Музыка моей юности. Пачка сигарет

Вторая половина восьмидесятых. Страна, забурлившая в ожидании перемен. Митинги, лозунги, многопартийность. Кооператоры. начало расслойки на бедных и богатых. Западные шмотки и водочные очереди. Талоны на продукты и первые видеосалоны.

Всё вокруг менялось и только в кварталах, занятых военными училищами, империя могла чувствовать себя крепкой, как никогда. Мир был понятным и застывшим, спокойным и вселяющим уверенность в завтрашний день. Политинформации, история КПСС, марксизм - ленинизм, научный коммунизм. 

По телевизору - только программа "Время" и идеологически выдержанные передачи. А во время редких выходов в город - непонимание, да честно говоря, и отсутствие интереса к происходящему. Была весна и я, в очередной раз был влюблён. Разве можно было сравнить влюблённого гражданского и его влюблённого ровесника - курсанта, тем более. курсанта самого элитного и древнейшего военно - морского заведения Советского Союза? Училища, давшему Российской и советской империям всех выдающих флотоводцев, а еще Римского - Корсакова, Боголюбова, Колбасьева, и ещё многих и многих....

Высшее военно - морское Краснознамённое ордена Ленина ордена Ушакова 1 степени училище имени Михаила Васильевича Фрунзе, в курсантском обиходе именуемое "тюрьма народов". 

Нам просто было не интересно все то, что происходила за стенами дворца Миниха. Раздражали небритые, неопрятно одетые, пропахшие портвейном демократы первой волны и штурмовики нарождавшейся памяти. Мы слишком объелись коммунистической идеологией, которой нас кормили изо дня в день, чтобы хотеть чего - то еще.

Кроме того, все фрунзаки кожей чувствовали свою элитарность и нас отталкивала это неорганизованная и неопрятная волна, которая, в конечном итоге и способствовала разрушению Великой империи...

Мои мысли были заняты только Юлей, студенткой второго Меда. Вырвавшись в город, я сразу стремился к ней. Сейчас, в век мобильной мобилизации, встретить человека в мегаполисе плевое дело. А тогда...

Выстоять очередь в к таксофону у рубки дежурного по факультету, достать из - под тельника двушку (двух копеечную монету) привязанную, через пробитую в монете дырку к леске и набрать номер общежития. И надо было успеть сделать это в обговоренное заранее время, как правило, их было несколько, ведь разве кто-то будет звать студентку к телефону? Да никогда. 

А потом, надо было успеть, когда Юля повесит трубку, выдернуть монетку из приёмника. Много было хитростей и все они не от хорошей жизни. Жили мы бедновато, всё уходило на них, любимых...

И однажды, накануне её дня рождения, весь привычный мир рухнул и развалился на тысячу мелких осколков. Всё предельно банально, всё как у всех. Юля сказала, что нам надо расстаться. В течении двух недель она не подходила в обусловленное время к телефону, а когда я приехал к ней в общежитие, мне сказали, что её нет.

В системе (так мы именовали наши училища, мы познавали много нового, вне её стен, познавали другое. Мне стало понятно, что всё кончено, не знаю почему, но такое убеждение однажды пришло и больше не покидало. Но я не был бы сам собой, если бы не оставил за собой последнее слово. 

В день её рождения, я не пошёл на третью пару, договорившись, что меня прикроют. Нагло, среди бела дня, я протиснулся прямо в робе через створку железных ворот на минном дворе и оказался на свободе. В заброшенной трансформаторной будке, стоявшей рядом, я сложил робу в пакет, остался в училищных кедах, шортах и майке - тельняшке. Таким прикидом в Ленинграде тех лет никого удивить было нельзя.

Метро, Купчино, трамвай и на Бухарестскую, к общаге второго меда. Я взял все деньги, которые у меня были. Мне хватило их на пятнадцать роскошных роз.

Поднимаясь в лифте на шестой этаж, я мечтал только об одном - не встретить её. Иначе мне трудно было бы остаться сильным и гордым. Мне повезло. Подойдя к двери комнаты, я услышал её смех и голоса. Празднование было в разгаре. Празднование, на которое когда - то давно, в другой жизни, я был приглашен...

На коврик, около двери аккуратно лёг букет, а на него Юлина фотография, на обороте которой я написал - "будь счастлива, Андрей".

Громко постучал в дверь и рванул к лестнице, понимая, что лифт вызвать не успею. Спускаясь, я услышал её растерянный голос:"Андрей. где ты?"

На всякий случай, я притормозил, наверное, в глубине души, на что-то надеясь... Но дверь хлопнула, я скомандовал сам себе:"По трапу бегом" и навсегда ушёл из этой жизни.

Мне было тошно и тоскливо, хотелось напиться. Но денег не было ни копейки, да к восемнадцати надо было вернуться, перед ужином могли проверить. Я сунул руку в карман и обнаружил смятую пачку "Родопи". Это было счастье, я шёл и курил под моросящим дождём, а в голове рефреном звучало:

"Но если есть в кармане пачка, пачка сигарет,

Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день

И билет на самолёт с серебристым крылом,

Что взлетая оставляет земле лишь тень..."

Цой. Группа "Кино". Он был так понятен нам, казался своим. Наверное, мы воспринимали его по другому, совсем не так, как те, кто жил за стенами старого Дворца. Жажда свободы, нереализованный потенциал, мятущую энергию двадцатилетних парней, запертых в четырёх стенах. 

Именно он был тем глотком свежего воздуха, который дал нам понять, что свобода просто необходима. Она необходима всем, даже нам, живущим по строгому распорядку и готовящимся посвятить этому порядку всю жизнь. Иногда мне кажется, что бацилла свободолюбия. независимости и оппозиционности, корые я неё и продолжаю нести по жизни, была занесена в меня именно им...

"А я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна..." Когда я выбираюсь на Васильевский, то обязательно подхожу и смотрю на угловое окно на пятом этаже. Окно, из которого я четыре года смотрел на чужой для меня город, даже не предполагая, что когда - то он станет самым родным и любимым...

Его песни были про нас и о нас. Мы слушали его и думали о своем и нам было легче встречать новый день, стирать подошвы на парадных тренировках. Помня, как мы шли в двадцать два часа по набережной Красного Флота двумя парадными коробками, с развернутыми знаменами, сжимая автоматы под марш лейб - гвардии Кексгольмского полка на Дворцовую, на ночную репетицию парада. С Невы задувал ноябрьский ветер, на всем пути следования стояли люди, которые хотели посмотреть. А зрелище, действительно было захватывающе...

И я не понимал, почему они не спят, что в этом интересного, зачем стоять на ветру? Так и хотелось им крикнуть - идите спать....

Может быть, поэтому я так не люблю парады?

Но жизнь продолжалась, приближался выпуск. Меня ждало Заполярье и я хотел перемен... Приходило время попрощаться со старым Дворцом...

Про Цоя можно говорить бесконечно. Это явление, это эпоха. И порой мне кажется, что частичка его бунтарского духа осталась жить в нас. И если это действительно так, это здорово!