Отличная история из послевоенной жизни философа Теодора Ойзерман, который жил в

matveychev_oleg — 25.08.2025 Философское кафе

Хозяйку моей квартиры звали Армгардт. Она сразу же при знакомстве сообщила мне, что она и ее покойный муж принадлежат к старому, известному в Германии аристократическому роду. <�…> Как-то хозяйка завела со мной разговор о своем отношении к русским военным. Она подчеркивала, что не питает враждебного чувства к ним, так как понимает, что все они воевали против Германии и Австрии в силу необходимости, выполняя свой гражданский долг. При этом она, однако, оговорилась: «Это не относится к политическим работникам. Они наши идейные враги. С политическим работником я никогда не могла бы спать». Мой ответ ошеломил графиню: «Я не стану от вас скрывать, что являюсь политработником». Хозяйка выскочила из моей комнаты, забыв даже пачку сигарет, которую я ей в очередной раз презентовал. <�…>

Прошло несколько дней, и вечером я услышал робкий стук в мою дверь. Я крикнул: «Войдите!». Как и следовало ожидать, вошла графиня и сразу же стала извиняться. Дескать, она поразмыслила и поняла, что политический работник — это назначение, приказ, а не свободный выбор. Армия есть армия.


Образованного офицера, хорошо владеющего речью, назначают политическим работником. Отказаться он не может, приказ есть приказ. Иное дело комиссары. Это совсем другие люди; они командуют политическими работниками, они всегда были врагами Германии. Мне можно было, конечно, возразить хозяйке, разъяснить ей, что комиссары, как и все советские офицеры, являются врагами германского фашизма, а не германского народа. Но разъяснения, подумал я, все равно не дойдут до воспитанной в духе фашизма немки. И, кроме того, мне стала любопытна ее реакция, если я ей скажу: «Извините, фрау, но я также являюсь комиссаром». Так я и сказал, и графиня, изображая ужас или в самом деле испытывая его, сразу выскочила из моей комнаты. <..>

Проходит еще несколько дней и снова робко стучится графиня. Она входит с виноватым видом. «Простите меня, — говорит она, — вы ведь добрый человек». Она, осмелев, начинает рассуждать, что вы ведь добрый человек». Я говорю, что нисколько не сержусь на нее и угощаю ее сигаретой. Она, осмелев, начинает рассуждать, что комиссар — это ведь тоже должность, на которую назначают приказом. Вам приказали, и отказаться нельзя. Такой в армии порядок. «Я это понимаю. Я сама солдатская дочь. Да и комиссары бывают разные». <�…> Однако разоткровенничавшаяся немка выдает мне свое новое кредо: «Политработники, комиссары — говорит она — это все люди. А люди всегда разные и судить о них надо не по их должности или даже военному званию. Вот с кем я действительно ни за что не стала бы спать, это с евреем». Тут я, конечно, не мог, не должен был промолчать. И я говорю графине: «Вполне понимаю вас. Однако я должен вам сказать, что я самый настоящий еврей». Графиня ретируется, правда, не так поспешно, как раньше.

Запечатлённое время, С. 148–150

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив