«На том свете неплохо, я был там как-то, после аварии в шахте…»

^{Проводить в последний путь шахтеров Виталия Лаврова, Максима Хохонова, Владислава Фурманова и Андрея Позднякова пришел весь город. Это только первые похороны
Фото: Тимур КУЗИЕВ / ТАСС}

Фото автора

Фото: Алексей ШТОКАЛ / ТАСС

Воркуту замело — в понедельник разыгралась такая метель, что аэропорт не принимал самолеты, а на городских улицах в метровых сугробах встал транспорт. Говорят, раньше в феврале так всегда было, а теперь климат изменился, и первая воркутинская пурга накрыла город лишь в день похорон шахтеров, погибших на «Северной». Но проводить в последний путь Виталия Лаврова, Максима Хохонова, Владислава Фурманова и Андрея Позднякова все равно пришел весь город. Многочасовая очередь стояла на улице перед спорткомплексом «Олимп», где проходила гражданская панихида.

Это только первые похороны. В ближайшие дни будут хоронить горноспасателей, погибших в ночь на 28 февраля. 4 марта пройдет траурная церемония символического прощания с теми, кто так и остался под землей — 26 горняками.

Сергей Проскуряков дома обычно не курит — сын маленький. А тут дымит — нервы. Сергей — одинокий отец. И каждый раз, уходя в шахту, говорит себе: «Я обязательно должен вернуться». Поэтому и сейчас, когда многие с «Северной» молчат, Сергей рассказывает все как на духу. Он тоже с 12‑го участка — того самого, где навсегда остались 26 его товарищей. Просто смена не его была — Бог отвел.

— Все шахты Воркуты, кроме «Воргашорской», сверхкатегорийные — опасные по горным ударам, выбросам пыли и газа. И пласты очень газоносные, так что для нас правила техники безопасности кровью написаны, если должно быть не более 1% метана — значит, должно, — говорит Сергей Проскуряков, машинист горных выемочных машин. Его участок, 12‑й, разрабатывал пласт «Мощный». Уголь там самый жирный, самый дорогой, самый опасный. Месторождение — в виде чаши, шахты стоят по ее периметру. Если поначалу разрабатывали наклонные пласты, то сейчас въехали в мульду, где давление со всех сторон максимальное. Оно провоцирует горные удары, за которыми всегда следует выброс метана. Но и сам по себе газ выделяется из пласта. При этом, как утверждает Сергей, прописанных в правилах мероприятий по дегазации не проводилось уже год.

— Это все есть в учебниках: должны забуриваться в пласт, вести дегазационный став, через который выходит газ. У нас на последней лаве — той, которая взорвалась, — ничего не делали. Даже проветривание было, только пока первую половину проходили, а дальше просто не могли загнать воздух в достаточном количестве. Говорят, нужно новый ствол бить, а это безумные деньги.

Татьяна Бушкова, руководитель пресс-службы АО «Воркутауголь», говорит, что дегазация проводилась постоянно — по ее версии, из шахты газ откачивался не в рамках особых мероприятий, а нон-стоп (он используется на газоугольной теплоэлектростанции, которая обеспечивает энергией саму шахту, — замкнутый цикл).

Уверенно Татьяна говорит и о показателях содержания метана: все было в норме до последнего. Что до опубликованных «Новой» фотографий газоанализаторов, зафиксировавших превышение, то неизвестно, говорит Бушкова, где они сделаны, нужен номер газоанализатора, чтоб сравнить данные с показаниями других приборов на участке.

— «Северная» очень газообильна, в разных точках одной лавы концентрация разная, но критических превышений система безопасности не фиксировала. Это в любой момент комиссия может проверить, стационарные датчики опломбированы, данные с них онлайн передавались диспетчеру шахты и главному диспетчеру АО. На пульте диспетчера постоянно находился инспектор Ростехнадзора. При превышении нормы в забое автоматически отключается электричество, как и при повреждении любого из датчиков. Диспетчерская лента сохраняется в программе.

Правда, в возможности предоставить «Новой» эту самую ленту за февраль пресс-секретарь усомнилась, сославшись на то, что ее, «вероятно, изъяли следователи»…

— На стационарных датчиках действительно почти всегда все в порядке, — подтверждает Сергей Проскуряков. — На них 0,5%, а на наших газоанализаторах — три-четыре.

Поясню: у каждого шахтера свой газоанализатор, даже два — дополнительный датчик вмонтирован в фонарь на каске. Выдаются и настраиваются они на шахте, но в единую газоаналитическую систему не включены, а значит, их показания не фиксируются. По правилам, если у шахтеров «зашкалило» (датчики подают звуковой и световой сигналы), люди должны остановиться, а если превышение растет в течение получаса — обязаны подняться на свежую струю.

— Мы встаем — и человеку, который конвейерами управляет, начинают сверху названивать: «Что стоите?!» Говорят, наши газоанализаторы неверно показывают. Тогда зачем их выдавать? — недоумевает шахтер.

Удивляют Сергея не только разночтения в работе датчиков — стационарных и индивидуальных. Опломбированный прибор, говорит горняк, можно без проблем опустить ниже, где концентрация газа меньше, или вовсе переместить. А можно запитать его в параллель с другим, установленным на свежей струе. Шахтеры уверяют: такой случай на «Северной» был. Если так — в документах всегда все будет в норме. А любую аварию можно списать на несчастный случай или, как выразился, не дожидаясь итогов следствия, вице-премьер Аркадий Дворкович, — на фактор «природного свойства».

Как рассказывает Проскуряков, 11 февраля его газоанализатор показал адское превышение — под кровлей выработки до 90% газа, на лаве — 5%. Очевидно, шахтеры вышли на местное скопление метана, который потихоньку расходился по забою.

— Тогда и основные датчики показали 3,8%, — вспоминает рабочий. — При показателе 1,3% должна срабатывать автоматика — вырубать электричество. Но этого не произошло. Мы встали сами, дозвонились наверх — и лишь после этого питание отключили… Если бы мы не встали тогда, взрыв мог бы и раньше произойти.

Сейчас в шахте никого. Людей вывели после третьего взрыва, когда погибли горноспасатели. Шахтеры уверены: спасателей послали на убой. То, что живых в центре первого взрыва нет, было понятно специалистам в первые же дни.

— 26 февраля на заседании оперативного штаба командир Печорского спасотряда докладывал: «Живых нет, нельзя туда идти, там некого спасать!» — горячится Рамиль Гашигулин, председатель местного отделения Независимого профсоюза горняков России. — Даже кто-то из присутствовавших родственников тогда бросил: «Спасибо, что хоть один правду сказал». Решение было чисто «для картинки», для телеканалов — показать, что спасатели всегда на посту.

Татьяна Бушкова подтверждает: отправка горноспасателей в шахту в ночь на 28 февраля была личным решением главы МЧС Владимира Пучкова:

— Аксенов (врио начальника Управления военизированных горноспасательных частей МЧС России Владлен Аксенов. — Т. Б.) докладывал на совещании в 20 часов 27 февраля, что дополнительно обследовали 3 бремсберга (подземная наклонная горная выработка. — Ред.), которые были завалены.

— «Завал усилился, с 14.30 26 февраля — резкое повышение количества пожарных газов, на выработки подаем кислород, что усиливает пожар, количество метана увеличивается в арифметической прогрессии, температура воздуха 35—41 градус, прошли треугольник взрываемости, горноспасатели вне безопасной зоны, спасательная операция в таких условиях становится невозможной», — зачитывает Татьяна конспект заседания. — К сожалению, министр решения отозвать спасателей не принял. Сказал: «Будем продолжать». У него свои установки, он говорил, что для спасателя люди всегда живы. Но ребята погибли.

— Вы видели, в чем горноспасатели наши были? В робе! Не в защитных костюмах, в простой робе их туда погнали! — почти кричит Ольга Хмара, местная активистка, собравшая несколько дней назад стихийный митинг, где крепко досталось врио губернатора Сергею Гапликову.

Гапликов тогда не стушевался и обещал призвать к ответу менеджмент «Воркутауголь». А затем прямо обратился к следственным органам, потребовав максимально открытого расследования аварии: «У нее должно быть имя и фамилия! Люди, допустившие преступную халатность, в результате которой погибли и пострадали более 20 человек, обязаны понести наказание». И тут же получил публичную отповедь от официального представителя СК РФ Владимира Маркина, посоветовавшего «вместо пустых заявлений предъявлять требования и контролировать работу своих подчиненных структур в исполнительной власти, которые отвечают за безопасность при выполнении работ на таких объектах».

Маркину должно быть известно, что структуры, подчиненные исполнительной власти республики, безопасность на объектах, подобных «Северной», не контролируют. А контролируют ее структуры федерального подчинения — Ростехнадзор, например, который за несколько дней до взрыва завершил проверку «Северной». Серьезных нарушений проверка не выявила… Впрочем, Гапликов намек понял — на его сайте мгновенно появилось опровержение предыдущего релиза и извинения в адрес СК. В бывшем кресле Вячеслава Гайзера новому главе Коми, наверное, не очень уютно…

В Воркуту не добраться на машине — дороги нет. От республиканской столицы Сыктывкара 20 часов на поезде. Дальше — тупик. Работы в моногороде, кроме как на шахтах, не найти. По словам лидера профсоюза, ни одной жалобы на условия труда до взрыва ему не поступало.

— У нас выстроена система лжи и страха, — говорит депутат горсовета Константин Пименов, за плечами которого 28 лет подземного стажа. — Собственник потратится на компенсационные выплаты семьям погибших — и всё. Ничего не изменится. «Двушка» в Воркуте стоит 400 тысяч максимум, «трешка» в поселках у шахт — 100. Отсюда никуда не уехать.

— У нас на шахтах — русская рулетка, — вторит ему коллега-депутат Валентин Копасов, который 10 лет провел под землей. Копасов — единоросс, Пименов — коммунист, но, когда мужчины говорят о происходящем в забоях, спорить им не о чем… А в прошлом — бывало. Копасов в 1989 году руководил воркутинским стачкомом. Первая в СССР забастовка горняков охватила все здешние шахты. Бастовали тогда не за повышение зарплат и не против работодателя — государства. Добивались отмены 6‑й статьи Конституции — рабочие восстали против однопартийной системы. В Воркуте, построенной на костях и рабском труде, требовали свободы. Спрашиваю, отчего же теперь они молча идут в забой?

— Деньги победили страх смерти, — отвечает Копасов. — Жить страшнее, чем умереть. На том свете неплохо, я был там как-то, после аварии в шахте… Что вы мертвых жалеете? Живым хуже.

Татьяна Брицкая
собкор в Заполярье