О страданиях национального духа
krylov — 24.04.2012 Я крайне скептически отношусь к любым рассуждениям о так называемом «национальном духе». Но если на минуточку поверить, что он таки есть — то стоит всерьёз отнестись к такой проблеме, как несоответствие национального духа национальной же культуре и проистекающих из этого последствий.Дело в том, что «культурный инструментарий» достаётся народам довольно-таки случайно. Например, завоевали когда-то соседей, пришлось учить их язык, чтобы командовать, соответствующие слова проникли в родной. Потом их самих завоевали другие соседи, пришлось учить язык завоевателей. Всю парадную архитектуру копировали с хором местного вождя, а ему всё построили венецианцы, с которыми у того вождя были торговые сношения (по поставке рабов из тех самых завоёванных соседей номер один). А госструктуры инсталлировали, естественно, завоеватели номер два, и даже после героического от них освобождения административный аппарат остался ухудшенным вариантом того, что было при завоевателях… Ну и так далее. И национальный дух от всего этого чрезвычайно мучается, местами прорастая каким-нибудь диковинным цветком "сквозь асфальт исторических обстоятельств", но чаще просто страдает от неисполнимости своих устремлений и приносит страдания своим носителям.
Рассмотрим такой условный пример. Некий народ в глубине своей национальной души стремится к гармонии и музыкальности, «хочется петь, петь», желательно хором. А язык этого народа — так уж получилось — состоит из сплошных шипящих и рычащих звуков, которые на подсознательном уровне воспринимаются именно как шипение и рычание, то есть как проявление агрессии. Какое уж тут пение, тут разойтись, не подравшись, после пяти минут разговора – большая проблема.
При этом допустим, что интеллектуальными и волевыми качествами народ не обижен. Но вот стремление к гармонии и грубый язык – кх-кх, «ничего тут не поделаешь».
Чего приходится ждать от такого народа на практике?
Ну, во-первых, музыкальности: сладких звуков всё-таки хочется. И развитой книжной культуры, литературности и любви к чтению: на слух звуки родного языка противны, а если читать глазами, то вроде и ничего, «не скребёт». Архитектура опять же, которая суть «застывшая музыка».
Во-вторых, интереса к отвлечённым наукам, формулам и схемам: там гармония присутствует. Красиво сходятся ряды, интегралы изящно интегрируются, атомы соединяются в молекулы, не оскорбляя слух.
Насчёт живописи… тут надо смотреть. Дело в том, что живопись довольно тесно связана именно с речью, это всё-таки «высказывания». То есть рисовать, конечно, будут, может даже и великое нарисуют... но с проблемами.
Понятно также, что такой народ будет, с одной стороны, довольно грубым и агрессивным (потому что язык груб и провоцирует на грубость), а с другой – чрезвычайно восприимчивым к идеям «порядка» (потому что «порядок» - это грубый вариант гармонии, а к гармонии наш народ подсознательно стремится). К тому же, поскольку любое общение вызывает желание дать по морде (потому что собеседник шипит и рычит), чрезвычайное развитие получает полицейщина и законничество. «А надо себя сдерживать, а то сразу в кутузку».
В четвёртых, в пятых… в четвёртых, пятых и двадцать восьмых получаются немцы с присущим им Гитлером. Который, в свете разбираемой гипотезы, был прямо-таки живым воплощением национальной трагедии: человек-то всей душою стремился к прекрасному, хотел рисовать, но - - -
Так они и мучаются, непонятые. А всего-то надо было – всем дисциплинированно выучить благозвучный испанский, на худой конец итальянский, а немецкие книжки сжечь.
И расцвели бы, как прекрасные анемоны.
) на всякий случай – нет, я не "всерьёз", это игра ума (
|
</> |