуважения родительской власти, администрации, духовенству; приставание к женщинам, мазание ворот дегтем, избиение прохожих на улице, требование у них денег на водку с угрозами избить, вторжение в дома с требованием денег на водку, драки; истребление имущества, даже с поджогом, вырывание с корнем деревьев, цветов и овощей без использования их, мелкое воровство, растаскивание по бревнам срубов, приготовленных для постройки». Кроме того, они «отправляли естественные надобности среди публики, появлялись голыми, бросали в глаза нюхательного табаку, тушили свет в общественных местах, устраивали ложный вызов пожарных, срывали плакаты, портили памятники, ломали почтовые ящики, подпиливали телеграфные столбы…».

А так выглядела типичная история тех лет с Васильевского острова. В конце июня 1913 года в районе Гаванского поля двое хулиганов — Иван Веселов, 21 год, и Николай Щербаков, 22 года, — встретили рабочего Карла Рыймуса, находившегося в состоянии глубокого алкогольного опьянения. Рыймус был прилично одет — на нем были две сорочки, пиджак и сапоги. Он возвращался мимо злосчастного Гаванского (Большой проспект ВО) поля домой. Веселов и Щербаков, приметив его, уговорили продать одну сорочку, а вырученные деньги пропить. Рыймус легко согласился. Сорочку продали за 50 копеек, выпили вместе, после чего пролетарий заснул. Спящему Карлу (судя по имени, имевшему немецкое происхождение — в Питере немцев в те годы было хоть жопой жуй да ртом сплевывай) хулиганы проломили ему голову булыжником, чтобы забрать остальное.

С середины 19 века питерских отморозков именовали башибузуками, по названию турецких иррегулярных частей, знаменитых своими зверствами на Балканах. Позже появляется французское словцо «апаш» (в кругах питерской знати французский был очень популярен — так они и выебывались друг перед другом языковыми познаниями да манерами, пока и не проебали родину). И в те годы ни один из номеров «Петербургского листка» не обходился без рубрики «Проделки апашей». Впрочем, и французский термин «апаш», прижился ненадолго, вскоре сменившись англо-саксонским «хулиган». В формулировках того времени хулиганством обозначалось бессмысленное и не имеющее никакой цели преступление: оскорбление, избиение или убийство совершенно незнакомого человека. Своим названием акты сих уличных бесчинств обязаны Патрику Хулигену — главному фигуранту Лондонских криминальных сводок конца XIX века. Лондон в те годы был той еще дырой, и что символично, по национальности Патрик Хулиген был ирландцем, а ирландцы в те годы считались главной пьянью и отморозью Европы. В России все эти термины — башибузук, апаш, хулиган, а впоследствии и посконно лапотный гопник — начали свой победоносный марш по Руси-матушке именно из Петрограда, статистика преступности в котором была поистине пугающей: в 1900 году в Петербургском окружном суде в убийстве обвинялось 227 подсудимых, в разбое — 427, нанесении телесных повреждений — 1171, изнасиловании — 182, краже — 2197. В 1913 году перед судом предстали уже 794 убийцы, 1328 разбойников, 929 опасных драчунов, 338 насильников и 6073 вора. Это только те, кто предстал перед судом — сами понимаете, в те годы раскрываемость преступлений без камер, мобил, современных криминалистических фишек была близка к нулевой во всем мире.

Но и на этом фоне рост хулиганства поражал: за тринадцать лет число хулиганов выросло почти в четыре раза: с 2512 до 9512. Это тоже лишь официально. В 1910 году в Петербурге произошло 510 убийств и 989 случаев разбойного нападения, 4245 кражи, 46 690 случаев мелкого хулиганства — больше, чем в какой-либо другой европейской столице. И динамика была, что называется, обнадеживающе положительной: 227 убийств в 1900 году; 510 в 1910; 794 в 1913. Для сравнения: в 2018 году количество убийств в Питере на сто тыс. населения составляло 3,5. А вот в 1900 — 16,2; в 1910 — 27,1; в 1913 — 37,8 — чем ближе к революции, тем больше. Относительно 15-16 годов начала века найти достоверную статистику затруднительно, но немудрено предположить, что она могла соревноваться с сегодняшней Венесуэлой. С приходом большевиков ситуация мало изменилась, и в 1922 количество убийств на сто тыс. населения составляло 34,8.

Ситуация чрезмерно усугублялась и нахлынувшими со всех краев империи ордами марксистов-фанатиков, которые группировались либо в банды занимающиеся любимым промыслом революционера — бандитизмом и грабежом, либо, что еще хуже, организовывали террористические группы и ячейки. И те, и те за дело принялись резво — первые свой революционный пыл положили на алтарь вооруженных ограблений и буквально еженедельно обносили центральные лавки и бутики. И редко какое ограбление обходилось без случайных жертв. Например, 23 мая 1907 года было совершено нападение на 34-е почтовое отделение на Тучковом переулке. В отделение внезапно ворвались десять человек с револьверами и приказали: «Руки вверх!». Пытавшегося поднять тревогу охранника пристрелили на месте. Уже 30 мая восемь вооруженных грабителей ворвались в 11-е отделение частного ломбарда. У стойки стоял трамвайный кондуктор Александр, только что получивший за заложенное пальто 14 рублей 75 копеек — отдавать бандитам деньги он решительно отказался и немедленно был застрелен. Таким образом, заниматься предпринимательской деятельностью с начала века в столице стало невыносимо, а быть богатым — непростительно чревато.Деятельность других боевиков носила куда более деструктивный характер. Они промышляли террором, масштабы которого дошли до такого предела, что именно в Петрограде зародилось такое уродливое явление как шахидничество (в современном его понимании). Таким образом, метод борьбы за свои интересы путем подрывания себя в толпе инакомыслящих «питерской интеллигенцией» был опробован аж за 70 лет до того, как к нему прибегнут радикальные исламисты. Первым смертником в Петрограде стал белорус польского происхождения Игнатий Гриневицкий, который взорвал себя во время покушения на Александра II.

Из предсмертной записки Греновицкого:«Мне не придётся участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю всё, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может».Входя со временем во вкус, количество террористов стремительно росло, а масштабы терактов становились все грандиознее. Так, 25 августа 1906 года произошел один из самых кровавых терактов в истории царской России. Трое террористов-смертников подорвали себя на Аптекарском острове Санкт-Петербурга, в результате чего погибло 30 человек (не считая самих террористов) и еще 33 человека получили тяжелые ранения. Среди убитых и искалеченных было немало детей. Взрывались парни, что символично, с криком «Да здравствует революция!» — прямо как «Аллах акбар!»

Типичная картина с Невского:

Взрывать старались, как правило, питерскую знать, но и относительно судеб случайно оказавшихся в эпицентре взрыва простых граждан не отличались сентиментальностью. Таким образом, на одного подорванного чиновника обычно приходилось по десятку-другому случайных прохожих.
Шахид Иван Типунков (кличка «Гриша»):

Шахид Илья Забельшанский:

В 1916-1917 годах криминогенно-террористическая атмсфера на улицах приняла совершенно катастрофический характер. Если в апреле в Петрограде произошло 190 краж, то в мае их было уже 699, в июне 778, в июле 857, в августе 1277. При рассмотрении статистики, опять-таки, необходимо учитывать тот факт, что к тому времени правоохранительная система города уже была фактически разгромлена, а стало быть, фиксировалась лишь малая часть преступлений. К тому же большинство жертв преступлений попросту перестало обращаться в полицию — городом правили банды, и полиция уже ничего не решала. Наибольшее число преступлений, вполне ожидаемо, приходилось на центральные районы города, где проживало и бедное, и богатое население. Преступность в революционном году побила все рекорды, ее разгул стал самым масштабных за ХХ век в русской истории. Вместе с тем причиной этого стали не только явные ошибки Временного правительства, но и чувство огромной свободы, которое ощутил народ после Февральской революции.

К сожалению, плодами этой свободы воспользовались не только бывшие угнетенные слои населения, но и огромное число уголовников, почувствовавших безнаказанность. Нападения на полицейские участки стали регулярными, освобождения уголовников из тюрем и сжигание уголовных архивов — повсеместным. Американский посол Д.Р. Фрэнсис следующим образом описывал события, свидетелем которых он был в февральские дни: «Полицейский участок через три дома от здания посольства (на Фурштатской улице. — прим.) подвергся разгрому толпы, архивы и документы выбрасывались из окна и публично сжигались на улице — и то же самое происходило во всех полицейских участках города. Архивы секретной полиции, включая отпечатки пальцев, описания примет преступников и т.д., были таким образом полностью уничтожены… Солдаты и вооруженные гражданские лица преследовали полицейских, разыскивая их в домах, на крышах, в больницах».

Осмотр жилища Невского проспекта на предмет наличия пережитков буржуазного прошлого:

А так писала газета «Петроградский листок», констатируя ситуацию, сложившуюся в столице весной 1917 г.: «То, что Петроград сегодня обокран и разграблен, не должно удивлять нас, поскольку из различных тюрем было выпущено около 20 тысяч воров. Грабители получили полные гражданские права и свободно ходят по улицам Петрограда. Офицеры уголовной милиции подчас узнают воров на улице, но ничего не мо

Оставить комментарий

Популярные посты:

figunet

Дистанционное обучение психологии: путь к безграничным возможностям личностного роста

kotofoto

Селфи с коврика на полу

svitla_4ok

Жизнь удалась

colonelcassad

КНДР испытала баллистическую ракету с гиперзвуковой боеголовкой

365days

Ежедневный дайджест марафона #веснаестьвесна — 10 апреля

tatiaz

Достали из подвала

sagittario

Из Склифосовского в Спасокукоцкого

irina-sbor

Школа без острых углов

everstti_rymin

Наша котогалерея

• Ранее
• Архив