О заморско-политической жизни, или нечто сверх-уморительное
ukila-nepis — 29.11.2024
Помните ли вы «Прю Марсельезы с Милым Августином» — музыкальную пиэсу, придуманную и исполненную non sans brio неким Лямшиным из «Бесов»?
Помните, да?
А помните ли вы недавнюю эпическую прю в заокеанском тридесятом царстве между черножо... полу-женщиной полуобезьяной (полу-неизвестно что), кою с таким апломбом, хуцпой и восторгом преподносили в качестве великой переможницы проталкивающие её viri obscuri — с одной стороны — и бравым эдаким и развесёлым рубахой-парнем с немодной причёской (но зато — блондином и арийцем) — с другой стороны? Помните, как на этого парня сыпались отовсюду помои и поруганья, как бодро все социологические опросы рапортовали обывателю о неизменном выкидывание вон наглого ария?.. И как возносили все, не жалея елея и умиления, черножо... полуженщину-полы-моего-пальто с кашей в голове и волдырём на языке? Как прочили её, не познавшую материнства, — в «матери отечества»? И как ждали триумфального её водворения в овальном бункере?
Впрочем, что это я тут многоглаголю? Праздно многоглаголю! Ибо — конечно помните. А теперь перечтите, пожалуйста, «Франко-прусскую войну» (прилагается ниже).
Как говорил Эзоп, «басня подходящая» («ὁ λόγος εὔκαιρος», hо логос эукайрос)... сверх-уморительная притом...
Штучка в самом деле оказалась забавною, под смешным названием «Франко-прусская война». Начиналась она грозными звуками «Марсельезы»:
Qu’un sang impur abreuve nos sillons!
Слышался напыщенный вызов, упоение будущими победами. Но вдруг, вместе с мастерски варьированными тактами гимна, где-то сбоку, внизу, в уголку, но очень близко, послышались гаденькие звуки «Mein lieber Augustin». «Марсельеза» не замечает их, «Марсельеза» на высшей точке упоения своим величием; но «Augustin» укрепляется, «Augustin» всё нахальнее, и вот такты «Augustin» как-то неожиданно начинают совпадать с тактами «Марсельезы». Та начинает как бы сердиться; она замечает наконец «Augustin», она хочет сбросить её, отогнать как навязчивую ничтожную муху, но «Mein lieber Augustin» уцепилась крепко; она весела и самоуверенна; она радостна и нахальна; и «Марсельеза» как-то вдруг ужасно глупеет: она уже не скрывает, что раздражена и обижена; это вопли негодования, это слезы и клятвы с простертыми к провидению руками:
Pas un pouce de notre terrain, pas une pierre de nos forteresses!
Но уже она принуждена петь с «Mein lieber Augustin» в один такт. Её звуки как-то глупейшим образом переходят в «Augustin», она склоняется, погасает. Изредка лишь, прорывом, послышится опять «qu’un sang impur...», но тотчас же преобидно перескочит в гаденький вальс. Она смиряется совершенно: это Жюль Фавр, рыдающий на груди Бисмарка и отдающий всё, всё... Но тут уже свирепеет и «Augustin»: слышатся сиплые звуки, чувствуется безмерно выпитое пиво, бешенство самохвальства, требования миллиардов, тонких сигар, шампанского и заложников; «Augustin» переходит в неистовый рёв...
Опасно ли носить контактные линзы: вся правда от эксперта
Первый снег сегодня...
7 смертных грехов популярной психологии. 2.
Введение во храм
О злых клоунах 2025
На всякого мудреца довольно простоты
150 лет Луначарскому. Нарком в либеральной карикатуре
Еще раз понервируем маоиздов. О Дэн Сяопине

