Morgen und Schelte

ir_ingr — 16.11.2010 ***

Раннее утро. Шагнув за квартиру, выходя из небольшого уютного мира своих близких, ещё не разлепив глаза, люди попадают в залитые электричеством коридоры. Свет либо химическо-белый, либо жёлтый, как старая моча. Железные коробки лифтов идут долго, ползут по шахтам, урча, как будто упыри, упирающиеся конечностями в бетон и провода. В животах у железных упырей их первый завтрак: всё те же люди, которые отправляются на работу. С трудом потеснившись в камере, обдав друг друга перегаром или дозой дешёвых духов и дезодорантов, человеки молча, потупив взгляд, едут вниз. Спускаются. Из их мутных и красных глазниц испаряются последние остатки дома, семьи. Лица каменеют. Выйдя из лифта и повернув направо у накарябанного на стене слова «хуй», первая порция биомассы выпадает на улицу.

Тяжёлое серое небо неотличимо от потолка. Как всегда, все работы в районе ведутся поздней осенью, а не летом. Дворы перекопаны экскаваторами и лопатами, железные трубы высотой в человеческий рост хаотично лежат и блестят то ли росой, то ли сочатся гноем ржавчины. Через грязь переброшены доски. Доски ещё свежие, белые, бледные и вызывают отвращение. Они похожи на гигантских студенистых червей или кожу наркоманки. Гуттаперчевые люди, колышась, идут по ним гуськом.

Подъезжает тяжёлая техника: КАМАЗы, тракторы, экскаваторы, бетономешалки. Воняющие бензином, химией, креозотом. Машины обвиты шлангами, облеплены канистрами и пластиковыми баклашками, обмотаны тряпками. С них валятся комья грязи и плюхаются под ноги родителям, ведущим детей в садик. Люди шарахаются от железных монстров.

В вагончиках рабочих тоже просыпается жизнь. Рабочие выходят на свою стройку. Они похожи на куски дёрна: руки и ноги как корешки и трава торчат из нелепых бесформенных тел. Они спускаются в котлован, схаркивая мокроту, отливая на глину и матерясь. Кажется, что это просыпается сама московская земля, что это она матерится, чавкает, булькает, шипит. Что это сами недра ворочаются и говорят небу «сука», «блядь».

Дорога к метро также разбита. Выкорчеванные бордюры валяются рядом, асфальт разломан отбойным молотком и всё брошено. Дожди превратили когда-то прямую дорогу к станции в мистическую цепочку кругов из луж и грязи. Разного радиуса, они похожи на жалкую урбанистическую копию кругов инопланетян на пшеничных полях. Люди обходят их стороной, по траве, увязая в ней и заливая водой туфли. Сверху они похожи на попавшее в трясину стадо бизонов или бегемотов, которое угрюмо пытается прорваться к цели. Периодически пролетающие космического вида автобусы-зомбивозы обдают зазевавших и неудачливых пешеходов волной грязной воды из придорожных луж. Вскрики мата чередуются с чавканьем ног. Иногда начинает моросить дождь и кричат вороны.

Возле станции метро асфальта больше. Люди ускоряют шаг, из автобусов вырывается чёрным паром сотня другая таких же людей. Все полубегом устремляются к зёву станции метро. Практически бесконечным потоком. Если птица сделает круг или американский дрон пролетит на низкой высоте над станцией, то вид сверху ужаснет и птичий мозг и электронную начинку робота. Если воспарить ещё выше за облака, и посмотреть вниз через тепловизор, то станет ясно, что Москва даже по своей кольцевой структуре напоминает одну гигантскую воронку, огромное сливное отверстие, в котором исчезают потоки биомассы, капитала, здоровья, имён, сил, душ, судеб, зверей, птиц, гумуса, облаков, бабочек, писем и крови. Вихляя, кружась или напрямую, они все пропадают в её чреве, и в этот страшный метафизический процесс вовлечена вся страна, вся Россия, похожая на старую разбитую ванну, она вздрагивает и гудит, пока к сливной дыре уходит вся жизнь.

У метро продают надгробные памятники. Примерные экземпляры выставлены прямо у входа к метро, и, перед тем как спустится в Аид, люди смотрят на лица мертвых, обозначенных незаметным белым штрихом на мраморе или граните. Мёртвые в принципе неотличимы от живых. Мёртвым спокойнее. Под буквой «М» горит урна. Едкий смрад выедает глаза, но люди не замечают этого. Они стоят и курят. Курят нервно, как перед атакой. Жадно затягиваются никотином и ядом из горящей урны. Как если бы скоту дали закурить перед отправкой на скотобойню. Курят молча, сосредоточено, и смотрят, как исчезает в жерле метро поток людей, чтобы потом кинуть бычок и нырнуть в эту же стремину. Иногда поток натыкается на раздатчиков каких-то газет и листовок. Раздатчики бесстрашно лавируют, изгибаются, отскакивают в стороны, словно обезьяны на невидимых лианах, но столкновения неизбежны и тогда над топотом тысяч ног в серой промозглой каше неба звучит глухое «мудило» или «тварь».

Избежав удара тяжелой вращающейся на шарнирах двери, люди попадают на фильтр турникетов. У кого-то не срабатывают карточки, кто-то собачится с сотрудником метро у будки, кто-то стоит в очереди, которая всячески извивается под напором волн толпы, но не рушится, шипит и перекатывается, держит свой змеиный хвост, пока морда припала к кормушке кассы и жадно вылакивает карточки. Подростки, студенты и раритетные советские интеллигенты перепрыгивают через турникеты, взывая свист из будки и проклятия в спину. Турникеты лязгают и выдают свою порцию ругани, которая более певуча, чем человеческая версия.

На платформе людей встречает хлипкая лавина тех, кто возвращается с ночных смен. Их лица пепельно-зеленоваты. Тяжёлые чёрные морщины, узки щели для глаз. Они устали, ноги волочатся и шаркают. Взгляд их бессмысленен. Но они вызывают зависть у тех, кто только что спустился. Они то идут домой, а не штурмуют вагоны.

Штурм вагонов глух и массивен. Биомасса бьётся, как прилив. В узкие ворота железных тачек вмещаются с трудом, сшибая соседей, выдирая пуговицы и хлястики, переламывая трости инвалидам, вырывая сумки, ломая каблуки и даже пальцы, которые застревают между дверью и кожей вагона. Здесь уже не стесняются. Здесь орут и шипят во всю глотку, толкая, проклиная, раздвигая свои грудные клетки, выдавая рёв, рвясь к сиденью, к зоне временной заморозки, к дозе зомби-счастья на всё время пути. Вагоны качаются под напором волн. Люди отхлынывают, отталкиваются. Иногда кто-то падает в щель, кому-то ломают ногу. Главное – ворваться и отключить все функции организма.

Порция счастливчиков отправляется в путь. Кто-то сказал однажды, что для женщины шок и стресс от одной поездки на метро сравним со стрессом от одного изнасилования. Наступает усталость. Биомасса успокаивается, штурм отнял все силы, но приходит кислородное голодание. Его видно сразу. Люди бледнеют, подступает тошнота и туманится взгляд. Кто-то обессилено сползает по стене, но его чётко припирает остальная толпа. Нет места даже для рвоты, её приходится сдерживать до выхода на своей станции, когда как подранки через частокол ног уже последним усилием зверь рвётся к свободе, на волю, протыкая и раня ноги и брюхо, царапая руки о замки и сумки, чтобы успеть, глотнуть подземного заменителя воздуха, не быть погребённым заживо в склепе, не стать фаршем и не осесть копотью на стенах, или быть сожранным крысой на путях.

Люди выходят на улицу. Общий ад закончился до вечера. У каждого начинается свой личный.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив