Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
«Не храните ничего лишнего»
novayagazeta — 07.07.2021 Политик Дмитрий Гудков и журналистка Светлана Прокопьева рассказывают о том, как вести себя при обыске.Дмитрий Гудков: «Когда отводили в сторону — чуть ли извинения не приносили»
— Поскольку этот обыск был для меня не первым, я был абсолютно
спокоен. Я понимал, что они пришли больше для устрашения, поэтому
успел и зубы почистить, и голову помыть, чтобы нормально выглядеть.
Вошли они не раньше, чем через 40 минут после того, как
приехали.
В этот момент я был на даче под Коломной, они пришли около
семи часов утра. Мы были дома с семьей, все спали. На удивление,
мой почти восьмилетний сын был очень спокоен и даже подходил к
омоновцам и просил, чтобы они рассказали, как устроен автомат. То
есть он уже не боится, он понимает, что полиция может прийти в дом,
часто приходят, стучат. Он это все знает.
Прошлый обыск продолжался два часа, а этот шел целый день, в Коломне и в Москве.
Я присутствовал и там и там, открывал двери, чтобы их не ломали. С семи утра до пяти вечера — пять обысков.
В этот раз ни к чему интерес не проявляли вообще. Они сказали: «Мы
все понимаем, но нам надо». Вообще искали какие-то документы по
подвалу, но все понимали, что у меня их нет. У меня есть сейф,
единственное, я им открыл его, там лежал устав фонда
демократических реформ. Взяли устав, но он и так опубликован в
интернете.
Около 40 человек приезжало по двум адресам в деревню
(к
Дмитрию Гудкову и в дом его родителей. —
Ред.), около 20 человек приезжало в
Москву.
В 2019 году <�во время обысков> адвоката ко мне не
пустили, а в этом году я был в Коломне, это два с половиной часа от
Москвы, поэтому адвоката вызвать не пытался. Тем более в семь
утра.
Как правило, к лидерам еще пытаются проявлять уважение, а у
остальных бывает жестко. К <�Александру> Соловьеву пришли
мягко, даже дали возможность вызвать адвоката, ничего не пилили.
Было жестче у начальника моего штаба Виталия Венидиктова. Он заснул
в 4 часа утра, а спит он очень крепко, да еще и в наушниках. Он
проснулся от того, что болгаркой пилили дверь, спросонья даже не
понял. Естественное, у него все было очень жестко, все перевернули,
изъяли всю технику.
Для моей тети обыск был неожиданностью, она не знала, как
реагировать, и адвоката не вызывали. Тетя никогда не занималась
политикой, дело абсолютно выдуманное, поэтому, конечно, он была
шокирована. Обыск у нее продолжался, кажется, часа три, изъяли
телефоны, какие-то флешки. У брата моего телефон изъяли.
Технику, конечно, не вернули, ее долго возвращают. Например,
то, что было изъято у меня в 2019 году, вернули только полгода
назад.
После обыска меня отвезли в отдел. Общались нормально, даже
давали сгущенное молоко, чтобы я добавлял его в кофе. В это время я
переживал только за тетю, ее тоже посадили на двое суток. Но мне не
разрешали общаться с ней, якобы мы сообщники, о чем-то можем
договориться. Это было странно очень.
В этом деле, совершенно очевидно, нет ничего. Это
запугивание. Дело о подвале в сто метров (уголовное
дело о «причинении имущественного ущерба путем злоупотребления
доверия» было возбуждено из-за якобы неуплаты тетей Дмитрия Гудкова
платежей по договору аренды нежилого помещения. Пострадавшей
стороной выступил Департамент городского имущества
Москвы. —
«Новая») — оно просто априори не может быть
предметом интереса целого Главного следственного управления ГУВД,
которые выслали на все 15 обысков 200 человек.
По всем СМИ передавалось, что у нас обнаружены боеприпасы и что это дело не про тетю, а про меня, хотя я не имел к этому совершенно никакого отношения: ни к подвалу, ни к фирме тетиной.
Репрессии потихонечку приобретают массовый характер. Если раньше
они пытались соблюдать какую-то правовую форму, прикрываться
каким-то законом или еще чем-то, то сейчас они действуют в духе
Вышинского: «был бы человек, а статья найдется». То есть они уже
ничего не стесняются, у них нет никаких сдержек и противовесов. Это
уже, по сути, переход к другому качеству репрессий, когда им даже
повода не нужно.
Конечно, в Главном следственном управлении следователи все
понимают. Когда меня отводили в сторону, то чуть ли не извинения
приносили, что вынуждены в этом участвовать.
Светлана Прокопьева: «Все еще не понимаю, что хотели найти»
Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
— Обыск у меня был один раз. Я как раз приехала на поезде из
Москвы, приняла душ, переоделась и села работать. В дверь позвонили
ровно в 12.00. Я довольно беспечно открыла, даже не посмотрев в
глазок. За дверью была целая толпа: следователь СК, оперативник
Центра «Э» майор Бойков, которого я видела на всех митингах, еще
парочка каких-то мутных эшников и четыре собровца при полном
обмундировании. Сопровождали их две студентки юридического вуза в
роли понятых. Я так поняла, они у них практику проходили, заодно и
понятыми выступили.
Я живу в обычной хрущевке старой планировки с маленьким
коридорчиком — 1,2 метра. Первыми входили собровцы. Из-за тесноты
заходить им пришлось гуськом и довольно долго. Я сразу поняла, что
доследственная проверка закончилась возбуждением уголовного дела.
Ну, началось…
Даже испугаться не успела. Страх требует времени, погонять
событие в голове. А в этом случае реагировать пришлось здесь и
сейчас. Когда на тебя идет вооруженный человек в бронежилете и
каске, у тебя есть время только отступать.
Пока отступаешь, соображаешь, какую линию поведения выбрать. Я тихонько села на стул и смотрела на них снизу вверх. Что они будут делать с женщиной, которая смотрит на них снизу вверх?
После собровцев зашел высоченный молодой человек — следователь. Он
встал надо мной, и с высоты своего роста сказал: «Светлана
Владимировна, вот постановление об обыске», — и что-то там зачитал,
что они сейчас будут обыскивать. Я сказала, что мне нужен адвокат.
Мне дали мой телефон, чтобы я могла позвонить.
Они меня, кстати, сразу отгородили от всей техники. Телефон
дали для звонка и снова забрали. Самое ужасное, что их приход был
неожиданным. Я довольно беспечно отправилась открывать дверь, даже
не выключив экран ноутбука, на котором только что закончила писать
текст. Все было открыто в браузере, мессенджеры были открыты. Я не
успела выйти из аккаунтов.
Адвоката ждать не стали, начали обыск. Я позвонила своему
юристу, сказала, что они пришли. Она сразу все поняла, потому что у
нас была предварительная договоренность на такой случай. Адвокат
была у меня дома уже минут через десять. По пути она сообщила об
обыске в СМИ.
Обыск продолжался почти шесть часов, потом меня повезли на
допрос в Следственный комитет. Но перед поездкой мне разрешили
переодеться, я зашла в комнату и увидела, что они забыли на столе
мой телефон. Вот тут я до него и дорвалась: успела
пофотографировать весь бардак, что они устроили у меня в квартире,
и отправила фото в редакцию.
У меня перерыли все ящики стола, все коробки, ни одного
нетронутого места не оставили. Единственное, они уже подустали к
шкафу с одеждой.
— У вас там коробки, что в них?
— Смотрите сами.
— Ну, что там? Может, мы не будем их снимать?
— Мой архив старый.
Его решили не доставать.
В соседней комнате, где рабочее пространство мужа, они как-то
щадяще обыскивали, такого бардака не устроили, как у
меня.
Видеофиксация обыска не велась. Только
фотографировали.
Изъяли три ноутбука, два телефона, несколько флешек,
компакт-диски выборочно, мой договор с «Радио Свобода»
(признано
иноагентом. —
«Новая»), загранпаспорт и еще что-то. Они набирали
все с запасом. Потому что из всего объема, что они изъяли, в
уголовном деле оказался только мой рабочий ноутбук. Все. Даже не
сам ноутбук, а моя почта на нем. И если в тома уголовного дела
вошла переписка из почты, то в обвинительном заключении уже и ее не
было.
Пригодился им только мой рабочий айфон, который был защищен слабым
паролем. Я его использовала больше как фотоаппарат, но на нем был
продублирован, к сожалению, мессенджер. Вот из него какую-то одну
мою переписку вычленили и сделали вывод, что Прокопьева подыскивала
себе эксперта, который сделает ей экспертизу с нужным результатом.
Вот это у них было ключевое доказательство вины.
Я, признаться, до сих пор не понимаю, что они искали. Мое преступление было совершено в интернете — публикация. Я от нее не отказывалась.
Доказывать, что она принадлежит мне, не надо. Что они должны были
найти?
Я уверена, что другой цели, кроме запугивания человека,
обыски по подобным делам не имеют. Зачем, например, нужен обыск по
«санитарному делу»? Притом, если нарушение вменяют в одном городе,
а обыск проводят в другом? У меня они искали непонятно что. Забрали
диктофон, лишили меня возможности работать. Он им не нужен был,
ничего из него не взяли, он даже в обвинительном заключении не
прозвучал, но все равно лежал у них два года.
После суда вернули все, кроме моего многострадального
рабочего ноутбука. Технику я после обыска завела новую, так что все
возвращенное лежит мертвым грузом.
К моим родным не приходили. К счастью, на тот момент наша
правоохранительная система еще не совершила такого «рывка» в
развитии. Хождение по родственникам — это ноу-хау последних двух
лет.
Главный вывод: не храните ничего лишнего. Особенно какие-то
брошюры с семинаров. Перечитывать вы их вряд ли будете, а вот
список участников силовиков вполне может заинтересовать. Важно не
забывать про хорошие пароли. Если они сразу в них не смогли
попасть, у вас есть шанс почистить все удаленно. На следующий день
можно пойти получить сим-карту у оператора, и та, что стоит в
телефоне, сразу станет неактивной, так что двухфакторной
аутентификации им не пройти. Но это если вас в СИЗО не закрыли,
конечно.
Муж был возмущен действиями силовиков, но он остался на моей
стороне. И это главное.
|
</> |